– Девочка моя, ты уверена, что этого хочешь?
Я бы предпочла ограничиться кивком, но сейчас он лишил меня простейшего пути. И робкое, на выдохе, «да» прозвучало в настороженной тишине комнаты как удар колокола.
А после этого надобность в словах отпала. Бесценные книги были небрежно сброшены на пол, на столе стыл свежесваренный кофе, но здесь и сейчас все это не имело значения. Как не имел значения и старый продавленный диван, и неумолимо-строгий бой часов, и напитанные чужими бедами стены здания ИСА. Окружающий мир оказался лишь смутным подмалевком, из которого могло получиться что угодно, а могло не получиться ничего. Дым, зеркала и кисея – суррогатное подобие реальности. Иллюзия.
Имели смысл лишь два стремящиеся слиться воедино переплетенных тела и две свивающиеся в единую тугую нить судьбы.
И – да, у моего кареглазого наваждения получилось легко и непринужденно прогнать призраков прошлого. Наверное, потому, что я знала: для этого человека не существует ничего невозможного. И верила – ему и в него – безоговорочно, без слов и доказательств.
Обнявшись, мы лежали все на том же диване, согревая друг друга и одновременно понемногу остывая от огня, в котором горели несколько минут назад.
– Это так странно, – пробормотала я, нарушая заполненную только нашим дыханием и тиканьем часов тишину.
– Что именно? – уточнил Дагор, потому что я запнулась, пытаясь воплотить ощущение в слова.
– Ты как будто поделился со мной своей силой, спокойствием. Так странно – не бояться. Мне сейчас весь мир, все Владыки с их больными фантазиями не страшны. Я только боюсь, что ты окажешься моим наваждением. Что я просто придумала тебя, от отчаяния и одиночества, и ты вдруг исчезнешь.
– Почему именно ты? Может, это я тебя придумал, – усмехнулся он. – Теплую, искреннюю. Не бывает таких Иллюзионистов. Ты точно уверена, что ты Иллюзионистка?
– Нет, ты не мог. Ты же Разрушитель, грозный и суровый. Это мы, Иллюзионисты, вечно путаемся в своих вымыслах. И вообще, ты меня просто плохо знаешь, – я не удержалась от хихиканья. Я чувствовала себя очень легкой и счастливой, и тянуло смеяться просто так, без всякой на то причины. – Точнее, наоборот, почему-то знаешь только меня, а все мои маски тебя боятся.
– Ты меня заинтриговала, – тихо засмеялся он. – Мне уже хочется с ними познакомиться. Но, желательно, издалека, со стороны.
– Правильно, близко не надо. Мне бы не хотелось ревновать тебя еще и к ним, – поерзав и устроившись поудобнее, серьезно пробормотала я, бездумно очерчивая кончиками пальцев жуткие белесые узоры на коже мужчины, будто надеясь их таким нехитрым образом стереть.
– А ты планируешь меня ревновать? – Голос мужчины прозвучал очень озадаченно.
– Почему – планирую? Уже. Вот, например, я до сих пор не могу поверить, что вы с этой Рай просто друзья. Кстати, почему она «Рай»?
– Из-за фамилии, – тихо рассмеявшись, пояснил он. – Пожалуй, соглашусь с тобой, все это очень странно и непривычно.
– Что я тебя ревную – странно? – улыбнулась я.
– Ну, это один из факторов. Я же говорил, я плохо помню, как выглядела жизнь до плена. То есть события помню отчетливо, людей помню, поступки, даже какие-то эмоции. Точнее, плохо помнил, а сейчас, с тобой, кажется, начинаю вспоминать. Или, наоборот, забывать, заменяя прошлое настоящим. И это очень странно. Чувствовать, понимать, сравнивать…
Мы еще некоторое время полежали в тишине и полудреме. И я полушепотом пробормотала, уже почти соскальзывая в сон:
– Там кофе остыл…
– Ну и Яростный с ним, – ответил мне Разрушитель. – Спи.
И я послушно заснула.
Дагор
Утро началось с громкого, решительного стука в дверь.
– Дагор, открывай, дело есть, – донесся до меня из коридора приглушенный голос Кадира. Такой гость с утра пораньше (на часах было начало восьмого) меня, мягко говоря, озадачил, поэтому пару секунд я потратил на бесплодные размышления на тему «а что ему вообще от меня надо?».
В чувство меня привела Лейла.
– Ой, – тихо и озадаченно проговорила она. А потом, скатившись с дивана, забегала по кабинету в поисках своей одежды. Опомнившись, я тоже принялся торопливо одеваться. Было странное ощущение, будто нас поймали на месте преступления. Или родители не вовремя вернулись?
Стук повторился, и Иллюзионистка замерла на месте, прижимая к груди ком из одежды, и испуганно уставилась на меня. А потом и я, и она, кажется, сообразили наконец, что происходит.
Рассмеялись одновременно.
Лель, хихикая, на цыпочках убежала в уборную, а я, на ходу застегивая брючный ремень, пошел открывать дверь, аккуратно перешагивая через живописно раскиданные по полу книги.
– Киначий клык! – поприветствовал меня, очень ошарашенно разглядывая, коллега.
– Ты меня ради этого разбудил? – иронично уточнил я, впуская Разрушителя в кабинет. К моему удивлению, он был не один, за плечом Кадира маячила его помощница, Хайят. Причем она меня разглядывала со странной смесью удивления и восторга. Тут же вспомнив вчерашние слова Лейлы об этой девушке, я почувствовал себя под таким взглядом крайне неуютно. И, махнув в сторону дивана рукой, двинулся к столу в поисках рубашки. Я точно помнил, что она была где-то там.
