ыставить все таким образом, будто фабричные ковровщики, с утра до поздней ночи гнущие спину, чтобы выжить, на самом деле мечтают выйти на сцену?
Итак, ковровщики бунтуют! И что же происходит, когда изможденные, низко оплачиваемые бунтари нападают на дом ненавистного губернатора, у которого в конюшне бесчисленное количество лошадей, а на пороге постоянно отираются приживалы? Смута и кровь! Однако когда власть захватывают слабые, сильным удается бежать, потому что у них есть деньги и связи: «Когда обрушивается большой дом, он хоронит под руинами и маленькие. Те, кому не суждено разделить счастье власть имущих, разделяют их несчастье».
Все так и есть, но Лотта надеялась, что студенты сами додумаются до этой мысли. С другой стороны, ее задача как преподавателя – объяснить, и растолковать, и подчеркнуть важность отдельных фрагментов, а к студентам факультета актерского мастерства действительно нужен педагогический подход. Лотта, несколько раз становившаяся свидетелем их бесед, пришла к выводу, что особенно сообразительными их не назовешь. Ну, хватит, ее ждет Брехт!
Губернатор казнен, а его жене советуют бежать. Вот только сама женщина всей серьезности происходящего не осознает. С богачами это часто случается, – захотелось добавить Лотте, но она промолчала. И губернаторша не желает бросать свои наряды. «Поспешите!» – кричит ей адъютант, а она спрашивает: «Вы что же, думаете, они нападут на меня? Но почему?»
Наивная глупышка, она даже не подозревает, какую ненависть вызывает ее образ жизни у тех, кого она не считала за людей, она вообще ни хрена не понимает. Она совершенно не замечает отчаяния обычных людей и в этом похожа на современных представителей высшего класса в Англии, США и других странах. Но такими сравнениями ей, Лотте, разбрасываться не стоит. Ведь сама она тоже принадлежит к высшему классу и тоже отчасти напоминает губернаторшу. Может одеться, как губернаторша, и продемонстрировать им эту убийственную иронию? «Что-то ты чересчур зациклилась на себе, – отругала она себя, – твоя задача – рассказать про “Кавказский меловой круг”, а не выставлять напоказ свою убогую мораль, словно осознание ее – уже достаточное для тебя наказание».
В висках и кончиках пальцев пульсировала кровь, но Лотта несколько раз глубоко вздохнула и продолжила рассказ.
Губернаторша убегает, прихватив бархатные платья и шелковые рубашки, но в спешке забывает своего грудного младенца. Здесь ее тянуло добавить драматизма: беспомощное, брошенное дитя, возможно, заливающееся слезами, и все в том же духе. Однако Лотта искушению не поддалась и, не отвлекаясь на чувства, продолжала. Ребенка находит служанка. Ее предупреждают, что бунтовщики во что бы то ни стало попытаются отыскать губернаторского сына, наследника, но служанка все равно забирает младенца с собой. Зовут служанку Груше, и… Тут Лотта с трудом удержалась от банальности, что-нибудь вроде «повинуясь голосу человечности», но все же в последний момент просто процитировала текст: и, как говорит сама Груше, она забирает младенца с собой, потому что «он смотрит на меня так по-человечески». Но заботиться в таких условиях о младенце – дело, разумеется, непростое. «Мать-одиночка это поймет и примерит ситуацию на себя», – подумала Лотта. Потом на сцену выходит певец и громко поет как раз об этом: «Преследовать доброту – чудовищно!»
Груше вынуждена бежать, но ни еды, ни крова не находит. Лотта надеялась, что студенты поймут: невзгоды, обрушивающиеся на голову Груше, как две капли воды похожи на те, которые испытывают современные сирийские беженцы. Все вынуждены бежать от насилия и нужды, на постоялом дворе не остается мест для ночлега, однако те, кто прежде жил в достатке, не могут сбить с себя спесь. Хозяин постоялого двора объясняет когда-то богатой даме: «Сударыня, вы понимаете, сейчас пристанища ищут столько беженцев, и поэтому непросто», и все в таком же духе, на что дама отвечает: «Мой милый, мы не беженцы. Мы направляемся в горы, в свою летнюю резиденцию, только и всего. Нам не пришло бы в голову притязать на ваше гостеприимство, если бы мы… так сильно в нем не нуждались».
Боясь потерять имущество, богачи зовут полицию, хотя полиции больше не существует. Отказаться от привычек нелегко, хотя времена и меняются. Учти это, Лотта Бёк!
От событий пьесы ее отвлек телефонный звонок. Лотта увидела, что звонит дочь, и сняла трубку. Звонила дочь редко и уж никак не в такое время – в Австралии сейчас глубокая ночь. Дочка готова была лопнуть от ярости и вдобавок плакала: бывший муж и его новая пассия, о которой она уже рассказывала Лотте, прислали ей ответ на дипломатичный, написанный Лоттой мейл. В ответе они писали, что собираются пожениться, а так как дети новой пассии – ровесники его детей от дочери Лотты, то и отдыхать они поедут все вместе, и дочке Лотты следует понять, что так будет лучше для всех, особенно для детей, которых он уже предупредил и которые ждут не дождутся этой поездки. Поэтому препятствовать их чудесному плану ее заставляют эгоизм и, возможно, капелька ревности. И все эти гадости он написал эдаким непринужденным и снисходительным тоном, ну просто невыносимо!
