Над зарослями осоки пролетел небольшой белый журавль. Айхо засмеялся-таки, увидев его, — и вспомнил того, золотого. Нет. Этот — куда красивей. Он живой. Теплый. Правда, золото, согретое рукой человека, не менее теплое.
— Хуже некуда, — без выражения сказал один человек другому. — Провинция лежит у его ног, в деревнях и бедных кварталах его боятся до потери рассудка. Такая власть… Она сопоставима только с властью Солнечного. И почему Благословенный допускает подобную дерзость?
— Речи верноподданного — дело хорошее, только повторите их наместнику. Он оценит. Впрочем, награды вы не заслужите. Скажите лучше, стоит ли пытаться еще раз?
— Я и думать об этом не стану, — вскинулся первый. — У него превосходная стража… и шин. Только хэата могли бы добиться успеха, но они служат повелителю.
— У меня есть мысль получше, — второй потер переносицу. — Так мы не навлечем опасности на себя.
Ветки акации с мелкими желтыми цветками заглядывали в окно. Айхо сидел на подоконнике, прижавшись к раме.
— Помоги! — чиновник, пожилой уже человек, склонился перед ним, делая шаг вперед.
— Не могу! — Айхо дернулся назад, совсем вжался в стену.
— Ты же сам бывал беззащитным!
— Я не нарушал законов, — неуверенно проговорил юноша.
— Но ведь не все они виновны!
Айхо прижал руки к груди, словно защищаясь. Безрукавка его, молочного цвета, оттеняла смуглые руки.
— Я не могу!
— Как просто таким, как ты! Сказать «не могу» и нежиться подле сильных, позабыв, что в мире есть и страдания!
Айхо не умел говорить «нет». Если просящий не отступал, Айхо сдавался, не умея противостоять натиску. А уж противостоять мольбам… Больше всего актеру хотелось сбежать куда угодно из этой комнаты. Мечтал — вот войдет кто-нибудь… Пытался делать вид, будто рассматривает акацию, и не глядеть на человека напротив. Но не мог не слышать его.
— Чем ты рискуешь?
— Но когда подлог обнаружат, дознаются, как это было сделано…
— Но лично тебе — что грозит? Даже если ты будешь наказан, неужто Высокий не смягчится, не пожалеет тебя, поняв, почему ты так поступил? Ведь есть же у него сердце?
Айхо соскочил с подоконника и сделал попытку проскользнуть мимо просителя. Тот ухватил юношу за руку.
— Я думал, в тебе есть жалость. Ты можешь вызывать слезы своей игрой, а в груди у тебя — камень!
— Пустите же! — безнадежно дернул рукой.
— Хочешь, тебе заплатят? Сколько ты хочешь за спасение жизни? Больше или меньше, чем тебе платят за твое искусство?
— Не надо! — взмолился он. Человек все еще удерживал за руку, понимая, однако, что цели достиг. Заговорил вкрадчиво, ласково:
— Если угодно, ты можешь покинуть город… Тебе помогут…
— Нет! — впервые слово это прозвучало по-настоящему твердо.
От него требовалось немного — или, напротив, немыслимое — выкрасть печать наместника, чтобы приложить к подложному указу о помиловании. Эта история всколыхнула успокоившийся было город. Крупный чиновник был уличен во взятках и подстрекательстве к срыву работ. Теперь ему с семейством надлежало отправиться в ссылку с глухие районы. А доброжелатели пытались дать возможность виновным, захватив имущество, самим уехать из города.
Всего сутки прошли, и печать оказалась в его руках.
Тяжелая, с тем же знаком, что на кольце Йири, только больше. Спрятал печать под одежду; складки не выдали вора.
То, что Айхо собрался в город, не вызвало подозрений. Сумерки… безлюдное место неподалеку от дома; кругом густые кусты. Заметил стоящего человека, сбавил шаг. Захотелось назад повернуть… но за спиной раздалось чье-то дыхание.
— А! — дернулся было, когда пальцы впились в предплечье.
— Тихо! — чуть горло прижали, провели рукой по одежде, нашарили печать. Вытащили, отпустили. Айхо видел, как из футляра извлекли свитки, приложили печать.
Айхо вскрикнул:
— Не об этом просили! — и попробовал перехватить листы. Его отшвырнули.
— Тихо!
— Отдайте, — прошептал сдавленно, словно на горле была петля.
— Не шуми! — прошипел человек, которого Айхо до сего дня не видел. — Не на базаре лепешку украл.
— При чем тут…
— Чем тише все пройдет, тем лучше тебе же. Что сделаешь? С повинной кинешься? — человек искривил краешек рта. — Ну, иди. Тогда, может, смилуются — шкуру снимут сразу, а не по кусочкам.
Едко говорил, но правду. Соучастник.
Слушая эту речь, мальчишка застыл и смотрел безнадежно. Больше ни о чем не просил.
Шел к дому наместника покачиваясь, словно пьяный, прижимал ладонь к боку, словно без этого печать могла ускользнуть. Мыслей не было. Виновен. Если признаться, умрет… такой смертью, что не пожелать и врагу. Если не признаваться… может, и не узнают ничего. Если повезет. Если дойдет до дома и положит печать на место. Всего-то час прошел, не больше.
А что за бумаги там были… господин умнее мальчишки-актера, он все ловушки преодолел. И сейчас разберется… только Айхо даже намекнуть нельзя на какие-то непонятные письма. Вот как за все хорошее отплатил. А сказать… страшно. Шел, ноги заплетались. Долго шел.