Ожидания оправдались. Подобрав одежду с пола, я легонько встряхнул ее, избавляя от пыли, и, надев, принялся заправлять в брюки. Гости все это время стояли едва не посереди кабинета и смотрели на меня почти круглыми от удивления глазами.
– Кадир, ты зашел исключительно полюбоваться на меня? Или экскурсию привел? – чувствуя, что начинаю раздражаться, проворчал я.
– Кхм. Извини. – Он рассеянно потер лоб ладонью и опустился на диван. – Я к тебе на самом деле по делу. Просто по твоему виду я, уж извини, решил…
В этот момент из уборной, опять прерывая только-только наметившийся конструктивный разговор, появилась свежеумытая Лейла, с напряженным и очень злым лицом пытавшаяся щеткой разобрать волосы.
– Я хотела тебя предупредить, что там все слышно, – не глядя в сторону гостей и полностью сосредоточившись на процессе, проговорила она. – Так что если у вас что-то секретное, я лучше выйду.
– Кадир? – опять окликнул я замершего и очень ошарашенно глядящего на Иллюзионистку коллегу. – Мне из тебя каждое слово надо клещами вытягивать? Тогда этим лучше заниматься не в моем кабинете!
Нет, удивление Кадира мне, по-хорошему, было понятно. Да что там, я сам никак не мог привыкнуть к стремительным изменениям в себе и своем ближайшем окружении! Но раздражало оно от этого не меньше. В конце концов, вопрос моего психического состояния и образа жизни мы могли обсудить в другое время, и совершенно не обязательно было для этого меня будить.
– Кхм. Может, мне попозже зайти? – совсем уж растерянно пробормотал коллега.
– Кадир! – не выдержав, рявкнул я. Проклятое горло обожгло болью, я снова закашлялся и полез в карман за платком. Уж сколько лет, а никак не привыкну.
Лейла, бросив на моего коллегу взгляд и полыхнув в его сторону неожиданно сильным раздражением, граничащим с настоящей злостью, опять всполошилась и с расческой наперевес кинулась к шкафу с посудой. Но потом, видимо, сообразив, что там ничего полезного нет и быть не может, схватила со стола кружку с вчерашним кофе и, держа посуду обеими руками, нерешительно подступила ко мне, глядя очень большими и очень печальными глазами.
Холодный кофе, это, конечно, не теплое молоко, но лучше, чем ничего. Поэтому я, кивнув в знак благодарности, взял из ее рук кружку и быстрыми мелкими глотками ополовинил.
– Спасибо, – проговорил осторожно, шепотом. Состроив сочувственную мордашку и действительно искренне переживая, она тихонько погладила меня по плечу. Я-то с такими приступами давно уже смирился, а Лейла отреагировала неожиданно сильной тревогой. Так что утешение требовалось скорее ей, поэтому я аккуратно приобнял женщину, привлекая к себе. Иллюзионистка вцепилась в меня обеими руками так, будто я по меньшей мере только что побывал при смерти. – Да все в порядке, не волнуйся.
– Легко сказать, – сердито проворчала она. – Не надо больше так делать. Если захочешь на кого-нибудь покричать, мне скажи. Я умею.
Я засмеялся, представив эту картину. Через мгновение Лель меня поддержала, тоже тихонько захихикав.
– Кхм, – вновь подал голос Кадир. – Так я, собственно, по какому вопросу-то. Сегодня ночью, около трех утра, в своем собственном доме повесился Юнус Амар-ай-Шрус. Ты им, кажется, интересовался. Ты чего? – растерянно уточнил он, ощутимо напрягшись.
– И ты десять минут тут фарову тоску[25] разводишь?! – раздраженно прошипел (потому что говорить пока не мог) я.
– Не шипи, – отмахнулся Разрушитель, судя по всему, окончательно взяв себя в руки. – Откуда я знал, что для тебя это настолько важно? Меня вообще попросил тебе это передать Дед Хаким, и я вот по дороге завернул сюда. Кто же знал, что застану тебя в такой щекотливый момент, – он насмешливо ухмыльнулся. – Ты обычно в это время уже вовсю делами занимаешься, даже когда никакого аврала нет.
– Ладно, я понял, извини, – поморщился я. – А он действительно самоубился или кто-то помог? – Я ободряюще сжал плечо ощутимо напрягшейся Лейлы.
– Ну, пока никаких поводов для сомнений нет. Записка есть, причем такая… исчерпывающая.
– Посмотреть-то на нее можно?
– Как эксперты вернут, да. Если вкратце, он пишет, что не может больше терпеть это давление, этот шантаж и видеть этих людей, что ему противно, и лучше уж в мешок к Караванщику. Кто и чем его шантажировал, пока непонятно, – пожал плечами коллега.
– Я догадываюсь, – я вздохнул. – Во-первых, уже практически доказано, что он регулярно истязал собственную жену. Во-вторых, он насиловал своих учениц, очень тщательно выбирая тех, за кого некому заступиться, и я даже затрудняюсь предположить, сколько подобных случаев имело место за его карьеру. Амар-ай-Шрус, говорят, очень боялся, что о его делишках станет известно. Так что если шантажировали, то, скорее всего, именно этим. Судя по всему, брали с него не деньги, а услуги: молчание и верную службу. Что с его семьей?