Лотта спокойно объяснила дочери, что бояться ей нечего. Бывший пускай себе пишет что ему заблагорассудится, но у них имеется подписанный и заверенный договор, а значит, закон на ее стороне. Лотта с ходу надиктовала дочке короткое письмо, адресованное бывшему мужу, – впрочем, продержавшаяся уже четыре месяца пассия тоже может с ним ознакомиться, – мейл внятный и доходчивый, где в нескольких строчках объяснялось, что бывший муж – недальновидный придурок и лучше ему пойти и хорошенько выспаться, причем желательно вместе с новой пассией!
Проговорили они целый час, но когда прощались, настроение у дочери заметно улучшилось, и Лотта чувствовала себя полезной.
Окрыленная, она вернулась к «Кавказскому меловому кругу».
Груше решает добраться до брата, у которого хозяйство по другую сторону ущелья, но ее останавливают – мостик хрупкий, встанешь на него, и он обрушится.
Груше настаивает: «За мной гонятся латники. Мне нужно на ту сторону, я должна дойти до брата!»
«Должна? – переспрашивают ее. – Что значит должна? Удастся ли тебе то, что ты должна?»
Вот она, самая суть. «Удастся ли нам то, что мы должны? А вдруг не удастся?» Ведь если не получится осуществить то, что должен, то какая разница, должен ты был или нет? Если эти сомнения обоснованы, то пьесы Брехта, в том числе и «Кавказский меловой круг», за который она сейчас хватается в надежде, что эта пьеса окажется более жизнеутверждающей, чем «Добрый человек из Сычуани» и «Мамаша Кураж», проникнуты глубоким пессимизмом, и если она, Лотта, хочет говорить со студентами честно, то скрывать этот пессимизм нельзя, как бы тяжело студентам ни было. Но пьеса на этом не заканчивается. Брехт продолжает рассказ. Конечно, говоря, что Груше должна, Брехт лишь хочет показать, что подобные фигуры речи, представления о том, что мы должны, связывают нас и мешают видеть другие возможности. Ну да, разумеется!
Ей нужно научиться видеть. Это как искать грибы в лесу, – пробормотала она. Высматривая белые, обычные рыжие лисички и ежовики, Лотта порой несколько раз проходила мимо целой колонии лисичек трубчатых, не замечая их, и лишь на обратном пути, не найдя ни рыжих лисичек, ни боровиков, ни ежовиков, она, расстроенная, смотрела вокруг совершенно другим взглядом, и тогда в глаза ей бросалась семейка трубчатых лисичек, будто рассыпанных среди кустиков черники, которые она уже успела прочесать.
Да, об этом можно рассказать студентам, вдохнуть в них оптимизм, потому что они тоже наверняка живут в плену ошибочных представлений о том, как они должны поступать, и представления эти мешают им видеть другие возможности.
Лотта жадно вчитывалась в текст и вскоре, к своей великой радости, поняла, что для тех, кто хорошо себя вел, заканчивается все тоже хорошо.
Поскорее бы поделиться этим открытием со студентами! На этот раз с драматизмом она постарается не перебарщивать, если уж даже Таге Баст считает, что она перегибает палку. В свое оправдание Лотте захотелось сказать, что пробудить в студентах интерес к идеологическим драмам – таким как «Добрый человек из Сычуани» и «Мамаша Кураж», не стараясь при этом слегка очеловечить героев, бывает крайне сложно. Но в «Кавказском меловом круге», к счастью, множество добрых и жизнеутверждающих сцен, и Лотта намеревалась разобрать на лекции несколько таких эпизодов – это подбодрит студентов. К каким именно словам – принялась вспоминать Лотта – она прибегла, когда ей удалось успокоить и подбодрить дочь, в начале разговора расстроенную и обозленную? Возможно, это ей удалось, потому что она воспринимала ситуацию серьезно, однако при этом позволяла себе шутки и иронию. Припоминая ту беседу с дочерью, Лотта вспомнила, что дочка рассмеялась после того, как Лотта назвала ее бывшего мужа ватным членом. Дочь сразу же рассказала об одном случае, когда бывший и правда повел себя как ватный член. Тогда Лотта, уцепившись за эту историю, добавила еще несколько сочных комментариев. Мысли и слова Лотты подпитывались рассказом дочери. Может, ее лекции чересчур серьезные и в них слишком мало шуток и дурачеств? Но ведь нельзя шутить лишь ради смеха. Ладно, она попытается вовлечь студентов в беседу, так чтобы они поделились собственным опытом, и, может статься, усилия ее даром не пройдут, ведь пьеса, которую они будут разбирать, мало того что легкая и веселая, но еще и проникнута оптимизмом.
На следующее утро она встала пораньше, села в машину и, доехав до Маридалена, направилась к камню и елочке – подзарядиться силами. Лотта лежала возле камня и елки, ощущая их безмолвное присутствие, надолго погрузившись в свою внутреннюю, бессловесную сущность и наслаждаясь этим. Ей было хорошо, потому что так она отдыхала, а еще потому, что когда слова возвращались, ей становилось легче произнести их, и радость оттого, что мысли двигались в самых разных направлениях, росла. В такие минуты Лотте удавалось сформулировать то, что прежде не получалось, и какое же удовлетворение охватывало ее тогда! Да ведь именно это я и чувствую! Именно это и думаю! Подобное удовлетворение она испытывала, обсуждая с кем-нибудь что-то важное и запутанное, когда ее собеседник говорил нечто, что неожиданно выводило ее из лабиринта размышлений. Как в тот раз, когда она по уши влюбилась в женатого мужчину, который назначил ей свидание в гостиничном номере, а под утро с улыбкой ушел восвояси, оставив Лотту лежать там одну, словно в могиле. Тогда ее подружка сказала: «Мы не в игрушки играем». Как же Лотте сразу полегчало!