– Ты прям как не цирковая! Словно сама никогда никуда не уезжала.
– Вот свои дети пойдут, тогда поймешь. – Светлана с тревогой заглядывала в Пашкины серые с мелкими озорными брызгами янтаря глаза, будто хотела предугадать его будущее. Прошлый раз после Америки он долго приходил в себя. Жил каким-то израненным, изможденным, словно вернулся из плена. Светлана чувствовала, что там что-то произошло непосильное для ее сына, нерадостное, может, даже трагическое. Но он молчал, уходил от прямого ответа: «Просто устал…» И вот опять Америка. Теперь какой-то корабль, море. Полгода… С ума сойти!..
– Мамуль! Ну, все! Мне пора. – Пашка с нежностью поцеловал мать, та нехотя расплела руки. Дядя Веня кашлянул, сбросил влагу с дергающегося кадыка, изрек много раз слышимое наставление:
– Вода в ключах, голова на плечах… Ну, ты помнишь… – Похлопал двумя руками по тем самым плечам Пашки, на которых жила его красивая и не самая глупая на свете голова.
…Они стояли в открытом дверном проеме, такие родные, какие-то растерянные, беспомощные, с просящими лицами, и в две руки крестили его вслед…
На этот контракт Пашка Жарких-младший согласился не сразу. В прошлый раз остался от Америки привкус горечи и какой-то человеческой странности, граничащей с цинизмом и равнодушием. Это была явно не его страна. К тому же там жила Джессика… Да и контракт по оплате был хилым – «Кризис!..» Но, услышав о еженедельном маршруте через «Бермудский треугольник», он с загоревшимися глазами дал добро. Ему никогда ранее не доводилось ходить на корабле по океану, да еще Атлантическому. Жюль Верн! Зеленый луч! Такого шанса в своей жизни Пашка упустить не мог…
Компания «Cirque Dreams» специализировалась на работе по сценам. Это были скорее вычурные спектакли с элементами спорта и цирка, нежели цирк в чистом виде. Лавры знаменитого «Cirque du Soleil», от которого они когда-то со скандалом отпочковались, видимо, не давали покоя. С компанией «Cirque Dreams» связал его Рогожин. С Витькой они дружили много лет, несмотря на разницу в возрасте, собственно, несущественную. Рогожин был бесшабашным, веселым, без звездного пафоса, чем и сразил Пашку. Видимо, из-за этого заработал свое прозвище, созвучное фамилии – Веселый Роджер.
Роджеру нравилось в Жаре взрослая, не по годам, рассудительность, основательность, интеллект и легкость в общении. Они были похожи, как братья, даже внешне. Пашка, правда, был заметно выше, степеннее. Иногда он словно отключался от внешнего мира, прячась в себя. В этот момент до него было не достучаться. Появлялось ощущение, что он носит в себе какую-то тайну, боль. Через некоторое время он снова становился улыбчивым, легким, остроумным…
Витька, в свое время, несколько лет отработал в Америке в «Дю Солее», потом сбежал. «Там только роботы могут работать. Я все-таки живой человек, артист!..» По первости он, воодушевленный, хотел было затащить туда Пашку. Но вскоре понял, что тот сдохнет, увянет, как цветок, который забудут поливать. Правила были жесткими – никакой отсебятины, импровизации. Шаг влево, шаг вправо – расстрел! Всё по секундам, по точкам разметки на сцене. И так по два-три шоу в день в течение нескольких лет. Некоторые забывали свои имена. Многим нравилось…
Витька успел накопить денег. Купил неплохой домик в Орландо на берегу роскошного озера. Как выдающийся специалист – артист цирка мирового значения получил Грин-карту. От российского гражданства отказываться не собирался. На Родине бывал часто, успевал поработать по контрактам с местными прокатчиками программ – Пашка старался. Все катило…
В означенный срок они благополучно прилетели в Майами. Уже на следующий день началась работа.
Труппа, с которой через месяц предстояло выйти в океан, собралась разношерстная, интернациональная. В шейкере творческого коктейля оказались русские, бразильцы, австралийцы, украинцы, мексиканцы, итальянцы, ирландцы. Все приличные мастера своего дела и неплохие ребята.
Репетиции шли в каком-то огромном ангаре. В центре его была размечена территория, точно соответствующая будущей театральной площадке на корабле. Расчерчены были даже предполагаемые гримуборные на реальном расстоянии, где нужно было за определенное время переодеться в следующий костюм и вернуться на сцену. Каждому предстояло играть несколько ролей.
Режиссер ходил с хронометром, давал задания, распределял, кто кому и когда помогает. Звучала фонограмма. Все посмеивались, бегали от сцены в нарисованные квадраты гримерок и назад, размахивали руками, сучили ножками, изображая своих персонажей и что они, якобы, снимают-надевают костюмы. Всё пантомимически-теоретически. Костюмов пока еще не было. Мерки только сняли, и что, когда и как – застыло немым вопросом на губах у всех. Но времени впереди, казалось, еще было навалом – три недели с копейками, точнее с центами…
Первую неделю под сводами ангара находились целыми днями. Сюда же привозили еду. Условия были приличными – все удобства в шаговой доступности. На улице палящий зной, тут – кондиционеры, душ. Мечта!..
