Но боли не последовало. Всхлипывая, ждала её, но ничего не последовало. Более того, норн убрал руку и колено, давая возможность сесть. Но я не спешила, всё ещё не веря.
Слёзы градом катились по щекам.
Мягкое касание подбородка губами и шёпот:
— Я этого не сделаю. Поверила, что изнасилую? Нет, до этого не делал и теперь не стану. Просто ярость нахлынула, когда вспомнился твой поступок. Надеюсь, понимаешь, насколько больно мне сделала?
Норн обнял и смахнул слёзы со щеки.
— Тихо, не плачь. Дай посмотреть, что с твоими ушибами. Вроде, зажили. Успокойся, я уже не злюсь, простил тебя. Может, напрасно, но всё равно.
Я осторожно взглянула на него: те же янтарные глаза, но без следов гнева.
Руки ласково гладят, осторожно: чувствует, как вздрагиваю от каждого прикосновения.
Снова поцеловал и отпустил, сказав, что с сегодняшнего дня могу приступать к прежним обязанностям.
Вечером с опаской постучалась в дверь спальни хозяина. После дневного разговора и наказания (обидно, но я осталась дома, прильнув к окну, прислушиваясь к отголоскам праздника) хотелось оказаться как можно дальше от этой двери, и малодушно оттягивала неприятный миг.
Я понимала, что причинила норну страдания, случайно нашла и ударила в самое больное место, и опасалась мести: унижение, причинённое рабыней, не забывается. И преданное доверие. Другое дело, что я никогда не считала себя обязанной быть искренней, любящей, а он, видимо, думал иначе. И, судя по всему, был откровенен. В пределах разумного.
Сказал, что простил. Не только ли на словах?
Сегодня он поступил странно: не изнасиловал, хотя был в своём праве. Но опять в последний момент остановился, более того, даже начал успокаивать. Неправильные эмоции: слишком личные, слишком связанные со мной. Неужели действительно любит? Или просто боится испортить: мне же детей рожать. Но ведь изнасиловать можно по-разному, необязательно с риском для жизни — вот бы и ребёнка сделал. Не с первого — так со второго раза.
Ответа на стук не последовало, но я вошла.
Хозяин сидел в кресле и рассматривал на просвет бокал вина. Из-за бутылки выглядывал край почтового конверта.
Радуясь, что он не обращает на меня внимания, поставила на место кувшин с горячей водой, приготовила таз, мыло, полотенце, поинтересовалась, не желает ли норн принять ванну. Нет, не желает, только приказал забрать в грязное рубашку.
Молча умылся, потом на несколько минут, пока расстилала постель, остался в ванной один. Вышел оттуда только тогда, когда я уже стояла у двери, надеясь, что дозволят уйти.
— Боишься? — хозяин окинул меня пристальным взглядом. — Что ты сейчас чувствуешь?
— Разве такие мелочи интересны хозяину?
— Представь себе. Оказывается, я совсем тебя не знаю. Шоколад любишь? Иди, бери. Садись.
Я удивлённо посмотрела на норна:
— Куда, хозяин?
— Да куда хочешь. Можешь на кровать, можешь в кресло. Шоколад на столе. Для тебя. Хочешь, потом съешь: сладкое тебе не помешает.
Робко присела в кресло и потянулась за плиткой шоколада. Он оказался горьким, с кусочками мандаринов. Сама не заметив, увлеклась, зашуршала бумагой, отправляя в рот всё новые кусочки. Так вкусно!
— Нравится? — хозяин улыбнулся. — Ешь-ешь, не стесняйся. Всё твоё.
Он водрузил на столик коробку конфет, которую до этого прятал в шкафу — как сладкоежка! Я невольно улыбнулась и смутилась, осознав, что только что доела остатки шоколада.
— Выпей, к бокалу я не притронулся. Вино придётся тебе по вкусу. И для здоровья полезно.
— Если хозяин приказывает…
— Я предлагаю. Или полагаешь, что я насильно напою тебя? Лей! — норн укоризненно покачал головой. — Просто не ешь всухомятку.
— Вы… Я не заслужила.
— Не заслужила, но я перегнул палку. Чуть не убил, не изувечил…
Открыв коробку, он пододвинул её ко мне и отошёл, что-то ища в верхнем ящике комода.
Я нерешительно потянулась к бокалу.
Может, действительно выпить? Тогда страх перестанет держать за горло. Хотя хозяин дружелюбен, не похоже, чтобы он собирался причинить боль. Что я в нём ценила — так это открытость намерений. Он не из тех, что поманит щенка косточкой, чтобы отрубить хвост.
Что-то пряча от меня, норн присел на постель.
Я покорно подошла и начала раздеваться.
— Подожди, — его рука опустилась на мою. В ладонь лёг какой-то гладкий предмет. — Можешь безнаказанно пить — тут где-то на месяц. Пока не успокоишься. Это средство Мирабель.
Я удивлённо взглянула на ладонь — так и есть, капли! И он сам их дал?
— Не хочу, чтобы ты ненавидела собственного ребёнка. Признайся, наверняка думала, что сразу заставлю тебя забеременеть. Так ведь, Лей? Нет, можешь не опасаться, что изнасилую. Госпожа как? По-моему, меланхолия проходит.
Всё ещё не веря, поспешила к оставленному на столе бокалу вина, растворила в нём положенную дозу и выпила.
Поймала тяжёлый взгляд хозяина: подметил, с какой ловкостью я это проделала.
