Да.
Вернемся к Струве. Он давал вам еще какое-нибудь поручение перед вашим отъездом в Нови-Сад?
Он попросил раздобыть ему хороший помазок для бритья, «для господина», как он выразился. У меня самого нет приличного помазка, я сказал ему, что постараюсь. К сожалению, я не нашел ни для себя, ни для него.
Если кто-то в состоянии заменить радиолампу, то не кажется ли вам, что этот кто-то разбирается в радио-технике?
Не обязательно. Такого рода ремонт или замена деталей доступны всякому любителю.
Известно ли вам, что поименованный Струве был мастером-оружейником?
Я что-то об этом слышал.
Вы видели какую-нибудь мастерскую в доме Розенбергов?
Нет, не видел.
В каких помещениях вы бывали?
В прихожей, в гостиной и в одной из двух спален. Собственно, это еще одна гостиная с диваном, которую Розенберг мне уступил на ту ночь.
Вы слышали какие-нибудь подозрительные звуки?
Я не слышал никаких звуков. Перед сном мы с хозяином выпили литр траминера, и я, без того устав с дороги, уснул как убитый.
Был ли тогда с вами Струве? Я имею в виду, когда вы пили траминер?
Нет.
Где он находился?
Полагаю, он ушел заняться повозкой и разместить Мартина. Я видел его только за ужином. Он был грустен и жаловался на головные боли.
В каких отношениях состояли Струве и Полторацкий?
Как-то я спросил его, то есть, господина Струве, какого он мнения о Полторацком (это было два-три года назад), а он ответил, то что больше всего хотел бы влепить ему пулю в голову. Это меня так изумило еще и потому, что господин Борис, то есть, Струве, человек спокойный и хладнокровный, и я никак не мог ожидать от него таких слов. Я знал, что одно время они жили в Нови-Саде, как братья, деля все плохое и хорошее, и что знакомые считали их кем-то вроде заговорщиков и масонов. Струве в то время якобы был ордонансом господина Полторацкого, то есть, я хочу сказать, что он разыгрывал перед публикой роль, которая была ему назначена. Думаю, что тут имели место и какие-то любовные интриги Софии Николаевны, жены Полторацкого. Говорили, что этот треугольник, то есть, Струве — София Николаевна — Полторацкий, живет в полном согласии. Значит, заявление господина Струве, что он бы с удовольствием всадил Полторацкому пулю в лоб, не было следствием ревности. Это мне сразу стало ясно. Подозрение подтвердил и сам Борис, объяснив мотивы своей злости: Полторацкий, ныне покойный, связался с троцкистами. Полагаю, это стало поводом к разрыву.
Следовательно, по вашему мнению, вопреки известным фактам, Борис Струве не мог работать на Советы?
В этом я твердо убежден.
Чем бы вы могли это доказать?
Судя по всему, в то время, когда Струве общался с Полторацким, он своей деятельностью или своими взглядами, уже работал против Советов. После известия об аресте и исчезновении жены и сына он резко охладел и к Советам, и к Полторацкому, при том, что в тот момент его отношение к ним было диаметрально противоположным; он отступился от всего. Его сегодняшнее психическое состояние — также следствие этой позиции. Розенберг утверждал, что замечает у него, то есть, у Бориса, симптомы серьезных психических нарушений. Головная боль, на которую он жаловался в тот день, просто отговорка. Теперь он полностью погрузился в теософию и, видимо, посещает какой-то спиритический кружок, в котором активно участвует и его бывшая подруга Роза. Похоже, Струве пытается, по словам Розенберга, жить вне этого мира. Именно так он выразился: вне этого мира.
Вернемся к Розенбергу. Вы сказали, что его единственный сын пропал без вести?
Собственно говоря, мне не удалось в точности узнать, в чем дело. Моя сестра особо меня предупредила, чтобы я ни в коем случае не упоминал в разговоре с Розенбергом его сына, и это же мне сказала еще в дверях нелюбезная госпожа Розалия, прислуга.
Вы его знали лично?
Я видел его один-единственный раз. В то время он служил в Нови-Саде, помощником провизора в аптеке у Белого креста, арендатором которой был некий Сигизмунд Лукач. Позже он некоторое время работал фармацевтом в аптеке Йована Гроссингера. Это было два года назад.
Кто такой Сигизмунд Лукач?
Мой старый знакомый. Он держал аптеку на улице Луи Барту. Когда-то его арестовали в Петрограде, потом расстреляли как заложника. Я прочитал его имя на объявлении среди имен других расстрелянных заложников.
Вернемся к Розенбергу-младшему. Что вы узнали о его судьбе?
По версии моей сестры Ольги, одно время он скрывался в Нови-Саде, в какой-то больнице, работал анестезиологом. Похоже, кто-то его выдал, и тогда он проглотил большую дозу морфина, но благодаря быстрому вмешательству врачей выжил. Потом его перевели в Пешт, где с ним случился нервный срыв, и он совершил самоубийство.
Продолжайте.
В нервном расстройстве он вырвал себе зубы и разбил череп, со всей силы ударившись головой о стену камеры. Кажется, он был под действием какого-то наркотика.
Вы часто покидаете свое место жительства?
Только по необходимости и с разрешения властей.
Случалось ли вам во время прогулок по лесу встречать кого-либо подозрительного?
