Логические несообразности Вагинов часто оправдывает верностью своего звукового рисунка – редкий пример фонетического воображения. На этом построена дикая книжка «Путешествие в Хаос», книжка очень юная, плохого вкуса, но живая несомненно. <…>
<…> Мне думается, весь Вагинов – это рассказывание снов, прекрасных и тающих неуловимо. Его нередко бескрылые слова – тревожная недосказанность.
Я вместе с Чеховым не люблю гладкости и трезвого равновесия. Мне по душе люди с недостатками, а поэты в особенности. В наше культурное время большая роскошь оступиться на гладкой дороге. Ошибки Вагинова приятны. Они по существу: от неумения, а не от непонимания. Ему нужно прежде всего смыть запах дешевых духов и перестать курить папиросы с опиумом («О заверни в конфетную бумажку Храм Соломона…» и т. д.). «Увидеть по-новому» – самая дорогая возможность для поэта.
<…> Мне думается, что «Островитян» роднит крепкое пристрастие к земле. И это, конечно, оттого, что родились они в прекрасное время войны и революции.
Да будет им дано чувствовать, как в грубых человеческих руках поет и бьется горячее тело Жизни!
Д. Выгодский. <Рец. на альманах: > Островитяне
Д. ВЫГОДСКИЙ. <Рец. на альманах:> Островитяне. – Жизнь Искусства. 1922 г. 23 мая. № 20. С. 4.
На той же полосе – статья Н. Тихонова «Граненые стеклышки», направленная против «Цеха поэтов», в частности, с недоумением, почему в 3-м альманахе «Цеха поэтов» нашел место «островитянин Вагинов» и другие, «чуждые по духу Цеху», поэты. – Сост.
<…> Три книжки, которые успели издать «Островитяне», и то сравнительно немногое, что написано ими, но еще не опубликовано, позволяют с полной уверенностью сказать, что появление их обещает многое.
<…> Еще лучшее в них то, что они не школа, не партия, связанная какими-либо программами и правилами, ложными или неложными.
Четыре «островитянина» – Н. Тихонов, С. Колбасьев, П. Волков, К. Вагинов – четыре различных устремления, почти противуположных, четыре стороны света. И нисколько не похожи они друг на друга в приемах и методах своей работы, своих поэтических построений. Многоразличны также и традиции их, дрожжи, на которых они поднялись. Если говорить о предшественниках, с которыми связывают их узы родства, то придется назвать и Гумилева, и Ахматову, и Мандельштама, и Есенина, и Кузмина, и Блока и т. д.
<…> Если Тихонов и Колбасьев близки друг к другу той динамикой и бодрой стремительностью, которая в них обоих есть, то совсем в стороне от них К. Вагинов. – Первые двое целиком вовне, они движутся во внешнем мире. К. Вагинов – весь в себе. Он даже «перевернул глаза и осмотрелся», осмотрел себя внутри.
Его стих держится на эвтонических приемах. Слова сочетаются друг с другом не по слоговой, а по звуковой ассоциации: крутись – карусель – семя, градом – огород, Монтекристо – скрипка и т. д. и т. д. Поэтому слова у него часто остраняются, теряют обычное значение и сочетание их часто выпирает из обычных логических схем.
И. Груздев. <Рец. на: > «Звучащая раковина»: Сб. стихов
И. ГРУЗДЕВ. <Рец. на:> «Звучащая Раковина»: Сб. стихов. Пб., 1922. С. 98. – Книга и революция. 1922. № 7 (19). С. 60–61.
Сборник стихов в большинстве еще очень юных поэтов издан с претенциозной роскошью.
Это может помешать многим взглянуть внимательно на самые стихи и оценить в них то, что является залогом будущего развития.
<…> Та или иная группа может образовать школу, если поэты, ее составляющие, при индивидуальной свободе будут пользоваться некоторыми одинаковыми приемами.
<…> Если же программа школы детализируется, новаторство ее членов иссякает, все большее и большее число приемов становится общеобязательным, тогда школа превращается в «цех», не в метафорическом значении этого слова, а в буквальном.
Авторы сборника напрасно опасаются, что стихи их покажутся «подверженными влиянию общей школы» (предисловие). Школа Н. С. Гумилева (тоже не в переносном, а в прямом значении слова – авторы сборника получили от мастера первые уроки поэтической грамоты) не обязала их общностью письма.
<…> один из наиболее интересных авторов – Константин Вагинов. По нескольким стихотворениям еще трудно говорить о его творчестве, можно отметить лишь некоторые элементы. У него есть подкупающая лиричность. В стихотворении «У милых ног венецианских статуй» он еще усиливает ее приемом лирического повторения (которым так хорошо пользуется, между прочим, Сергей Есенин).
<…>
В других стихотворениях Вагинова лиричность заглушается метафорической образностью, несколько отвлеченной, отдающей холодком малопонятной абстракции <…>
Л. Лунц. Новые поэты
Л. ЛУНЦ. Новые поэты. <Материалы для несостоявшегося издания: Ирида. Литературная газета под редакцией А. Г. Фомина, 1922 г.>. – Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2000 год. СПб., 2004. С. 383–412. Вступ. ст., публ. и коммент. Т. А. Кукушкиной.