Спектакль рождался в муках. Видимо, он пока был мало понятен и самому режиссеру. Ему явно очень хотелось, но как-то не очень моглось. Это чувствовали и артисты. Они пребывали в расслабленном состоянии. Свои номера каждый из них в любой момент отработает с закрытыми глазами, разбуди среди ночи. Что-то там сыграть, дурака повалять – в легкую – все мастера, не первогодки! Творческие муки были проблемой постановщика.
Периодически коллектив накрывало мощными взрывами трудового подъема, когда режиссера осеняло. Муза к нему врывалась неожиданно, как жена, которой сообщили о любовнице. Из-за этого коллектив изрядно штормило, хоть он еще и не вышел в открытое море. Зато происходящее быстро всех знакомило, сплачивало. Что может быть вернее – «дружить против кого-то»…
Спектакль по задумке назывался «Jungle fantasy» – фантазия джунглей. Персонажи – насекомые, животные, пернатые, растения. Все взаимодействуют, совершают поступки, рождают какой-то сюжет. А вот с последним, как раз, была беда. Пока никто ничего не понимал. Всем нужно было работать свои номера, участвовать в номерах коллег, танцевать, играть замысловатые веселые сценки. У каждого предполагалось до десятка выходов за шоу. Это настораживало…
Со временем что-то начало вырисовываться. Режиссер выдохнул, приотпустил вожжи. Под боком пляжи Майами, океан-море синее. Выдали аванс – гуляй не хочу.
Во вторую неделю репетиций все успели изрядно обгореть, деньги промотать и крепко подустать. Суета ушла, веселье сменилось деловой неторопливостью, надо было рассчитывать силы – впереди пять месяцев контракта…
Режиссер нащупал свою гениальность. Сюжет день ото дня прибавлял в творческом весе, рос, как на дрожжах. Нагрузки возрастали. Всем стало понятно, что этот американский Мальчиш-Плохиш придумал для каждого такое, что «это будет не легкий бой, а тяжелая битва…»
Витька Рогожин со вздохами морского невольника, которого отдают на галеры, подытожил, что в Атлантике их ждет «Брушиловский прорыв». Вкалывать придется по-черному. «Во время Брусиловского прорыва, Паша, шансов у нас выжить было бы больше…»
Глава двадцать седьмая
Пашка после утренней изнурительной репетиции лежал на прохладном полу ангара и блаженствовал под легкими струями кондиционера. Что-то зашуршало, зашелестело, и раздался голос, полный обиды, на этот раз Грустного Рождера.
– Ну? И как я тебе? – Витька, растопырив руки, стоял, хлопал глазами и едва не пускал слезу. Он поворачивался по кругу, смешно кривя ноги. – Как думаешь, кто я?
– Педик из Булонского леса. У нас намечается гей-вечеринка?
– Я – «Синяя Птица Счастья», мать ее!
– А я думал – скунц! – Пашка гнусаво процитировал известного российского комедианта. Перед ним стояло Нечто, обтянутое синим трико, с длинными несуразными голубыми крыльями, сжирающими длину Витькиных стройных ног, с загнутым кверху пушистым хвостом, словно намек на эрекцию, но почему-то сзади. Венчало все это золотисто-голубое жабо, которое делало голову Витьки непропорционально маленькой. А клюв-шапочка вызвал бы хохот даже у закоренелого ипохондрика.
– Как я в этом появлюсь на людях? Не говорю уже о том, как в этом стоять на руках!..
– Костюмы привезли? – Пашка оживился. Ему тоже предстояло примерить свои, согласно его персонажам. Он отправился в костюмерную.
В просторной зале царил гвалт, смех, возмущенные вопли. Артисты шоу напяливали на себя привезенное добро, охали, комментировали. Вокруг них сновали с иголками и мелками в руках те, кто шили эти шедевры. Режиссер стоял мрачный, с непроницаемым лицом. Он зеленел, видимо собираясь играть антипода Витьки – «Зеленую Птицу Тоски». До отлета на корабль в Германию оставалось чуть больше недели…
Пашке в самом начале шоу предстояло выходить в костюме носорога. Это был объемный комбинезон с огромной головой, которая упиралась в плечи на специальных подставках. Рог больше напоминал гигантский фаллос, нежели боевое оружие животины. Какой-то неведомый бутафор довольно однобоко вложил свои грезы в эту работу…
– Пашка! У тебя там на лбу что-то выросло! – Синяя Птица впервые за последний час улыбнулась.
– Да пошел ты! – сдавленно раздалось из недр головы с выпученными глазами. Дышать там было нечем. Пару минут до обморока протянуть было можно, но не более. На ум пришла идея в перспективе лишить носорога не только зрачков, но и глаз как таковых, тем самым спасти от асфиксии жизнь основной пчеле шоу. Да и обзора прибавилось бы, чтобы не затоптать соседствующую флору с фауной.
Подошедшему режиссеру Пашка задал вопрос, мол, откуда в джунглях носорог? Оказывается, есть такой – суматранский. До этого Пашка знал только суматранских тигров. С ними в цирке работал Николай Павленко. Пашка кивнул в сторону двух зебр. Эти тоже по джунглям скачут? «Самец», Джеронимо Гарсиа, был из Мексики, его «непарнокопытная» подруга Джессика родом из Австралии. Когда Пашка с ними знакомился, его сердце подпрыгнуло, словно спортивный кар на кочке, услышав до боли знакомое имя…