Лотта провалялась в постели все выходные, а в понедельник позвонила в Академию искусств, сказала, что заболела, и еще целый день не вылезала из-под одеяла.
Старая приятельница Лотты по университету, с которой она редко виделась, потому что та жила в Тромсё, время от времени страдала таким тяжелым психическим расстройством, что ее клали в психиатрическое отделение. В последний раз они встречались примерно год назад и, по обыкновению, обсуждали серьезное. Подруга была интересной собеседницей и смотрела на вещи совершенно иначе, чем Лотта. И нередко Лотта задавалась вопросом, не объясняются ли эти удивительно здравые подружкины размышления ее психическим диагнозом. Или подобные мысли появляются у нее из зависти: приятельница так необычно подходит к важным вопросам, что Лотте хочется подвести под это диагноз, чтобы завидовать меньше? Такая мысль пришла Лотте в голову сейчас, когда она лежала под одеялом, но еще она вспомнила кое о чем поважнее. В последний раз они встречались на вокзале – подружка была в Осло проездом – и обсуждали «Миф о Сизифе» Альбера Камю, который подруга собиралась поставить на сцене. Сама идея была дикой и провокационной: показать зрителям, как Сизиф затаскивает на гору камень, а тот скатывается вниз, снова и снова в одном бесконечном повторении, чтобы зрители поняли, что Сизиф, по утверждению Камю, счастлив.
Однако перед той встречей Лотта забежала в обувной магазин в торговом центре «Бюпортен» и как раз попала на распродажу. Она присмотрела там пару туфель, которые хотела бы купить, но времени у нее не было. Они с подружкой пошли в ресторан «Эгон» – подружка курила, поэтому столик выбрали на улице, – и обсуждали там, как лучше поставить «Миф о Сизифе» на сцене, а Лотта все никак не могла выкинуть из головы ту пару обуви. Отвлечься не получалось.
Когда до закрытия магазина оставалось десять минут, она прервала увлеченную собеседницу и робко сказала, что ей хотелось бы успеть до закрытия в магазин – купить туфли. Лотту душил стыд: еще бы, разглагольствуя о Сизифе, она тайком поглядывала на часы, и причиной тому была пара туфель. Приятельница бывала резкой, и Лотта уже приготовилась выслушать назидательную проповедь. Тем не менее подружка охотно поднялась и пошла в магазин вместе с Лоттой.
Они зашли внутрь, Лотта примерила туфли и быстро решилась на покупку, чтобы не задерживать подружку – та заехала в Осло совсем ненадолго, поэтому таскать ее по магазинам вовсе ни к чему.
Пока продавщица ходила на склад за туфлями, Лотта показала подружке, чтобы та не скучала, другую выставленную на распродажу обувь. А когда Лотта оплатила покупку, подружка сказала, что нашла пару ботинок, которые хотела бы примерить – не против ли Лотта? Лотта была не против. Приятельница примерила правый ботинок и прошлась по магазину, чтобы понять, как он сидит на ноге. Затем она надела и левый и прошлась еще раз, уже в обоих ботинках. Она спросила, нравится ли Лотте, и Лотте ответила, что ботинки отличные и, похоже, очень практичные. Подружка согласилась. Она опять прошлась по залу, одновременно рассказывая Лотте и доброжелательной продавщице о своих ощущениях, после чего поинтересовалась у продавщицы, стоит ли этим ощущениям доверять. Продавщица ответила, что да, доверять стоит, у нее самой тоже есть совершенно такие же ботинки и для прогулок они незаменимы. На это подружка Лотты сообщила, что почти каждый день подолгу гуляет. «Ну, тогда удобнее этих ботинок вам не найти», – сказала продавщица. Еще несколько хвалебных отзывов – и дело было решено.
Выходя из магазина, приятельница поблагодарила Лотту за то, что та привела ее сюда. «Как хорошо, что ты привела меня сюда, – воскликнула она, – просто замечательно, Лотта! Спасибо тебе!» – будто поход в магазин был гвоздем всей недолгой программы ее пребывания в Осло. И Лотта вновь принялась ломать голову: может, подружка сказала так, чтобы развеять смущение Лотты оттого, что, обсуждая Сизифа, она думала о туфлях? А может, подружка вообще сказала это с издевкой?
Однако сейчас, проведя несколько суток в кровати, Лотта поняла, что для некоторых купить пару ботинок было задачей почти непреодолимой, как психологически, так и физически. Что Лотта, сама того не подозревая, помогла подруге. Возможно, та уже давно собиралась купить новые ботинки, потому что подметка на старых отошла, но для этого ей пришлось бы идти в магазин, выбирать из сотен выставленных на полки пар одну, просить продавца принести ей обувь нужного размера, а потом еще и на глазах у продавца снимать свою старую обувь, такую удобную и родную, и выставлять на всеобщее обозрение носки, возможно, даже с дыркой, втискивать ногу в новую обувь и пытаться в ней пройтись, когда вокруг полно посторонних, незнакомых людей. Занятие невыносимое и утомительное. Лотта же помогла ей решить такую простую и необходимую задачу, как покупка новой обуви. Все мы ходим по земле. И каждому нужна обувь.
Таге Баст не давал о себе знать, зато дочка написала, что после написанного Лоттой мейла бывший муж пошел ей навстречу и согласился изменить планы на отпуск. Дочь горячо благодарила ее. Советы Лотты действительно помогли. Лотта встала, включила кофеварку и зашла в туалет, а, выйдя оттуда, по старой привычке вытащила почту. В почтовом ящике она обнаружила флаер с логотипом Академии искусств. Приглашение на показ фильма Таге Баста «Забастовка? Брехт и Бёк».
Про других преподавателей там ничего не говорилось.
И что это значит? Преподавательницу балета и всех остальных он в фильм не включил? В флаере, который она сейчас держала в руках, ни словом не упоминались ни Фоссум-Хансен, ни Ховиг, ни Банг. Только Брехт и Бёк. Неужели речь пойдет лишь о ней? И почему тогда он не предупредил ее об этом? Наверное, Таге Баст, обрабатывая весь гигантский отснятый материал, в котором он, по его собственному признанию, едва не утонул, понял, что придется чем-то крупно пожертвовать.
Она и сама нередко давала такой совет студентам. Как часто студенты мучаются, не желая сокращать текст, созданный с величайшим усердием, и считая такой поступок чуть ли жестокостью. В то же время стоит им сократить пять или даже семь предложений до одного, как вдруг в общей неразберихе начинают проступать вполне разумные выводы, а работа приобретает стройность, и тогда студенты перестают бояться сокращений.
Видимо, нечто подобное случилось с Таге Бастом и его фильмом. Пять преподавателей оказалось чересчур много для такого коротенького фильма – насколько Лотта помнила, на подобные проекты отводится всего двадцать минут. И, по-видимому, лесными сценами он жертвовать не решился – благодаря небу и свежему воздуху они наверняка выгодно разбавляют бесконечные кадры, сделанные в стенах Школы искусств. Даже балетный зал, пусть просторный, на экране наверняка выглядит довольно тесным.
В четверг, в семь вечера.
Видимо, пока она лежала под одеялом, Таге Баст сам бросил флаер ей в почтовый ящик.
В четверг, в семь вечера.
Мероприятия, которым отводилось вечернее время, считались более интересными, чем те, что проходили днем. Тех, кто сподобился дойти до Академии искусств после работы, положено награждать. И если фильм Таге Баста решено показать вечером, значит, руководство Академии ознакомилось с фильмом и сочло его вполне достойным, чтобы зрители потратили свой вечер на просмотр. Показ будет проходить в одном из больших залов, следовательно, администрация рассчитывает, что народу явится немало. Об этом Лотта думать не желает. Но на просмотр она пойдет, это точно.
Она по-прежнему сидела дома. Ей пришлось отменить одну встречу – наверное, не последнюю. Лотта чувствовала себя, скорее, утомленной, чем расстроенной, однако усталость не помешала ей проверить несколько заданий и составить списки литературы на следующий семестр. Когда она забывала заглавие книги или год издания, то просто заходила на сайт Национальной библиотеки – бежать в Академию искусств и рыться там в книгах для этого вовсе не обязательно. Все-таки работать из дома не так скучно, как она боялась. Сколько, оказывается, она тратит сил на общение с другими людьми, а ведь прежде она этого не осознавала… И как хорошо не выбирать одежду, не краситься, не смотреться в зеркало и особенно не стоять перед камерой.
Четверг, пять вечера.
Лотта долго простояла под душем. Сердце у нее билось по-заячьи быстро, и чтобы успокоиться, она делала все будто в замедленной съемке. Не торопясь вытерлась, стараясь не смотреться в зеркало, втерла в тело молочко, неспешно, без привычного раздражения. Почистила зубы – по десять раз провела зубной щеткой с обеих сторон и спереди, достала чистые джинсы и простую льняную рубашку и включила кофеварку. И когда по дому пополз запах кофе, самочувствие у Лотты улучшилось.
Когда кофе сварился, она взяла чашку, распахнула дверь на улицу и уселась с кофе прямо на крыльце. В хорошую погоду она часто так делала. Стоявшее высоко в небе солнце сулило скорое лето, Лотта зажмурилась и запрокинула голову.
Стрелка перевалила за шесть, но приходить слишком рано Лотта не собиралась. Впрочем, как и являться в последний момент. Она накинула на плечи шерстяной свитер – а вдруг вечером, когда она будет возвращаться, уже похолодает? – и направилась к Бломаннгата, но не обычным маршрутом, а свернув к реке, которая сейчас так величественно текла к океану, и лишь потом поднялась к Академии искусств. Лотта шла, сжимая в кулаке двадцать крон для румынской нищенки, но той на обычном месте не оказалось.
Не заходя к себе в кабинет, Лотта направилась прямиком в зал. Одновременно с ней туда пришло еще несколько человек – студенты, преподаватели, и не только, и Лотта подметила, как студенты и особенно знакомые преподаватели, с которыми она поздоровалась, многозначительно закивали и заулыбались. Они поглядывали на Лотту, стараясь разгадать, каково ей сейчас, но при этом старались не показывать своего любопытства. Будь их воля, они, разумеется, пялились бы на нее во все глаза, однако вежливость их останавливала. Естественно, они слышали, что студенты покинули ее лекцию и что с тех пор на работе она не появлялась. Впрочем, может, все не так серьезно? Ведь, несмотря ни на что, все это время Лотта исправно отвечала на рабочие мейлы. Похоже, ей в определенном смысле удалось сохранить лицо и смотреть на окружающих с желаемым выражением: без насмешки, без настороженности, зато доверительно.