Гарлем – негритянский район Нью-Йорка.
166. «ПСИХЕЯ ДИВНАЯ…» – СС. С. 182, с вариантами: испепеленной, влюбленной; в машинописи ИРЛИ исправлено шариковой ручкой.
В ужасный лес вступила жизнь твоя – ср. начало «Божественной комедии» Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, / Я очутился в сумрачном лесу…» Сожженная Психея, так же как и погребение Орфея в стих. «Он с каждым годом уменьшался…» – образ, говорящий о гибели мифов вагиновского «туманного эпоса».
167. НАРЦИСС – СС. С. 183.
«Прозаический» поворот темы двойника – ср. «В стремящейся стране…» и др.
168. «ЗОЛОТЫЕ ГЛАЗА…» – СС. С. 184.
Соловьи о убитой любви – было …об убитой любви, исправлено шариковой ручкой (в СС не исправлено). Строка Золотые глаза выписана Д. Хармсом на отдельном листке вместе с другими строками Вагинова (см. ниже): ОР РНБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина. Ф. 1232. № 368. Л. 4. Хармс имел привычку записывать понравившиеся или запомнившиеся строки других авторов, по большей части, как можно предположить, во время совместных читок. Чаще всего записанные Хармсом строки принадлежали А. Введенскому, что дало повод М. Мейлаху ошибочно включить эти строки Вагинова в «Приложение III. Фрагменты произведений <Введенского>, до нас не дошедших» к кн.: Введенский А. Полное собрание сочинений. Анн Арбор: Ардис, 1980–1984. С. 206. О знакомстве Хармса с последней книгой стихов Вагинова свидетельствует также запись на обороте листка со стихотворением «Узы верности ломаешь…» (тот же фонд, № 123), датированным 18 сентября 1931: «Вагинов. Звукоподобие. Голос нэпа. Негр и медь, передник перед ним сновал»; там же – строки, выписанные из произведения А. Введенского «Куприянов и Наташа», с оценками Хармса. Можно предположить, что имела место некая совместная читка – доказательство того, что к 1931 г. связь между Вагиновым и обэриутами еще не совсем ослабла.
169. «ОН С ЮНОСТЬЮ СВОЕЙ, КАК ДОЛЖНО, РАСПРОЩАЛСЯ…» – Нева. 1982. № 6. С. 201 (Л. Рахманов), как первая часть одного стихотворения вместе со следующим; в машинописи они напечатаны в подбор и, возможно, являются двумя частями маленького цикла. В СС (с. 188) – отдельно. В журнальной публикации, в отличие от СС и машинописи, вариант первой строки (возможно, ошибочный): Я с юностью своей… Слова он с юностью своей выписаны Хармсом на том же листке (см. предыдущее примеч.).
И хор цветов и голоса зверей – возможно, аллюзия к мифу об Орфее, см. выше; опечатка дверей вместо зверей исправлена шариковой ручкой, в СС – с опечаткой.
170. «ВСЮ НОЧЬ ДОМА ДЫШАЛИ СВЕТОМ…» – там же; СС. С. 185.
Может относиться к одному из героев романа «Гарпагониана» – Локонову. Начало строки «Он, как и все, был утомлен» – третья и последняя запись на листке Хармса (см. предыдущие примеч.).
171. «ПОДДЕЛКИ ЮНУЮ ЛЮБОВЬ НАПОМИНАЮТ…» – Литературный современник. 1934. № 11. С. 57, где это и еще два стихотворения (см. ниже) объединены общим заголовком: «Три стихотворения (Посмертные стихи)»; СС. С. 204; Нева. 1982. № 6. С. 200 (Л. Рахманов) с ошибкой: подделки юные.
172. «КЕНТАВРАМИ ВОСХОДЯТ ПОКОЛЕНЬЯ…» – СС. С. 191.
За лесом, там, полуденное пенье – вместо полуденное было летающее (этот вариант напечатан в СС), исправлено шариковой ручкой. Мифологическое существо, получеловек-полуконь – кентавр, играющий популярную шарманочную мелодию – «Разлуку», – характерный для Вагинова образ странного слияния античности с современностью.
173. «НОРД-ОСТ ГНУЛ ПАЛЬМЫ, МУШМУЛУ, МАСЛИНЫ…» – День поэзии. Л., 1967. С. 78–79 (Т. Никольская, Л. Чертков); СС. С. 205.
Ступени – было Ступеньки, исправлено шариковой ручкой.
Элизиум (греч. миф.) – поля блаженных, загробный мир, куда попадают праведники.
174. ЮЖНАЯ ЗИМА – СС. С. 203, под ошибочным (?) названием «Южная ночь».
А дикая зима все продолжалась… – ср. описание зимних оттепелей в конце Б; в том же романе – не связанное с текстом описание шакальих концертов.
175. «ПОЧУВСТВОВАЛ ОН БОЛЬ, В ПОТОК ЛЮДЕЙ ГЛЯДЯ…» – СС. С. 202.
176. «ВСТУПИЛ В КРЫМУ В ЗЕРКАЛЬНУЮ ПРОХЛАДУ…» – Литературный современник. 1934. № 11. С. 57; СС. С. 206, с разночтением: И слушатель…
«Кармен» – опера Ж. Бизе (1875).
