Сара повернулась к девочке.
— Мы считаем, что Нгуен четыре года, так ведь?
Ребенок кивнул, мрачно посматривая на Дэйна.
— Она знает, что когда-нибудь мы отправимся далеко-далеко в новый дом. Туда, где не будет ни бомб, ни ружей, правда же?
Девочка снова кивнула.
Сара улыбнулась Дэйну.
— Она немного стеснительна поначалу.
Дэйн услышал собственный вздох.
— А сейчас-то что? Сара? Есть ли возможность остаться хотя бы ненадолго наедине?
Женщина откликнулась моментально.
— Ну, разумеется. Бэбиситгер приходит по вечерам. А семья, что живет внизу, будет счастлива за несколько пиастров взять девочку к себе на время.
— Я хотел отвезти тебя на несколько дней в Сингапур, — произнес Дэйн. — Отдохнуть. Немного отдохнуть от войны.
— Ох. — Сара тихонько опустилась на кровать. Дэйн ждал.
— Не думаю, что смогу ее оставить, — наконец произнесла женщина, почти шепотом.
— Сара, но тебе необходимо уехать. Война тебя доканает.
Она вскинула голову и, к удивлению Дэйна, в глазах ее вспыхнули слезы.
— Я знаю, о чем ты. Выгляжу просто жутко. Сама вижу — настоящая уродина.
— Да не жутко. Просто устало.
Девочка подошла к Саре и, нахмурившись, встала рядом — ей не нравились слезы. Сара обняла ее и прижала к себе — девочка обвила шею женщины ручонками. Наконец Сара улыбнулась, и Нгуен снова залезла на кровать, подтянув под себя коленки и обхватив их руками.
— Совершенно позабыла предложить тебе выпить, — попыталась выйти Сара из положения.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Сингапур, — упорно повторил Дэйн. — Всего на несколько дней… — Он замолчал, взглянув на девочку. — Бери ее с собой. Ерунда, справимся.
— Нет, — выдавила Сара. — Я на пять-шесть дней оставлю ее семье, что живет внизу. Этого достаточно? Нам хватит шести дней?
Дэйн протянул руку и провел по ее волосам.
— Это всего на несколько дней, Сара. Будем отъедаться, пить шампанское и купаться в настоящих ваннах. Остановимся в комнате с кондиционером. Будем медленно, со вкусом и продолжительно заниматься любовью. И ты совершенно позабудешь о Вьетнаме.
— Господи, Дэйн, я согласна. Давай, только скорее…
— Прямо сейчас…
— Все бесполезно, — сказала она, — мне не расслабиться. Прости, Дэйн, но я должна вернуться.
— Так нечестно. Мы в Сингапуре всего двое суток.
— Я хочу вернуться. Господи, как мне нравится заниматься с тобой любовью, как мне нравится этот старый отель, как мне хочется как-нибудь снова очутиться в Сингапуре с тобой, любовь моя. Но мне не выкинуть из головы Сайгон.
— То есть Нгуен.
— Да.
— Черт, говорил же тебе — возьмем ее с собой.
— Да знаю, знаю, но это казалось мне неправильным.
— О чем еще ты беспокоишься?
— Я чувствую себя виноватой. Мне необходимо вернуться. Не знаю, но нечестно просто валяться на солнышке в Сингапуре, пить и трахаться — когда… Мне это нравится, но так нечестно.
— Сара, учти, война будет чертовски долгой. Я, похоже, не в силах убедить кого бы то ни было в этом, но от Вьетнама тебя скоро будет тошнить, — а война будет продолжаться, учти.
— Как хорошо, что я тебе не верю.
— А собственным глазам?
— То есть, ты хочешь сказать, чтб война продолжится еще года два-три?
— Или дольше.
— И все это время ты будешь воевать?
— Нет. Через месяц или чуть меньше я уезжаю.
— Что?
— Послушай меня: американцам не выиграть эту войну, потому что они совершают точно такие же ошибки, что и французы до них. Ночи и вся деревенская местность принадлежат Вьетконгу. Дни и города — американцам. И я не знаю, что пугает местное население больше, и не могу сказать, кто кого пересидит в этом краю.
— И ты уезжаешь, потому что это бессмысленно? Безнадежно?
— Нет, потому, что я в это не верю.
— Господи, господи, да ты никак переметнулся к антивоенным демонстрантам.
— Да нет же. Ты просто не можешь понять. Или не хочешь.
— Так ты популярненько объясни.
— Я не считаю, что приход американцев сюда был злом. Соединенные Штаты ввалились во Вьетнам с лучшими намерениями. Но не верны ни стратегия войны, ни ее тактика, и ее не выиграть, если только не произойдут какие-нибудь коренные изменения, а я думаю, что они не произойдут. Поэтому я собираю всех своих людей и выхожу из игры, Я уже говорил тебе: мы воюем не только из-за денег, а тогда, когда верим в то, что делаем. И я не могу выполнять дурацкие приказы тех, кто считает, что поступает верно.
— Ты только послушай. Мы с тобой лежим в огромном номере отеля «Раффлз» в Сингапуре, над нами тихо кружится вентилятор, шипит холодное шампанское в бокалах — и никакой бомбежки, артобстрелов. А мы только и говорим, что о войне. И в этом прежде всего моя вина. Видишь, как со мной трудно. Я не могу забыть…
— Нгуен.
— Да. Просто я должна вернуться — и все. Вернуться, забрать Нгуен и убежать.
— А затем?