Петербургские любители, посещавшие поэтические вечера в «Доме Искусств» и в «Доме Литераторов», уже давно знают Оцупа, Одоевцеву и Нельдихена. <…>
Но вот вышли три сборника – «Ушкуйники», «Звучащая Раковина», «Островитяне» – объединяющие новичков, никому не известных.
Почти все – ученики Гумилева. Этот большой поэт и замечательный учитель оказал громадное влияние на всю петербургскую молодежь. Он, как никто, вытравлял из ученика все пошлое. Но никогда не навязывал ему своего. Он не был узким фанатиком, каким его любили выставлять представители других поэтических течений.
И никто из его учеников не подражает открыто. Но, по-моему, это не достоинство, а недостаток. <…>
<…> на «Островитянах» – Вагинове и Колбасьеве можно остановиться дольше. Они выпустили по отдельной книжке стихов. Обе брошюры несовершенные, ученические, но в обеих слышится живая поэтичность.
Вагинов идет за Мандельштамом. Он тоже отметает логическое движение стиха, заменяя его фонетическим. <…> Вагинов тоже пытается управлять большими звуковыми массами, строить бессмысленное, но строгое фонетическое здание.
Для этого надо быть Мандельштамом. Вагинов же, сцепляя строки, довольствуется простыми звуковыми ассоциациями. <…>
Тем не менее, в каждой строке Вагинова чувствуется сырая, еще не нашедшая себя, но подлинная поэтическая острота. <…>
М. Кузмин. Парнасские заросли
М. КУЗМИН. Парнасские заросли. – Завтра. Литературно-критический сборник под редакцией Е. Замятина, М. Кузмина и М. Лозинского. Берлин, 1923. С. 121–122.
<…> Среди бестрепетных стихотворных упражнений поэтический ток узнается по какой-то дрожи в голосе <…>, по неловкости движений подростка.
<…> кажется мне, что настоящий поэт зреет в К. Вагинове.
<…> на глазах развивающееся дарование К. Вагинова <…>
(Сентябрь 1922)
Н. Оцуп. О поэзии и поэтах в СССР
Н. ОЦУП. О поэзии и поэтах в СССР. – Числа. 1933. С. 236–237.
<…> Из поэтов, «вскормленных революцией», мы знали Тихонова. Знали Нельдихена <…> Знали Вагинова, тогда еще мальчика-декадента с остротой и своеобразием, если и не развившимся с тех пор, то все же, судя по нескольким недавним стихотворениям, и не утраченным. Знали Липавского, одну из «надежд», бесследно пропавших. <…>
О. Тизенгаузен. Салоны и молодые заседатели Петербургского парнасса
О. ТИЗЕНГАУЗЕН. Салоны и молодые заседатели Петербургского парнасса. – Абраксас. 1922. Октябрь. № 1. С. 59–61.
Если в Москве вся литературная жизнь ютилась у подъездов и на эстрадах кафэ, то в Петербурге, наиболее живая часть ее сосредоточивалась в салонах, положим только с тех пор, как некогда передовой и тяжеловесный Дом Искусств начал танцевать умирающего лебедя <…>
Звучащая Раковина определившийся салон, заставивший о себе говорить, достоин некоторого более внимательного отношения.
Звучащая Раковина, как и Цех Поэтов, находится под сильным влиянием Гумилева. <…> Сборник «Звучащая Раковина» единственный материал, дошедший до широкой публики <…> конечно книга, о которой говорить нужно шепотом, а если и громко, то заведомо зная, что испортишь свою репутацию. Слишком много там Горфинкелей, Столяровых, Лурье и т. д., заслоняющих несомненно талантливые стихи Фредерики Наппельбаум и почти прекрасные Константина Вагинова.
<…>
Константин Вагинов совсем определившийся и совершенно законченный мастер, может быть один из крупнейших поэтов наших дней. Вагинов умеет находить и нашел настоящие слова, и не носит той поэтической маски, созданной Гумилевым для своих учеников и называемой акмеизмом.
Как форм-либрист[26] Константин Вагинов целиком отрекается от акмеизма и умеет говорить, что сам себе хозяин. Претенциозность на первый взгляд, и даже декадентский выбор тем при внимательном всматривании кажется нам волнующе-новым и совершенным, потому что сказано им первым. Большая работа поэта позволяет и прощает ему многое-многое, и ребячливое пользование метром:
«Мой милый друг, сладка твоя постель и плечи…» – строка, написанная шестистопным ямбом, в то время как перечисление и мелкие слова, как например: «…твоя постель и плечи», не непременно по смыслу связанные, требуют короткостопной хореической строки.
Константину Вагинову бесспорные достижения акмеистов: выхоленность enjambement, поэмы, написанные асклепиадовым семнадцатисложником, тридцатитрехсложные танки или недоступный санскрит, или преднамеренно им забытый.
Константин Вагинов единственный поэт, знающий метр, как «кровь стиха», рифму как «дыхание его», содержание как «биение трепетного сердца»[27]. Он единственный умеет любить… и уложить в коробки невыразимой прелести все слова, зная их тайный смысл, чувствуя их невидимую жизнь. Он может говорить: