Потом мы с ним долго разговаривали. Он мне рассказал, что еще в юности поймал сигнал с неизвестной радиостанции, в котором было обращение к жителям планеты. В нем говорилось, что однажды на Землю падет благословенный каменный град, и после этого жизнь изменится, наступит эра милосердия и справедливости, и тех, кто готов стать адептом нового общества, просят ждать и готовиться. Когда отец рассказал эту историю своим сокурсникам, над ним только посмеялись. Но его это не смутило, он поверил и стал одержим идеей нового общества. Возможно, именно из-за этой одержимости его и бросила в свое время мама.
Когда на землю упали камни, он понял, что дождался. С ним вышли на связь, и он ушел, не прощаясь и ничего не объясняя, надеясь вскоре забрать меня к себе. А потом отказался от этой мысли, увидев, какая на самом деле справедливость царит в этом новом мире.
Сначала все шло хорошо. Он видел людей, которые расстаются со своими бедами и страхами, радуются новой жизни в уединенном сообществе, работают, веселятся. Тогда, в самом начале, живыми были все. Ну, может, не совсем живыми, но хотя бы полуоглушенными, не лишенными чувств и разума. Камень действительно освобождал их от тягостных воспоминаний, но оставлял всю остальную память. Только мечта об идеальном обществе быстро разрушилась – люди стали тянуться обратно, к своим домам. Взглянув на жизнь по-другому, без груза прежних бед, они решили начать все сначала в своем привычном мире, не завися от ежедневного приема «глотка жизни», без которого здесь существовать нельзя. И тогда, по велению Камня, очищение стали проводить, полностью стирая личность. Отец был против, но кто его слушал? Жрец с истовым рвением кинулся превращать людей в зомби, в безвольных марионеток, а отцу пригрозили смертью за неподчинение. Или насильственному очищению. Поэтому от мысли связаться со мной, а тем более пригласить сюда, отец отказался.
К моменту моего появления здесь отец успел еще больше увязнуть в делах секты. Так как он знал основы медицины, в свое время закончив курсы первой помощи, наблюдение за больными поручалось ему. И он заметил, что чем старше братья и сестры, тем быстрее они «изнашиваются», вырабатывают жизненные ресурсы и уходят в мучениях, потому что даже антидот перестает справляться с излучением, направленным на ослабленный организм. Он потребовал снизить нагрузку для возрастных сектантов, но в ответ получил распоряжение вводить ослабленным быстродействующий яд, чтобы разом прекращать их муки. Отец снова подчинился и теперь сам выступал в роли палача-освободителя, отправляя уставших братьев и сестер в мир иной смертельной инъекцией. Не знаю, как его заставили, но подозреваю, что это был шантаж или сделка, частью которой была я. Поэтому и был так зол отец, когда я появилась в Зоне.
Я застала измотанного человека, совсем не похожего на того, кого я знала. Недаром говорят, что страшная мука грозит тому, чьи мечты сбываются, потому что как и чем эта мечта может обернуться – никто заранее не знает. Рассказ отца был исповедью. Через два дня он прекратил мучения Светы, которая билась в агонии после воспаления от укусов крысы-мутанта, а затем сделал инъекцию себе. Так мы их утром и нашли, холодных и… свободных от здешней жизни.
– Почему ты не сбежала? – не сдержав эмоций, воскликнул Сашка.
– Это было первой мыслью, – призналась Юлька. – Только сразу после того, как стало известно о добровольном уходе отца, меня пригласил к себе Камень. И убедил остаться.
Глава 4Нам уже стали тесны одежды
Они не спали до самого рассвета. Юлька все говорила и говорила, рассказывая о том, как Камень поймал ее на крючок милосердия, убедил, что ей теперь необходимо занять место отца, остаться здесь, помогать несчастным обитателям секты. Камень говорил с ней знакомым, родным голосом, убеждал, будто отец с того света, что только она теперь может исправить положение дел, вселял надежду на возврат к первоначальной модели идеального общества, просил и даже умолял. Наконец Юлька пообещала остаться на какое-то время, поработать на благо секты. И постепенно прониклась заботами, втянулась в хозяйственные дела, придумала, как поддерживать силы братьев и сестер, как продлевать их жизнь. Кроме того, по ее требованию жрец был вынужден изменить график работ, снизить нагрузки, участить пересменки охраны, освободить женщин от тяжелого физического труда. Еще она надеялась на то, что однажды все действительно изменится. А потом в Зоне появился бывший военный, ставший новым палачом. Тогда Юлька бросилась к Камню с требованием оставить больных братьев в покое, дать им возможность восстанавливаться под ее присмотром. Камень сказал, что не будет вмешиваться, а если она попытается сбежать, то даст приказ применить «быструю смерть» к каждому второму монаху, чтобы она знала, что их гибель останется на ее совести. Шантаж удался, она смирилась, но с тех пор сама непрерывно искала способ связи с внешним миром, чтобы попросить о помощи. На этом рассказ Юльки прервался – им обоим требовалось поспать хотя бы немного перед трудным днем.