— Я вернусь. Оставлю ее на Гавайях и вернусь, пока не пойму, что сделала все от меня зависящее! Все, что могла! И только после этого уеду совсем.
— Понятно, Сара. Тебе не кажется, что мы только что завернули за угол?
— Не понимаю.
— Ну, ты с большим трудом понимаешь то, что делаю я, а теперь и у меня с этим твоим делом возникли проблемы. Может быть, когда-нибудь в будущем…
— Прости, Дэйн.
— Нет, все в порядке. Я узнаю, когда ближайший самолет. Поедем ближе к вечеру, хорошо?
— Черт, наверное. Ты, что разозлился? Я тебя обидела?
— Ничего, выживу.
Кордон военной полиции загородил вход на улицу, где жила Сара. За заслонами и кучкующимися полицейскими можно было видеть лежащий в руинах квартал.
Машина, в которой они ехали, остановилась. В мгновение ока Сара выскочила из нее и понеслась к баррикадам. Дэйн очутился за ее спиной, когда воен-полы увидели мчащуюся женщину и взяли винтовки наизготовку. Дэйн кинулся вперед, обогнал Сару и прокричал:
— Я — полковник Дэйн, пропустите сейчас же!
Полицейские отошли, и Дэйн услышал полустон, полувсхлип Сары, подбежавшей к громоздящимся обломкам, которые когда-то были ее квартирой. К тому времени, как Дэйн подбежал к ней, она стояла совершенно тихо с белым, словно мел, лицом, разглядывая искореженный бетон. Дэйн оставил Сару возле руин, а сам подошел к ближайшему полицейскому.
— Что случилось?
ВП оказался высоким подтянутым негром.
— Вьетконговский минометный огонь, полковник. И терроризм тоже. Какой-то человек, живший в этом вот доме, — он указал на дом, в котором жила Сара, — убил всю семью, а затем подложил мины. Когда они взорвались, коммунисты принялись лупить по этому кварталу из минометов. Смели все подчистую.
Дэйн почувствовал, что в груди у него похолодело.
— Где можно ознакомиться с рапортом по этому Делу?
— Расследование проводила вьетнамская полиция, но мы, со своей стороны, тоже не зевали. Наше следствие, по-моему, удалось лучше. Можете поговорить с полковником Вандермеером — думаю, что вам он известен.
— Да, — ответил Дэйн медленно, — я знаю кто он.
— Все произошло вчера вечером, — солдат развернулся и осмотрел улицу. — Эта дама, что жила в этом доме?
— Да.
— Так это ее старался разыскать полковник Вандермеер. Отвезете ее сами или позвать кого-нибудь?
— Вызовите «джип». Я отвезу ее.
Он повернулся и увидел бегущую, к нему Сару.
— Дэйн…
— Сара, пока что ничего не известно. Поехали, я отвезу тебя в штаб и посмотрим, что сможем выяснить. Не делай скоропалительных выводов, прошу тебя.
— Она мертва. Я знаю.
— Нам еще ничего не известно. Давай, забирайся в «джип».
Через несколько кварталов Дэйн увидел низкое бетонное здание, двор которого был забит военными полицейскими. Полковник Вандермеер — плотный, делового вида мужчина — сразу же отметил их прибытие.
— Прошу простить за неразбериху, — сказал он. — Могу я предложить вам кофе?
Сара была пепельного цвета.
— Что произошло?
Вандермеер взглянул на лежащий на столе рапорт.
— Мне кажется, мисс Сандерленд, вам лучше присесть, — сказал он спокойно.
Сара вскрикнула и повалилась назад. Дэйн подхватил ее и посадил на стул. Она прижала к глазам руки и, словно обезумев, смотрела сквозь пальцы. Потом начала всхлипывать.
Вандермеер прочистил горло и взглянул на стоящего за стулом, на котором сидела Сара, Дэйна.
— У семейства Фан был слуга…
— Лаосский раб, — проговорила Сара прерывающимся голосом.
— Оказался террористом. Перестрелял всю семью…
— Боже мой, Боже… — Сара спрятала лицо в ладонях.
— …а затем расставил вокруг дома мины. Похоже, что Фаны были политически ориентированы против коммунистов и Вьетконг поставил их в список подлежащих уничтожению. Лаосец взорвал здание, что и стало сигналом для начала минометной атаки. Для него это было суицидальное задание. А Вьетконг терроризировал город, так что для них это была психологическая победа.
— Полковник, — кошмарным шепотом поинтересовалась Сара, — а кто именно погиб в семье Фана?
— Все погибли, — ответил Вандермеер. — Дед, совсем старик. Родители. Сестра жены. Трое детей — два мальчика и девочка — Лет тринадцати-четырнадцати. И совсем крошечная малютка — девочка лет трех-четырех.
Сара потеряла сознание.
Дэйн перетащил ее на кушетку и расстегнул верх-ми с пуговицы платья. Положил мокрое, полотенце ей на лоб. Через несколько минут веки ее затрепетали, дернулись, и на Дэйна уставились совершенно холодные, как льдинки, глаза.
— Она мертва.
— Да, Сара. Похоже, что так оно и есть. Мне очень — поверь — очень-очень жаль…
Сара оперлась о локоть, скинула ноги с кушетки и села. Лицо ее все еще было бледным, и Дэйну показалось, что она сейчас снова отключится, но послышавшийся голос показался ему выкованным из железа.
— Нельзя было ее оставлять. Нельзя было уезжать.
— Сара, ты не должна себя винить. И меня тоже. Этого невозможно было бы избежать или предотвратить. Если бы ты осталась, это бы все равно произошло.