– Дядя Паша! Вы для меня уже старый!
Тот вскинул брови! Ничего себе! Дожил! «Дядя Паша»!.. После такого жизнеутверждающего дамского перла тестостерон испарился, словно его никогда и не было! Опустились не только руки…
– Э-э, Люлю! Не надо ля-ля! Мне всего двадцать шесть! Слышишь? Всего! А тебе – восемнадцать! Уже! Так кто из нас старый? Хм, «дядя»!.. Ну ты, старуха, даешь!..
«Люлю» кокетливо хихикнула. Еще раз бросила горсть янтаря своих очаровательных глазок.
– Отложите свои колечки и – к нам, в приемную. Поторопитесь! Шеф ждет. Ворчит! Сегодня ему досталось от московского руководства. Не попадитесь под горячую руку… – Любочка ослепительно улыбнулась, на прощание махнула подолом длинной расклешенной юбки. На манеже воцарились тишина и бездействие. Все взоры были устремлены на юную прелестницу. Она, покачивая бедрами, уходила, окутанная тайной своей молодости, постепенно исчезая за форгангом в сумраке кулис, как субмарина стратегического назначения в загадочных морских глубинах…
– Жара! Ну что в тебе бабы находят такого, чего нет во мне? – Тридцатидвухлетний эквилибрист Витька Рогожин, по прозвищу Веселый Роджер, многолетний приятель Пашки, с наигранной завистью стал вопрошать с высоты своего двухметрового пьедестала. Он только что закончил трюковую комбинацию на руках и сошел с тонких хромированных стоялок на прозрачную площадку из оргстекла. Мышцы его играли рельефами. Развитый торс живописно распирал облегающую футболку – красавец, мачо!..
– Не-е, ну в самом деле, чего они к тебе липнут, как пчелы к клеверу? – Витька своим вопросом пытался привлечь внимание всех, кто был в этот час на манеже. Намечалась интересная тема для очередной мужской дискуссии…
– Витя! Вы, стоечники, всю жизнь кверху… кхм, кхм… Каблуки куполу показываете. Мы же, жонглеры, крепко стоим на ногах. Кого выберут? Я-то – вот он – подходи, обнимай! Пользуй. А до тебя поди дотянись! Ты же все время на высоте… Роджер! Спускайся! Тут и обретешь свое простое земное счастье. А так до старости не женишься! Хочешь, научу жонглировать?
– Нет уж! Лучше вы к нам!
– Понятно! Человека иногда тянет наверх только для того, чтобы плюнуть на тех, кто внизу… – Пашка лихо крутанул пропеллером жонглерское кольцо и забросил себе на шею.
Витька, известный краснобай, вечный соперник Пашки по каламбурам и игре словами, наморщил лоб, напрягся, чтобы оформить свою неотразимую сентенцию как контраргумент. Собрался с силами, чтобы дать бой, но сегодня был не его день. Тем не менее диспут дошел до кульминации, и теперь, как водится в цирке, надо было что-то исполнить на «da capo». Публика ждала! Рогожин не нашел ничего лучшего, как подытожить свое выступление вычурной банальностью.
– Как утверждают древние философы: «Vita brevis, ars longa!». Что в данный момент в моем вольном переводе значится как: «Гусь свинье – не сотоварищ! По жанру!..»
– Ну тогда, мой уважаемый сотоварищ, я – полетел!.. Искусство, как ты верно подметил, – вечно! Оно подождет. А вот директор ждать не будет – жизнь, увы, коротка!..
Под смех своих коллег Пашка, изображая жонглерскими кольцами взмахи крыльев, устремился с манежа в приемную цирка. Витька, стоя на своем пьедестале, как Ильич на броневичке, вскинул руку, с улыбкой и восхищением картаво констатировал:
– Победила – молодость, товарищи!..
Цирк жил своей будничной жизнью. Он был полон звуков. Кто-то из оркестрантов выигрывал пассажи на трубе, и все никак не получалось. Музыкант вновь и вновь упорно долбил упрямые ноты. В столовой гремели тарелками. Костюмерши спешно пронесли мимо Пашки новые портьеры куда-то в сторону начальственных кабинетов. Где-то пахло свежей краской. Завпост цирка писклявым тенорком умолял маляров экономить: «Всего-то две баночки!..» Уборщицы гремели ведрами. На конюшне кто-то невидимый кого-то невидимого громко материл. Тот отчаянно огрызался. Там чего-то с грохотом передвигали…
Жорик, довольно посредственный клоун, к тому же с грешком любителя употребить при случае все, что горит, появился из-за угла, как известный персонаж из табакерки. Выглядел он приблизительно так же. Жорик пару раз в месяц, стабильно по будням, по меткому выражению его партнерши и жены Натальи, «уходил в штопор». Слава Богу, это никак не отражалось на работе – представления шли только по субботам и воскресеньям. Отражалось все это исключительно на печени и лице клоуна, где была видна вся его биография. Сегодня там заметно просматривалось «после вчерашнего»…
Жорик едва не сшиб Пашку. Тот еле успел отскочить в сторону.
– Стоять! Почему ходим без мамы? Ты чего такой вздрюченный?
– Да-а, поцапался с директором! – Жорик обреченно махнул рукой.
– Под конец гастролей?
– Эта сволочь не хочет оплачивать Наташке больничный! Говорит, это не производственная травма. Мол, дома сломала, значит – бытовая. А я знаю, что если за час до представления или через час после – это производственная! Один инспектор мне когда-то объяснял. А директор мне: «Меньше пить надо!» Придурок! Наташка крепче кефира ничего не употребляет!..
– А что сломала Наташка? Твою судьбу? Это она может!
