Эпилог
Епитрахиль священника опустился на голову, нежно коснулся отросших волос, пальцы батюшки ободряюще сжали на мгновенье плечо. - Рассказывай, сыне... Облегчи душу свою... Что желаешь исповедать ты перед Богом? - Грешен я, отче... Я оставил друга и наставника своего в тяжелую минуту. Поддался слабости и не был рядом с ним в смертный час... - Почему ты так поступил сыне? Что заставило тебя сделать так? - глаза священника смотрят мягко и с пониманием, он ждет ответа... - Слаб оказался я, отче... слаб и не достоин... Испугался и позволил себя обмануть... позволил наставнику отослать меня в этот час с пустым ничего не значащим поручением... и потому не был с ним рядом ... - Знал ли ты наверное, что должно произойти в твое отсутствие? - Не знал, отче, но мог предполагать... мог догадываться... Догадывался... Можно сказать, знал... - Это хорошо, сыне, что говоришь ты искренне, без утайки, хорошо, что не пытаешься преуменьшить вины своей... - Тяжела вина моя, отче... Я предал своего друга... Предал наставника... Предал того, кто был для меня всем... - А скажи, сыне, если бы ты был с ним рядом в тот час? Если бы не оставил его? Смог бы ты что-нибудь изменить? - Нет, отче, но я мог бы умереть рядом с ним. Мог бы до конца исполнить свой долг... - Смерть, это последнее искупление, сыне... Не стоит ее торопить... Каждому свой черед... Было бы легче твоему другу от того, что погиб бы ты рядом с ним? Ответь. - Нет, отче. Он для этого и отослал меня, чтобы спасти мою жизнь. -Только ли для этого? - Я... Я не знаю, отче... А для чего же еще? - Как я могу знать это, сыне? Ты должен ответить на этот вопрос сам... Может быть ему было важно, чтобы его ученик не погиб вместе с ним? Чтобы он мог продолжить его дело? - Да, отче... Да... Теперь я понимаю... - Тяжек грех предательства, сыне... Но даже Иуду простил в бесконечной милости своей Спаситель... Твой же грех не в пример легче Иудиного... И он прощен будет... Андрей шел по улице стремительным упругим шагом, с наслаждением подставляя лицо долетавшему с Невы резкому ветру. Посещение церкви сняло тяжесть с души и показало ему истинный путь. Впервые с того момента, как услышал в поезде по радио о самоподрыве террориста-смертника на Драгомиловском рынке, он улыбался. Улыбался открытой и радостной улыбкой человека, наконец отыскавшего выход из сырого и мрачного лабиринта тоски и черного отчаяния. Да, Учитель не зря сделал все возможное для того, чтобы спасти его. Он не подведет, он выполнит возложенную на него задачу. Теперь Андрей со стыдом вспоминал, как выл диким зверем, рыдал в голос, комкая с ненавистью в ладонях лист чистой бумаги, обнаруженный во вскрытом им "важном" конверте. Не было никакой центральной организации, не было никакого ответственного поручения... Но теперь эта горькая правда уже ничего не значила для него. Нет, не для того чтобы предаваться бессильной скорби Бог и Учитель сохранили ему жизнь, нет, не для этого... И он вскоре докажет, что выбор был правильный, докажет, что они не ошиблись в нем... Узкая улочка свернула в неприметный грязноватый переулок, и, повернув вслед за ней, Андрей буквально налетел грудью на чужую затянутую в черную кожанку спину. - Э, куда прешь, баран тупорылый, да?! - громогласно возмутился обладатель кожанки. - Глаза дома оставил, нет? - Извините... - покаянно пробормотал Андрей. - Я не хотел... - Хотел, не хотел... Пошел отсюда, баран! Чтоб я тебя не видел, да! Слова сопровождались вовсе не шуточным тычком под ребра, от которого у Андрея перехватило дыхание. Тут только он сообразил, что в голосе говорившего проскальзывает такой знакомый и ненавистный рыкающий акцент. Их было трое. Здоровые и наглые. Заросшие трехдневной щетиной горбоносые лица, длинные смолянисто-черные волосы почти до плеч и одинаковые черные куртки... Внешность весьма узнаваемая и характерная. К стене подворотни прямо за ними был прижат невзрачный белобрысый паренек, с бледным перекошенным страхом лицом на котором четко выделялись дрожащие прыгающие губы. Трое чувствовали себя здесь абсолютными хозяевами и уже совершенно не обращали внимания на Андрея. Пусть лох бежит в церковь ставить свечку за то, что так легко отделался, а мы пока займемся прерванным делом. - Эй, ну чего застыл, ишак! - самый маленький из троих, устрашающе помахал перед лицом у перепуганного парнишки раскладным ножом-бабочкой. - Мобилу и деньги сюда, живо! Ну! Или я тебе уши отрежу, на хер! - Хер себе отрежь, обезьяна! Чтоб больше таких уродов не плодилось! - звенящим от напряжения голосом выговорил ему в спину Андрей. К нему обернулись даже не со злостью, а с безмерным удивлением... Они такого явно не ожидали... Трусливое свиное сало смеет так говорить с ними, лихими джигитами? Да где такое видано! Предыдущая жертва оказалась мгновенно забыта. Тут дело пахло гораздо более интересным развлечением... - Как сказал? - заросший до самых глаз щетиной здоровяк, прислонив ладонь рупором к уху и картинно изогнувшись в его сторону, сделал шаг вперед. Андрей только улыбнулся. Он не сомневался, что в любой момент сможет легко убить всех троих. Нож уютно устроился в примотанных намертво к запястью левой руки ножнах, даря абсолютную уверенность в себе и спокойствие. Варяг учил в свое время. И никаких сомнений не было в том, что физически крепкие, но вряд ли специально обученные хитрым премудростям ножевого боя, кавказцы не окажутся серьезными противниками. Так что можно слегка покуражиться. К тому же сейчас задача стоит не убить, а разогнать с наименьшими потерями. Не то чтобы Андрею стало жаль горбоносых агрессоров, просто место для ликвидации уж больно не подходящее. Так и попалиться не долго. Опять же и о невольном свидетеле забывать не стоит. Не убивать же потом заодно с этими уродами и несчастную жертву уличного ограбления. - Сваливайте отсюда, чурбаны, пока я добрый, - нарочито лениво протянул Андрей, внимательно наблюдая, как заросший готовится его ударить. - А лучше вообще уезжайте обратно к себе в аул... Побьют вас тут... Он вроде бы случайно переступил с ноги на ногу, на самом деле перенос