ПН2. С. 35.
43. «ОПЯТЬ У ОКОН ЗОВ МАДАГАСКАРА…» – ПН. С. 32; У. С. 27; СС. С. 51, с вариантами: Огромной птицей солнце вдаль летит; Смешно и страшно нам без солнца жить; ПН2. С. 36.
"Зефир – в данном случае: папироса. Папиросы марки „Зефир“ пользовались популярностью еще до революции <…>. Папиросы „Зефир“ наряду с пайковым хлебом как одну из примет городской жизни первых послереволюционных лет упоминает Вера Лурье в стихотворении „Петроград“ <…> Продавец папирос – „зефирщик“ – характерный городской тип эпохи нэпа» (ПН2. С. 153).
Желтый – здесь в двойном значении: символическом, как цвет духа, и физиологическом, в ряду определений: «худой, больной…».
Имеется также автограф в архиве П. Н. Медведева: ОР РНБ. Ф. 474. Альб. 1. Л. 100, где знаки препинания – только в конце (запятые после хлопнул и худой), Зефир – с прописной буквы, в строке Как странен лет… вместо лет первоначально было зов (зачеркнуто). Протяжных – переделано из [нрзб].
44. «КАМИН ГОРИТ НА ПЛОЩАДИ ОГРОМНОЙ…» – ПН. С. 33; У. С. 25; СС. С. 52; ПН2. С. 37.
В «Ушкуйниках» (сборнике, который издал Н. Чуковский: историю этого издания, довольно забавную, можно прочитать в его воспоминаниях о Мандельштаме, в кн.: Чуковский Н. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 156–162) строфа, быть может из цензурных соображений, была заменена на следующую:
Крутись, сырая ночь, в ее глазах восточных:
Старик, старик, куда ее ведешь?
Луна, как червь, мой подоконник точит,
Ужели завтра снова запоешь?
Описанная в стихотворении пара может читаться и как Мария с Иосифом во время бегства в Египет, и как поэт (во многих стихотворениях проецирующий себя на образ старика) и его возлюбленная; ср.: Ты помнишь ли костры на площади огромной, / Где мы сидели долго в белизне ночной («В соленых жемчугах спокойно ходит море…»).
Приводя в сравнение строку «Ты помнишь ли костры на площади огромной…» («В соленых жемчугах спокойно ходит море.»), А. Л. Дмитренко пишет: «Указанная автоцитата позволяет в данном контексте интерпретировать камин как метафору костра. Возможно, эта метафора обязана своим возникновением разговору Александра Блока с молодыми петроградскими поэтами о литературном значении образа камина, который, если верить воспоминаниям Л. И. Борисова, состоялся в 1920 или 1921 году у костра на Исаакиевской площади в Петрограде <…> „Кто-то – кажется Вагинов, – заметил, что камин даже и вовсе не огонь, – камин всего лишь материал для романсов… Впрочем, и то хорошо!“» (Борисов Л. За круглым столом прошлого: Воспоминания. Л., 1971. С. 19.) – ПН2. С. 154.
45. «ОДИН БРЕДУ СРЕДИ РОГОВ УРАЛА…» – ПН. С. 34; ЗР. С. 77; СС. С. 53; ПН2. С. 38.
Браслеты кораблей касались островов – темная метафора несколько проясняется, если сравнить ее со стих. «Как нежен запах твоих ладоней…»
46. «В НАГОРНЫХ ГОРНАХ ГУЛ И ГУЛ И ГРОМ…» – ПН. С. 37; О. С. 7; СС. С. 54; ПН2. С. 41.
Первая строка исправлена другими чернилами; было [На горных] горнах.
Этим стихотворением открывалась подборка стихотворений Вагинова в альманахе «Островитяне. I», уже не машинописном, а изданном типографским способом, тиражом 1000 экз. весной 1922 г., хотя датирован он декабрем 1921-го. В альманах вошли стихи Вагинова, Тихонова, Колбасьева. Первый номер стал единственным и последним. В рукописи ПН имеется переправленный вариант первой строки: «На горных горнах гул и гул и гром».
Мцхета – древний храм в Грузии. По предположению Т. Л. Никольской, во второй строке частичная анаграмма находящегося там собора Светицховели; упоминание Мцхеты может быть связано с личными впечатлениями во время путешествия по Кавказу в 1913 г. (см.: ПН2. С. 155).
Далее в рукописи следует стихотворение «Любовь опять томит, весенний запах нежен…», позже включенное автором в цикл «Финский берег» и публикуемое ниже в составе этого цикла.
47. «И УМЕР ОН НЕ ПРИ ЛУНЕ ЧЕРВОННОЙ…» – ПН. С. 39; О. С. 8; СС. С. 56; ПН2. С. 43.
Далее в рукописи ПН следует стихотворение «Двенадцать долгих дней в груди махало сердце…», также вошедшее в «Финский берег».
48. «Я ВСТАЛ ПОШАТЫВАЯСЬ И ПОШЕЛ ПО СТЕНКЕ…» – ПН. С. 41; СС. С. 58; ПН2. С. 45.
