— Почему? — удивился он.
— Не хочу!
Он пожал плечами и пригласил стоящую рядом Нинку. Та покраснела, одернула платье и пошла с ним.
Я постаралась незаметно выбраться из зала. Могла сделать это и открыто, никто бы не обратил на меня внимания.
Поднялась по лестнице на третий этаж, подошла к двери своего класса с табличкой «9-А», зажгла свет и вошла. Села на учительский стол и стала болтать ногами. На столе лежал кусочек мела. Я взяла его, подошла к доске и написала: «Никита». И тут же стерла.
В Никиту я влюбилась летом, в Плёскове. Вернее, в Плёскове он мне только очень нравился, а поняла я, что влюбилась, — в октябре, на дне рождения Мишки Горюнова. Никита жил в Кривоарбатском, вот почему я и моталась чуть ли не каждый день после школы по этому переулку. Мечтала его встретить. Сочиняла фразы, чтобы произвести на него впечатление остроумной и независимой. Только вряд ли он стал бы со мной терять время. Он убежден, что я дура. Все мальчишки, наверно, думают, что если девчонка некрасивая, значит, она дура. А вернее всего, они вообще ничего о них не думают. Просто не замечают, и всё.
В коридоре послышались шаги. В класс вошли Ёлка и упитанный мальчик в курточке на молнии.
— А что ты тут делаешь? — спросила Ёлка.
— Танцую па-де-грасс с Анатолием Данилычем, — ответила я.
Ёлка захохотала.
— Это Димка, — объяснила она мне. — Представляешь, он этим летом тоже отдыхал с родителями в Дубултах! Только они в июле, а мы в августе. Не совпали во времени!
— И, однако ж, от судьбы не уйдешь! — сказал Димка.
— А на эти каникулы нам с Анькой достали путевки в Вороново. Мы завтра едем. А ты, случайно, не едешь?
— Случайно нет, — ответил он.
— Ну, ладно, я пойду, — сказала я. — У меня еще вещи не собраны.
Я шла по коридору и представляла, как они стоят и ждут, пока затихнут мои шаги. А как только шаги затихнут, Ёлка будет с этим толстым Димкой целоваться.
Лыжня была крепкая, раскатанная, так и блестела на солнце. Я шла впереди, Ёлка — сзади. Мне хотелось побыстрее, но Ёлка то и дело окликала меня. У нее были какие-то неполадки с креплением. Приходилось останавливаться и ждать. Лыжня огибала кромку леса, ветви елей опускались под тяжестью снега. Заденешь нижнюю ветку — и тебя обдает веселый снежный дождь. Давно я не вдыхала такой чистый морозный и солнечный воздух. Так глубоко дышалось, так вольно двигалось, будто меня из тесной клетки выпустили на свободу.
Нас кто-то догонял на лыжах. Я обернулась и увидела двух мальчишек из дома отдыха. Высокого я еще утром в столовой заметила. Обратила внимание на его спортивную фигуру и детское, простоватое лицо. Второй выглядел повзрослее, в очках. Они поравнялись с нами и пошли рядом, по целине.
— Что вы ползете? — сказала я. — Давайте вперед.
— А мы быстрее не умеем, — ответил высокий.
Конечно, врал. Просто им хотелось завязать с нами знакомство.
С нами! С Ёлкой, конечно, не со мной же.
Ёлка сразу оживилась и стала болтать. Откуда только у нее находились темы? Я, например, никогда не знаю, о чем говорить с мальчишками.
— Вы не узнавали, здесь есть библиотека? — обратилась она к высокому. — Я взяла с собой «Мадам Бовари», но уже заканчиваю. А вы читали что-нибудь Флобера?
— Ничего не читал, — признался высокий.
— Я «Саламбо» читал, — ответил очкарик.
— Ой, что вы! — Ёлка пропустила мимо ушей ответ очкарика и обращалась только к высокому. — А хотите, я вам дам почитать «Мадам Бовари»? Мне одну главу осталось дочитать. А вы не знаете, здесь бывают танцы? Кстати, как вас зовут?
— Володя, — сказал высокий. — А его — Саня.
— А меня — Елена. Но мне больше нравится, когда меня зовут Ёлкой.
— А почему ваша подруга такая кислая? — спросил Володя.
Я повернулась к нему и мрачно ответила:
— Лимон съела без сахара!
Ёлка захохотала.
Похоже, своим присутствием я мешаю ей завлекать этого Володю. Я прибавила шаг и свернула на лесную просеку. Что мне до них, в конце концов?
Володя догнал меня и предупредил:
— Там гора.
— А вам-то что?
Гора оказалась крутая, раскатанная. Володя и его спутник съехали. Ёлка сказала:
— Я не сумасшедшая! — и стала отстегивать лыжи.
Мальчишки стояли внизу, в сторонке, и смотрели на нас.
Я подошла к самому краю. Ух, какая крутизна! Нет, боюсь.
Вдохнула поглубже, задержала дыхание и — оттолкнулась палками.
В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом такой восторг, какого я еще никогда в жизни не испытывала. Ветер свистел, снежные иголочки впивались в лицо. Ушанка слетела с головы.
Лыжи несли меня прямо на маленький трамплин. Я зажмурилась.
…Ко мне подъехал Володя. Протянул ушанку.
— Чего ж ты коленки не согнула перед трамплином?
Я поднялась и стала отряхивать с себя снег.
— Не ушиблась? — спросил он, помогая мне отряхнуться.
— Ни чуточки, — ответила я. — Не мешай, сама отряхнусь.