Вино оказалось изумительным, со сладкими фруктовыми нотками, и действительно притупило страх. Только, кажется, крепкое.
Поставив бокал на стол, обернулась к хозяину и сняла платье.
— Ты так уверена, что я хочу?
— Вы дали мне капли, хозяин, оставили в спальне, напоили вином. Если я вас неправильно поняла…
Он покачал головой, подошёл, обнял и впился поцелуем в губы.
— Считаешь зверем? — развернув, он посмотрел мне в глаза. — Думаешь, что могу лишь избивать, приказывать, заставлять?
Я промолчала и отвернулась.
— Ты сама вынудила, а ярость застилает глаза. Иди ко мне!
Поцелуев было мало, хозяин и так еле сдерживался.
Слишком страстно, неистово.
Мои ощущения… Неприятно. Без боли, но и без удовольствия. Просто позволяла делать всё, что он хотел, оставаясь безучастной.
Не желает лжи? Не стану притворяться. Я не хочу его, просто сильна привычка торхи. И ты терпишь, считая минуты, утешаясь, что скоро всё закончится. Хорошо тебе или нет, ты принадлежишь хозяину, постель — главная твоя обязанность.
Почему-то вспомнилась первая ночь с норном… Моё внутреннее состояние было схожим, хотя мне знаком запах хозяина, его тело, сам процесс. Только страх тот же. И чувство замкнутого круга.
Однако, как же он соскучился! Сомневаюсь, чтобы три недели воздерживался: насколько я знаю, от Фей, хозяин уходил поздними вечерами. Карен даже догадывалась, в какое именно заведение — не чета тому, куда меня пытался продать Шоанез. Откуда она знала? Просто норн иногда брал с собой слуг, а те любили перемывать кости хозяевам.
Так что его тянуло именно ко мне. Странно. В его поведении много странностей, объяснить которые можно только привязанностью.
Вот и конец.
Лежала на спине и смотрела в потолок. Чувствовала себя разбитой и опустошённой. И именно сейчас стало тошно.
Почувствовав прикосновение, вздрогнула, отшатнулась, вскочила с кровати.
Шоан, как это возможно? Эти же руки избивали, жестоко, умело, как, наверное, учат военных, — и они же ласкали, успокаивали.
Хозяин приподнялся на локте, следя за тем, как я торопливо собираю разбросанную по комнате одежду. В охапку, на ощупь, не зажигая света, довольствуясь тончайшей полоской луны, проникавшей сквозь неплотно задёрнутые гардины.
Он не отпускал меня, но хотелось уйти. С трудом пересилив себя, признав остатки разума, попыталась выдумать причину побега — нечто невразумительное. Не договорила и замерла.
Норн поинтересовался, что я чувствую. Предпочла промолчать: мужчине неприятно такое слышать. Особенно после такой страсти в постели. Снова причиню боль, только на этот раз раню самолюбие.
— Я тебя отпускаю, — вздохнул хозяин, снова откидываясь на подушки. — Чего, собственно, ещё ожидать? Нужно было подождать, а я ещё больше напугал. Не смог сдержаться. Спокойной ночи. Завтра с утра не забудь подогреть молоко для Мирабель. Встаю в восемь, если что, разбуди. Иди! И конфеты забери, скажешь потом, какие вкуснее.
Будить не пришлось, проснулся сам. Умылся, позавтракал, пожелал доброго утра супруге и уехал во дворец. Вечером к себе не позвал. Кажется, ночевал у госпожи. Наутро она ничего не сказала, а я не спрашивала. Счастливой не выглядела — значит, не понравилось. Хотя, не сомневаюсь, чтобы норн был нежен с женой.
Неделя бежала за неделей.
Я постепенно успокоивалась, перестала вздрагивать при звуке шагов хозяина, редкая близость (тут он держал слово) теперь вызывала просто апатию. Будто мне снова семнадцать. Ни разу не оставалась до утра, хотя он никогда не запрещал, даже хотел иного. Молча.
Конфеты, шоколад, леденцы, засахаренные фрукты — всё это с завидной регулярностью возникало у меня в комнате. Я ела, хотя знала, от кого. Пару раз поблагодарила, но по реакции норна поняла, что не стоило.
В конце месяца норина Мирабель неожиданно попросила быть ласковее с хозяином:
— Ты его торха, он покупал тебя для любви. Я не желаю так часто исполнять супружеский дол — а приходится. Пожалуйста, веди себя, как прежде.
Мне снова дозволили бывать в городе, поэтому решила нанести визит вежливости Тьёрну. Он служил у барона Роналда альг Сомаарша, но я надеялась, что маг не съехал из «Танцующей лошади». Не хотелось бы справляться о нём в доме барона: могли что-то заподозрить. Разве что дать какому-то мальчишке монетку, чтобы тот выследил Тьёрна.
Было одно «но» — одну меня не отпускали. С Карен тоже — только с мужчинами. Никаких красных нитей, но вечно на глазах: хозяин опасался, что сбегу. Жили бы в провинции — из замка бы не выпустил, а тут легче. В Гридоре солдаты, агейры — самой не выбраться.
Единственная возможность — сопровождать куда-то госпожу, а потом отлучиться под надуманным предлогом. Только норина Мирабель нигде не бывала: всё ещё переживала из-за нерождённых детей. Спасибо Тьёрну, не замкнулась в себе и не рыдала. Но улыбалась редко.
Оставалась надежда, что она поедет на день рождения к подруге: приглашение госпожа получила, отказа не отправила.