А Аполлон за мной, как тень скользит – за мной вставлено над строкой. После …тень мою! ошибочно не закрыты кавычки. Миф о пришествии Аполлона как жестокого и злого божества, требующего кровавой жертвы, – один из основных мифов того, что Л. Чертков назвал вагиновским «туманным эпосом». Ср.: «В крылатых облаках…», МГА и др. Одним из источников такого образа Аполлона следует назвать новеллу У. Патера «Аполлон в Пикардии» в его книге «Воображаемые портреты» (рус. пер. П. Муратова, 1908 и 1916), по сообщению А. И. Вагиновой, любимой книге Вагинова с юных лет. «Эта трактовка соотносится с греческим мифом об Аполлоне Гиперборейском и, в особенности, с его архаическими вариантами. <…> Т. Л. Никольская и В. И. Эрль указывают еще один вероятный источник <…> – статью А. Балльера „Аполлон будничный и Аполлон чернявый“ («Союз молодежи. 1913. № 3. С. 11–13), в которой провозглашается гибель Аполлона как воплощенного идеала культуры прошлого и появление нового Аполлона, символизирующего искусство будущего» (ПН2. С. 157).
49. «ПАЛЕЦ МОЙ СИЯЕТ ЗВЕЗДОЙ ВИФЛЕЕМА…» – ПН. С. 42; ЗР. С. 73; СС. С. 59 (с вариантом 4-й строки: …песни твердит); ПН2. С. 46. См. примеч. к стих. «Грешное небо с звездой Вифлеемскою…».
Сенная – площадь в Петербурге. Стихотворение произвело большое впечатление в тогдашних литературных кругах. Даже И. Садофьев, резко отрицательно оценивая ЗР, заметил, что у Вагинова «такой палец, что только ахнешь» (Садофьев И. Мертвая и живая литература // Литературная неделя. № 4. Приложение к «Петроградской правде». 1922. 11 июня. № 128). Ср.: «Каждый палец мой – исчезнувший город…» и др. стихотворения с подобной образностью.
50. «ЧЕРНЕЕТ НОЧЬ В МОЕЙ РУКЕ ПОДЪЯТОЙ…» – ПН. С. 43; О. С. 10; СС. С. 60, с вариантами: Что делать мне с моим умершим телом; Ходил другой с своею вечной дамой; ПН2. С. 47.
Вечная дама – возможно, ироническая контаминация «Прекрасной дамы» с «Вечной женственностью».
Пропахло рожью солнце – ср. конец стих. «О, удалимся на острова Вырождений…»: люди солнца в колосьях ржи противопоставляются людям луны, лунатикам и звездочетам, к которым причисляет себя Вагинов.
51. «ТЕМНЕЕТ МОРЕ И ПЛЫВЕТ КОРАБЛЬ…» – ПН. С. 44; СС. С. 61; ПН2. С. 48.
52. «ВЫШЕЛ НА КАРПОВКУ ЗВЕЗДЫ СЧИТАТЬ…» – ПН. С. 47; СС. С. 62, с вариантом: А за спиной Луны перевитые песни.
В рукописи можно прочитать За спиной… – А, возможно, зачеркнуто.
Карповка – речка в Петербурге.
Взял балалайку рукой безобразной… затянутым пленкою глазом – ср. «Междусловие установившегося автора» в КП: «Я дописал свой роман, поднял остроконечную голову с глазами, полузакрытыми желтыми перепонками, посмотрел на свои уродливые от рождения руки: на правой руке три пальца, на левой – четыре». Это иронически-физиологичное воплощение характерной для Вагинова темы вырождения (в стих. «О, удалимся на острова Вырождений…» еще отчасти декларативной).
Киприда – то же, что Афродита (греч. миф.) – богиня любви. Сермяжные – то есть военные годы: «сермяга» у Вагинова обычно значит «шинель», ср. ЗВ. В ПН2 (С. 159–160) высказано предположение, что условный персонаж стихотворения носит некоторые черты со-«островитянина» С. Колбасьева: он изучал шведский и персидский, в 1923 г. ездил в составе дипломатических миссий переводчиком в Афганистан и Финляндию, а в 1918 г. плавал по Волге на эскадренном миноносце (ср. его рассказ «Волга-мачеха»); «лейтенантом» же назвал Колбасьева Гумилев в стихотворении «Мои читатели» (1921).
Далее в рукописи следует стихотворение «В пернатых облаках все те же струны славы…», публикуемое ниже в составе цикла «Ночь на Литейном».
53. «ПРОХОЖИЙ ОБЕРНУЛСЯ И КАЧНУЛСЯ…» – ПН. С. 49; Родник. С. 72 (Т. Никольская), с вариантом последней строки первой строфы: …слов и трав (возможно и прочтение «слав», но наиболее вероятно «слив»); ПН2. С. 53.
В последней строке вместо холодней первоначально было [тяжелей], правка другими чернилами.
54. «ТЫ ДОГОРЕЛО СОЛНЦЕ ЗОЛОТОЕ…» – ПН. С. 50; Театр. С. 173 (А. Герасимова); Звезда. С. 171 (Т. Никольская. В. Эрль); ПН2. С. 54.
Первая строка – с авторской правкой: вместо догорело было [закатилось].
55. ПЕТЕРБУРГСКИЙ ЗВЕЗДОЧЕТ – ПН. С. 51–53; О. С. 12–14 (с вариантами: В моем плече тяжелый ветер дышит; Иль дом крылатый на брегах Невы; Но он сегодня вышел на дорогу (О), …приют Господень); ПН2. С. 55–58. Вместо в груди моей первоначально было в моей груди.
Румяный Нищий – очевидно, солнце; ср. противопоставление себя и себе подобных людям солнца в стих. «О, удалимся на острова Вырождений…», «Чернеет ночь в моей руке подъятой…» и др. В период белых ночей солнце, как известно, несколько суток не сходит с небосклона. Миф о похищенной дочери Солнца – универсальный солярный миф.