— Я в Сокольниках катаюсь, — сказал он. — А ты где?
— На Девичке, — ответила я. — Но с таких гор — никогда еще.
— Давай еще раз, хочешь? — сказал он.
— А вот и я! — сказала Ёлка. Она сошла с горы сбоку, по пологой части, держа лыжи на плече, а теперь кинула лыжи на снег.
— Володька! Пойди-ка, помоги! Не умею я обращаться с этими креплениями!
Володя подошел, опустился перед Ёлкой на одно колено и стал пристегивать ей крепления.
Я смотрела на них с презрительной усмешкой. Королева и ее верный рыцарь. Нет, но как это у нее так получается?!
Володя поднял голову и сказал мне:
— Ты пока взбирайся. Я сейчас.
— Очень надо! — сказала я.
— Я тебе покажу, как правильно держать корпус.
— Сам сначала научись держать свой корпус, — ответила я.
После обеда я поднялась в палату и легла на постель. Вошла Ёлка. Напевая, села к зеркалу и стала подправлять брови специальной щеточкой. Они у нее были широкие, густые и сходились на переносице как у восточных красавиц. Вообще-то, если строго подходить, она не была красавицей, но что-то в ней такое было, чего во мне не было и что притягивало к ней мальчишек.
— А я сейчас с Володей разговаривала, — сказала Ёлка со значением.
— Ну и что?
— Ничего. Как он тебе?
— Абсолютно никак!
— А по-моему, очень даже. Мы с ним гулять идем. А после ужина — на танцы. Ты пойдешь?
— На танцы? Даже не подумаю.
— Знаешь, почему тебя мальчишки не приглашают? — сказала Ёлка, возясь с бровями. — Потому что ты очень зажатая. А им кажется, что ты высокомерная. Они боятся к тебе подойти.
— И вовсе не поэтому, — ответила я.
— Отчасти поэтому.
— Вот именно, что отчасти. И вообще, я не хочу говорить на эту тему.
Ёлка пожала плечами и улеглась на постель со своей «Мадам Бовари», а я пошла в читальный зал и села в угол с журналом «Смена».
Ёлка нашла точное слово — зажатая. Но что мне делать, чтобы разжаться и вести себя с мальчишками так же непринужденно, как она?
Может быть, это смешно, но сегодня на лыжной прогулке мне показалось, что я чем-то приглянулась Володе. Но нет, чудес не бывает. Должно быть, в эту минуту они уже встретились у подъезда, и Ёлка говорит своим повелительным голоском: «Дай руку! Скользко же!»
Скрипнула дверь. Я подняла голову и увидела, что в читалку входит Володя. Он подошел к моему столику и сел рядом.
— А я тебя ищу, — сказал он. — Пойдем погуляем?
— Ты же с Ёлкой договорился!
— Ничего я не договаривался. Это она предложила, а мне с тобой хочется.
Врет! Разыгрывает!
А если не врет?.. Если не разыгрывает?
— Ну, что ты тут? А там парк! Пошли, а?
Я снова почувствовала себя на вершине горы. Может, отцепить лыжи и осторожненько сойти вниз?
— Пошли, — сказала я Володе.
В первую секунду были только ужас и изумление — как это я решилась?! А потом — такой восторг, какого я еще ни разу в жизни не испытывала.
После завтрака мы уходили на лыжах к дальним полям, отдыхали в высоких скирдах, похожих на заснеженные усеченные египетские пирамиды. Один раз заблудились, пропустили обед, вернулись в сумерках, ужасно голодные. После этого стали брать с собой хлеб из столовой. Он казался необыкновенно вкусным на морозе. А вечером мы садились в самый последний ряд кинозала и ждали, когда погаснет свет. И тогда, помедлив минуту, Володя обнимал меня за плечи. Я чувствовала правой лопаткой, как сильно бьется его сердце. И мое билось так же. Он касался губами моих волос, виска, горящей щеки. Мне было совершенно все равно, что там происходит на экране, да я бы и не увидела ничего без очков из последнего ряда. Очки у меня со дня приезда валялись в тумбочке.
— Знаешь, что мне сегодня сказала тетя Маша?
— Какая тетя Маша?
— Подавальщица в столовой. Она сказала, что я выбрал самую симпатичную девочку из всего дома отдыха.
— Ну да!
— А чего? Я и сам это знаю.
— Ты очень опираешься на палки. Попробуй съехать без палок.
— Боюсь!
— Не бойся! Начнешь падать — я тебя поймаю. Ну, раз, два, три!
— Ну вот… Я так и знала. Сильно я тебя?
— Знаешь, когда ты съезжала, у тебя такие были глаза… Огромные-огромные… Испуганные… А у тебя есть в Москве телефон?
— Тебе же не на чем записать.
— Ничего. Ты скажи, я запомню.
— Да ты законно танцуешь! Почему ты сказала, что ненавидишь танцы?
— Раньше ненавидела.
— Почему?
— Не скажу.
— Странная ты девчонка. Ты мне ужасно нравишься.
Полет продолжался, и я уже не боялась, что упаду, разобью нос, и все будут надо мною смеяться. Девочки смотрели на меня с уважением, потому что я нравилась самому симпатичному мальчику во всем доме отдыха. Я чувствовала на себе заинтересованные взгляды других мальчишек и смело отвечала на эти взгляды. Я больше не была зажатая.
— Хочу тебя предупредить, — сказала Ёлка. — Вы ведете себя слишком открыто. О вас говорит весь дом отдыха.