В машинописи ИРЛИ примечание А. И. Вагиновой к словам точно призраки: «потому что это написано в туберкулезном санатории, где кругом были тяжело больные».
177. ЛЕНИНГРАД – там же. С. 57–58, без заглавия и разбивки на строфы; День поэзии, Л., 1967. С. 78 (Т. Никольская, Л. Чертков); СС. С. 207.
Видений юности беспечной – было Виденье…, исправлено шариковой ручкой (в СС без правки).
178. «В АДУ ПРЕКРАСНОЕ СЕЛЕНЬЕ…» – СС. С. 208, с разночтением: прекрасные селенья.
ПРИМЕЧАНИЯ К «ПАРЧОВОЙ ТЕТРАДИ»
В настоящем издании исправлено несколько десятков текстологических ошибок, допущенных в первой публикации (ЕРО); неудивительно: тетрадь крошечная, чуть больше хорошего мобильного телефона, почерк очень мелкий и не вполне разборчивый. На большинство этих ошибок впервые указал А. Л. Дмитренко в содержательной заметке «К публикации ранних текстов К. Вагинова» (Русская литература. 1997. № 3. С. 190–197). Орфография, за исключением наиболее ярких моментов, приближена к современной норме, пунктуация, за исключением специально оговоренных случаев, сохранена авторская. Конъектуры (сокращенные или недописанные слова) взяты в угловые скобки, зачеркнутые варианты – в квадратные.
В указанной заметке А. Л. Дмитренко, в частности, пишет: «Константин Маньковский происходил из еврейской мещанской семьи <…> Родился в городе Россиены Ковенской губернии, до первой мировой войны учился в Ковенской гимназии. Во время войны семья переехала в Петербург <…> Закончив школу в июне 1920 года, был зачислен студентом экономического отделения факультета общественных наук Петроградского университета. <…> В архиве Маньковского сохранился автограф вагиновского стихотворения „Помню последнюю ночь в доме покойного детства.“ <…> Это дом 25 по Литейному проспекту, принадлежавший матери писателя. Здесь Вагинов родился и жил до 1918 года. Маньковский был соседом Вагинова – он жил в доме 30, где его отец содержал часовой магазин. В альбоме для автографов, принадлежавшем Маньковскому, имеются две записи Вагинова. Первая из них, открывающая альбом, является вообще одним из самых ранних <…> известных нам автографов Вагинова: „У каждого свое честолюбие, даже метельщик улиц гордится своим ремеслом. Вагинов К. 22/I 1920“. Вторая запись появилась в альбоме спустя полтора года – это автограф стихотворения „Грешное небо с звездой Вифлеемской.“, с посвящением „Дорогому Константину Маньковскому“ и датой „август 1921“. <…>
В 1920 (или 1921?) году Вагинов и Маньковский сблизились с двумя юными литераторами – братьями Борисом и Владимиром Смиренскими <…> Следует отметить, что осенью 1920 года братья Смиренские (совместно с К. Олимповым и Н. Позняковым) образовали Академию Эго-Поэзии Вселенского Олимпизма. По-видимому, под знаком эгофутуризма возник и кружок <…> Аббатство Гаеров. На эту мысль наводят и характер произведений некоторых его участников, и позднейшее свидетельство Бориса Смиренского <…>: по его словам, кружок был основан Константином Вагиновым – „зачинателем литературных течений, далеких от реальной жизни и революционной действительности“ <„Книги и люди“, авторизованная машинопись из архива автора заметки>. Известно, что единственный пункт „программы“ дружеского литературного кружка требовал от его участников постоянного ношения на правой руке янтарных четок» (Ук. изд. С. 192–193).
Маньковский, как выясняется далее, был вовсе не поэтом, а «издателем и драматургом». Участвовал в создании сценария фильма «Дети бури» (1926). В 1929 г. в журнале «Юный пролетарий» печатались главы совместной его и П. Г. Шалашева повести «Письма комсомольского активиста» (в 1930-е годы книга была издана в Риге под названием «Коська Грачев: Письма комсомольца»). Маньковский и сам был комсомольским, а затем партийным активистом, работал инженером-строителем, занимал высокие должности в строительных трестах и конторах Ленинграда, в 1934 году работал директором Музея строительства и городского хозяйства. 26 июля 1937 года был арестован как «участник контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации» и умер в тюремной больнице.
Нет оснований, считает Дмитренко, утверждать, будто иллюстрации в тетради выполнены самим поэтом: «Ни на одном из рисунков нет подписи Вагинова, а часть из них точно принадлежит не ему. Речь идет о семи карандашных набросках в конце тетради <…> На первом из них <…> имеется подпись – „Г. Эфрос. 1928“. Рисунки эти принадлежат графику, карикатуристу и архитектору Герасиму Григорьевичу Эфросу (1902–1979), который приходился родным братом жене К. М. Маньковского Розе Григорьевне <…> По-видимому, не принадлежат Вагинову и так называемые „пометы бытового характера“ на трех последних страницах, за исключением черновой записи карандашом <…>: „И в тяжелом <раздумьи?> / Я плетусь за вами осенью“» (Ук. изд. С. 195).