– Ногу!
– Ух, ты! Когда?
– Да еще неделю назад.
– Надо же, не знал.
– Если бы знал, я начал подозревать, что ты ее любовник.
– Ну и подозревай, кто тебе мешает. Кот за дверь – мыши в пляс! Даже на одной ноге. Наташке привет!
– Да иди ты!..
– Иду. Не провожай!..
…Они встретились в длинном коридоре, который вел к кабинету директора. Она шла, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, как бывалый моряк. Пикантное сердечко ее полных ягодиц, словно тесто из квашни, рвалось из обтягивающих джинсовых брюк и проявляло все признаки жизни. Оно колыхалось, билось, пульсировало. Было полное ощущение, что обе половинки дразнили, кривлялись, подмигивали, улыбались, манили, ни на секунду не позволяли отвести взгляд заинтересованных. Хотя заинтересованной, скорее, была она одна…
На звук шагов за своей спиной она обернулась, ярко накрашенный рот расплылся в улыбке, как блин на сковородке. Великовозрастная, но отчаянно молодящаяся Людмила Михайловна, главбух местного цирка, которую все звали Люси, остановилась, перекрыла дорогу, как баржа на отмели реки во время засухи. Придвинулась к Пашке на опасное расстояние, обдала облаком приторных духов и заговорила грудным бархатным голосом, шедшим откуда-то из недр жаждущей плоти. Она изо всех сил старалась быть обворожительной и сногсшибательно оригинальной:
– Мой юный друг! Я постоянно любуюсь вами на манеже. Вы ослепительно молоды и бессовестно талантливы! Есть ли хоть что-то, в чем вы не талантливы? – Люси облизала взором Пашку сверху вниз, многозначительно задержалась на пряжке его ремня. Медово улыбнулась и поиграла глазками. Она сейчас напоминала фокстерьера с высунутым языком и мельтешащим в нетерпении обрубком хвоста. Пашка собрался:
– Есть! Я не умею свистеть!
Люси потянула носом и с блаженством выдохнула:
– О, какой парфюм! Франция?
– Она самая… – Пашка мысленно хмыкнул: его лосьон для бритья был оценен по достоинству.
– Юноша! Вас не целовать, вас нюхать надо!
Пашку слегка передернуло. Он криво улыбнулся, представив себя сейчас после многочасовой репетиции… Людмила Михайловна это поняла по-своему. Попыталась придвинуться еще ближе, отвоевав оставшееся пространство. Пашка хотел было сделать шаг назад, но не тут-то было! Она успела ловко засунуть свой указательный пальчик за петельную шлевку его брюк. Он почувствовал, как она потянула его на себя. Он невольно уперся в мощную бухгалтерскую грудь без шансов двинуться назад, словно оказался на так называемой «местной лонже», что страхует от падений некоторых воздушных гимнастов.
У этого, некогда грозного, флагмана флибустьерского флота плотской любви было еще полно пороха в погребах, заметно отсыревшего, но при определенных условиях готового воспламениться. Не хватало лишь артиллериста, любого, пусть самого захудалого. Люси была согласна даже на пиротехника, прежде чем ее корабль поведут в док на утилизацию.
– Людмила Михайловна, э-э… – начал было Пашка.
– Ну что вы! Для вас просто Люси! – Она в очередной раз его будто лизнула, теперь уже в лицо. Пашка невольно отпрянул.
Мимо них прошел угрюмый плотник с листом фанеры, осуждающе зыркнул, бурча себе под нос. Пашка едва расслышал:
– Не цирк, а бордель какой-то! Люси, Люлю! Лулу-Жужу… Сучки драные!..
Пашка сделал неожиданный антиабордажно-противозачаточный пируэт, загнутый пальчик Люси выскользнул из-под шлевки, «лонжа» отцепилась. Он послал воздушный поцелуй оторопевшей Людмиле Михайловне и скрылся в спасительной приемной директора цирка.
– Тук-тук-тук! Позвольте?..
Директор сидел, перебирал бумаги с озабоченным лицом.
– A-а, Жарких, входите, входите… – Тон руководителя местного цирка не предвещал ничего хорошего. Пашка улыбнулся, он догадался о причине вызова и теме разговора: «Ну-ну…»
– Как вы себе представляете перспективу наших дальнейших отношений? – Директор, ставленник Главка, молодой управленец лет сорока, исподлобья взглянул на вошедшего.
– Обнимемся, расцелуемся. Если захотите, выпьем шампанского, и вы меня проводите на самолет.
– Ну, это вряд ли. Скорее вы, молодой человек, заплатите цирку неустойку. И приличную. Вам еще неделю у меня работать по контракту.
– Я у вас не работаю. Мой контракт частный, подписан с моим прокатчиком, который проводит у вас гастроли. Он в курсе, что нам с Роджером, м-мм, Рогожиным нужно быть в Майами к концу этого месяца. С начала мая у нас там уже репетиции нового шоу, потом работа на круизном лайнере. На этих условиях мы сюда и ехали. Так что – извините…
Директор сменил декорацию. Голос его теперь стал просительным, лицо приветливым. Он прекрасно понимал, что рычагов давления на молодого жонглера у него нет. На Рогожина тем более – тот иностранный подданный. Во всяком случае, у того грин-карта.
Пашка уже давно был «ничей». В «Росгосцирке» никогда не числился. Когда директора московского цирка на проспекте Вернадского, друга его родителей и Пашкиного персонального ангела-хранителя Леонида Костюка потихоньку с почетом «ушли», ушел оттуда и Пашка. Теперь он работал, как модно сейчас говорить, фрилансером, свободным художником, подписывая выгодные контракты на своих условиях.