До настоящего времени, как я уже заявлял раньше, только дважды встречал в лесу людей: моего племянника Жоржа и охотников, среди которых был некий Тот, нисколько ко мне не расположенный.
Когда вы выехали из Сигета?
Сразу же на следующий день, то есть, девятого числа.
Розенберг приглашал вас остаться у него еще?
Я сказал ему, что спешу, и объяснил причину своей спешки: не позже четырнадцатого я должен быть в Нови-Саде, чтобы по повестке явиться в тамошний отдел контроля над иностранцами.
Вы располагаете требуемыми документами?
Моя сестра Нети поехала по этому делу в Пешт. Часть документов, в частности, об уплате общинного налога, а также о гражданстве родителей, она получит и для меня. По крайней мере, так мы договаривались перед ее отъездом.
После отъезда от Розенбергов вы еще встречали Струве?
Струве я больше не видел вплоть до момента, когда сел в повозку. Тогда он на мгновение мелькнул за занавеской, и, кажется, махнул мне рукой.
Вы задерживались где-то по дороге?
В Бакше мы выпили, то есть, мы с Мартином, по две стопочки ракии, чтобы согреться.
Вы в трактире с кем-нибудь разговаривали?
Кроме нас двоих в трактире в тот момент никого не было, кроме, разумеется, госпожи Клары.
О чем вы с ней разговаривали?
О погоде, о ценах, о повышении акциза на алкоголь.
Вы заплатили ей свои долги?
У меня не было возможности это сделать.
Вы намекали на что-то?
Не понимаю.
Попытайтесь вспомнить.
Если только вы не считаете намеком галантный комплимент госпоже Кларе.
Как звучала фраза?
Я сказал примерно следующее: что я хотел бы увидеть ее, то есть, госпожу Клару, весной. Если еще буду здесь. Я хотел сказать, что…
Что значит: если буду здесь?
Если буду жив. Это я хотел сказать.
Что скрывается под шифрами ботинки и помазок для бритья?
Речь о самых обычных ботинках и помазке для бритья. Мне их, знаете ли, обещала моя сестра Ольга в то время, когда я гостил у нее примерно неделю.
Чьи это были ботинки?
Они принадлежали ее покойному мужу Маурицио.
Вы видели эти ботинки?
Да. Они стояли в кладовке, на полке, среди десятка пар женских туфель, галош и сапог.
Опишите эти ботинки.
Я устал.
Опишите их.
Это серые полуботинки, из искусственной замши, по крайней мере, мне так кажется, с жестким задником и закругленным мысом, в любом случае, мне они малы, хотя я примерил их второпях, то есть, чтобы Ольга не увидела. С некоторым усилием, может быть, я и мог бы их носить, еще и потому, что у них двойная подошва, правда, уверен, что одна из них картонная. Что касается внешнего вида, мне они совсем не нравятся, потому что на них расположены в виде снежинок дырочки, причем с обеих сторон, то есть, под шнуровкой и в передней части.
Вы еще куда-нибудь заезжали, кроме корчмы в Бакше? Да или нет?
Нет. Это может подтвердить и Мартин, если он вообще что-то помнит.
Когда вы приехали домой?
Было около пяти пополудни.
Кто вам помогал при разгрузке?
Мы с извозчиком толкали шкафы по снегу, как санки. Это была моя идея.
Вам кто-нибудь при этом помогал?
Никто.
Где были ваша жена и дети?
Когда я отпер дверь, то увидел, что они в спешке покинули квартиру.
На основании чего вы сделали вывод, что они покидали квартиру в большой спешке?
Мне сразу бросились в глаза книги и школьный картонный ранец на ремнях. Все лежало в большом беспорядке на столе в кухне и на деревянном ящике под окном. Книги были раскрыты, содержимое пенала разбросано. Постель была не застелена, часть стены, которую должны были побелить за время моего отсутствия, не побелена, а ведро с кистью стояло у стены, где были ясно видны два-три мазка кистью, взмах которой кто-то резко прервал.
Вы обратились к своим родственникам?
Нет. Я спросил только господина Германа, соседа, окна которого выходят на наш двор, не видел ли он случайно, как моя жена и дети покидают дом.
Кто такой Герман?
Сапожник. Он нас несколько раз выручал, одалживал нам картошку, кукурузную муку, соль.
Что он вам сказал?
Около десяти утра он видел жандармов, которые, судя по всему, искали меня, а сразу после их ухода он увидел, как моя жена и дети в большой спешке покидают дом. На мой вопрос, знает ли он, в каком направлении они ушли, он неопределенно махнул рукой куда-то в сторону леса.
Вы еще кого-нибудь расспрашивали?
У бревен на реке я встретил некую госпожу Фани, «даму третьего разбора», как она сама себя называет, местную дурочку. Когда я к ней приблизился, она схватилась за веревку, которую носит под юбкой, и убежала без оглядки.
Как вы это объясняете?
Полагаю, с ней что-то не так.
Вы еще кого-нибудь спрашивали?
По дороге я встретил деревенского почтальона, сказавшего мне, что ему кажется, как несколько часов назад он видел мою жену и детей быстро шагающими в направлении Римской дороги. Тогда я понял, что мне лучше всего дождаться их дома, чтобы, если они вернутся, опять не возникло новое недоразумение. К тому же, я устал, и нога у меня сильно болела. Они вернулись, только когда стемнело.