Перед самым уходом она напомнила ему о предстоящем испытании и снова посоветовала заранее придумать, на чем он сможет сосредоточить свое внимание – книги, фильмы, песни, стихи. Вспоминать, представлять, концентрироваться, создавать мысленный барьер, который позволит защититься от слов жреца. В принципе, Сашка к этому уже был готов – он снова вспомнил, как их учили обманывать детектор лжи и каким образом он это делал.
Девушка ушла, а он еще долго ворочался, вспоминая незаданные вопросы, на которые он еще не нашел или не получил ответы. Потом уснул, а проснувшись, обнаружил на столе флакон с искрящейся каплей, «глотком жизни». Значит, утром кто-то приходил, а он этого не заметил, хотя всегда гордился чутким сном разведчика, готовностью ко вторжению в любое время суток. Списал на усталость, однако был этим задет и даже немного расстроен. Еще он обнаружил будильник – старый, советский, механический. Часы шли, стрелки показывали половину восьмого утра, а от размеренного тиканья в каморке-камере невольно создавалась атмосфера почти домашнего уюта. До завтрака время еще было. Сашка умылся из ковшика, мысленно поставив галочку-напоминание раздобыть где-нибудь рукомойник или хотя бы большую пластиковую бутылку, чтобы сконструировать самодельный, по типу дачного. С помойным ведром теперь проблем не возникало, открытая дверь позволяла пользоваться общими уборными, одна из которых была совсем рядом с его корпусом – шикарный деревенский туалет с затейливым сердечком, вырезанным в дощатой двери. Зимой, конечно, могут возникнуть проблемы. Стоп, какой зимой? Совсем ты, Лагутин, расслабился, обустраиваешься, как на дембеле. О боевой задаче кто помнить будет? Самоукор был своевременным, мысли сразу переключились на первоочередные проблемы.
После завтрака, на распределении, в его адрес ожидаемо прозвучало: «На сеанс очищения. Во имя Камня!» Удивило только место проведения сеанса – его же каморка. Сашка усмехнулся своим мыслям – а чего он, собственно, ожидал? Что его отведут в красный уголок? Или в библиотеку? Кстати, интересно, а библиотека здесь раньше была?
Волнения перед сеансом не было, после завтрака хотелось снова лечь и уснуть. Жрец водрузился на единственный стул, Сашке же указал на топчан. Тот послушно сел на край, театрально сложил руки на колени, посмотрел в глаза жрецу открыто, с улыбкой, и наткнулся в ответ на холодный стальной взгляд, будто из глазниц высокопоставленного сектанта выскочили ему навстречу два острых ножа. «Началось!» – подумал Александр, сразу посерьезнев и внутренне собравшись.
Глаза жреца покрылись красноватой поволокой, затуманились, взгляд стал мягче, но Сашка при этом почувствовал уже знакомое проникновение в мозг, будто чья-то рука, как в тесто, нырнула в его сознание. Сконцентрироваться на посторонних мыслях, выстроив из них защитную стену, удалось не сразу. Первым ответным ходом стали песни.
«Идет охота на волков, идет охота! На серых хищников – матерых и щенков. Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. Кровь на снегу и пятна красные флажков». Куплеты шли не по порядку, но это было неважно. Сашка вспомнил, как в детстве впервые услышал эту песню и никак не мог понять, чего так боятся волки, почему какие-то флажки, ассоциирующиеся у него исключительно с радостью, праздником, являются для них непреодолимым препятствием. Мать объяснила, что такое охота на волков, как их окружают шнуром с подвешенными на нем красными тряпками. Про то, что животных отпугивает не сам красный цвет, а незнакомые предметы, пахнущие человеком, он прочитал гораздо позже. А тогда из рассказа матери он извлек только сам факт – волков окружают флажками, создают для них магический круг, из которого они не в силах вырваться. Тем сильнее казалась песня от имени храбреца, преодолевшего это препятствие. «Я из повиновения вышел за флажки – жажда жизни сильней! Только сзади я радостно слышал удивленные крики людей», – эти слова особенно нравились маленькому Сашке. Песня всегда помогала, придавала сил – и на контрольных, и на экзаменах, и в мальчишеских драках, и в бою с нарушителями границы.
«Охота на волков» отпугнула щупальца, но ненадолго. Вскоре атака возобновилась, и Александру снова пришлось закрываться любимым исполнителем. Во всех частях, где ему довелось служить, уважали песни Цоя. Грустные и веселые, мелодичные и резкие, зовущие вперед. Одна из песен звучала чаще других, потому что была она про солдат, сложивших голову на поле боя. «Как, раскинув руки, лежали ушедшие в ночь, и как спали вповалку живые, не видя снов…» – песня называлась «Легенда», Александр знал ее наизусть. И вот сейчас, слово за словом, он проговаривал ее, рисуя в воображении картину поля после битвы: «И как хлопало крыльями черное племя ворон, как смеялось небо, а потом прикусило язык. И дрожала рука у того, кто остался жив, и внезапно в вечность вдруг превратился миг». Вторая атака жреца тоже была отбита, Сашка ощущал тычки в подсознание, но они были легкие, словно воланы в бадминтоне.