Наконец Айхо оказался подле ворот.
И не видел, что за ним следом скользнула тень, проводила до самой террасы дома.
К тайнику сумел пройти без помех — любимца Йири всюду пропускали, даже в личные покои господина. И там, у стены, не выдержал — подкосились колени, Айхо съежился на полу. Показалось — шаги приближаются, легкие.
Поднялся, спрятал печать — перед глазами пятна радужные и хотелось завыть: вот-вот не сдержится. Чуть не молился уже — да приди же, скажи, что все знаешь — и отпираться не стану, признателен буду до конца дней за то, что избавил от этой ноши!
Скоро и в самом деле появился наместник, удивленно воззрился на актера.
— Что с тобой? Почему ты здесь и в таком виде?
Айхо ему впервые солгал. И в глаза при этом смотрел.
Йири поверил — а с чего бы не верить?
И разрешил уйти.
Этого приказа не отдавал господин — служившие наместнику сами себе приказали. У Скользящих в тени и времени отчитываться, ждать распоряжений — не было.
В тумане летел вороной конь. Наперерез ему из тумана выступили трое верховых. Дорога для гонца закончилась.
Шинори с коротким поклоном протянул господину запечатанный свиток. Взглянул вопросительно — остаться, уйти?
— Останься.
Йири сломал печать, развернул бумагу. Потом другую.
Прочел с интересом. Сделано грамотно — жалобы, имена, подсчеты. Разбирательства хватит не на один месяц. Давление на чиновников, незаконно присвоенные доходы, сокрытие истинного положения дел от Столицы. И его знаком заверено.
Талантливо, ничего не скажешь.
— Таких бы людей — мне на службу! Работу свою знают. А приходится убирать их с пути. Жаль…
Йири сложил письма — аккуратно, словно готовился отправить. Только печать приложить — и готово. Повернулся к Шинори.
— Знаешь, кто это сделал?
— Айхо, — ни минуты не колеблясь, ответил Шинори. — Его видели. Доигралась птичка.
Йири вскинул на него глаза. Промолчал.
Ниро, который, нарушая все мыслимые для верного слуги устои, подслушивал под дверью, охнул, прикрыл рот ладонью и скользнул по коридору к выходу. Совсем скоро из конюшни вылетела маленькая гнедая лошадка — для другого ее седлали, да Ниро у него повод вырвал.
— Иди к нему! Сейчас же иди, не жди, пока приведут!
Айхо мотнул головой, отчаянно и обреченно, — пряди рассыпались, в беспорядке упали. Ниро встряхнул его за плечи.
— Не могу.
— Дурак! Может быть, еще можно что-то исправить! Ты же знаешь, как он ценит тебя!
— Знаю. Больше, чем я заслуживаю.
— Ты же просто ошибся. Он может простить!
— За ошибки расплачиваются. И за ложь. Чем я лучше других?
У Ниро руки опустились.
— Шинори был прав. Твой брат не доверял мне с самого начала… Ниро выглянул в окно — отсюда был виден краешек дороги.
Пока — никого.
— Тогда я с тобой останусь.
— Скоро за мной прискачут?
— А я почем знаю? Но, думаю, скоро.
Айхо вскочил — словно птица вспорхнула, обнял Ниро, уткнулся лбом в его плечо.
— Уходи. Пожалуйста.
— Да нет же! Я останусь с тобой! — Ниро попробовал сдвинуться с места, пройти в глубь комнаты, но руки актера, легкие, слабые с виду, удерживали, не пускали.
— Уходи. Чем ты будешь — защитой? От… от него, что ли?
— Охх…
Ниро потер виски.
— Я просто буду с тобой.
— Ни к чему. Я и вправду виновен. Я обманул доверие. Хуже и быть не может. — Айхо держал его за руки, говорил, как мог, убеждая. — Ни ему, ни мне ты не поможешь. Только вред принесешь. Я же знаю…
Юный актер казался сейчас ребенком, которому подарили сказку и тут же отняли. И хотелось бы плачем вернуть все назад, да не перед кем плакать, вот он и уговаривает себя, что сказок нет. Айхо растерянно смотрел на Ниро и подталкивал к двери.
— Ну, уходи! — повторил в третий раз.
— Я все равно буду просить за тебя!
— А? Да… — Так же растерянно Айхо смотрел на него. Неуверенно и испуганно, и думал о чем-то другом.
— Говоришь, скоро?
— Что с тобой, Айхо?
— Ничего, — быстро проговорил. — Ты увидишь его… первым. Скажи, что я… сожалею о том, что… что… — запнулся, не стал продолжать. Обреченно закончил — выдохнул: — Вот.
С трудом разжал руки, смотрел, как Ниро сделал шаг к двери, еще один… и еще… как остановился в проеме и с Айхо глаз не сводил.
— Ну, пожалуйста! — выговорил совсем безнадежно, и Ниро повиновался.
Айхо дождался, пока Ниро вскочит на лошадь и покинет двор, и сам выскользнул за ограду. Побежал, словно стая демонов гналась по пятам. Мимо реки, в лес, к заветному ильму. Не разбирая дороги, бежал по траве, спотыкаясь, только прижимал к боку кусок холстины, скрывавший предмет, который с собой захватил. В конце концов, продравшись через кусты, упал на колени в траву. Прямо перед Айхо возвышался огромный ильм, пчелы гудели неподалеку. Один. Здесь Айхо никто не найдет.