Минут пять мы молча грызли фисташки.
— Что придумала?
Я пожала плечами и взяла еще фисташку.
— Понятное дело: о плохом не сильно думается. Подсказка: одна ты долго не протянешь. Пора гардероб сменить, да и чуть поправиться не помешает. И вообще, надо начать следить за собой: маникюр, прическа, опять же обувь хорошая, а не твои валенки.
— Ботинки.
— Давно уже не валенки и не ботинки, — констатировала Ленка, — одни шнурки остались.
Праздничное настроение разбилось о скалы реальности. Ну, да, голытьба я, голытьба, но когда-то же это изменится?
— Само ничего в руки не придет, — продолжила Ленка. — Нужен парень. Одессит — понятно. Симпатичный? Возможно. Но при твоих обстоятельствах об этом думаем в последнюю очередь. Ты хоть с кем-то здесь знакома, кроме нас? Предупреждаю: Андреевна не в счет. Это знакомство для тебя бесполезно.
Я вспомнила об Артеме. Впрочем, я о нем никогда не забывала.
— А сколько вы не виделись? — заинтересовалась Наташка.
— Почти три месяца.
— Это много, — грустно заметила Ленка.
— Да, — согласилась Наташка, — но будем надеяться, что не безнадежно. Говори номер телефона.
Я попыталась их отговорить. Да Артем меня даже не вспомнит, и имя мое забыл, и вообще все это глупо. Девчонки не поддавались. Теперь я думаю, что не от дружбы и желания мне помочь, а так — порезвиться.
— Это просто твои комплексы, — настаивала Наташка. — А мы — одесситки. Запомни: надо добиваться того, чего хочешь. Ты ведь хочешь его. Почему он должен достаться другой?
— Потому что другая — одесситка.
— Нет, только потому, что ты себя таковой не считаешь. Одессит — это не паспортные данные, одессит — это пуп вселенной, это звезда. Вот я — звезда! И Ленка — звезда! Надо так себя чувствовать и так позиционировать. Звездой можно быть и в твоих драных галошах. Главное то, что внутри.
И пока я переваривала философию в одном коктейле с пивом, Наташка категорично сказала:
— Звони с моего телефона!
И так категорично, что я даже набрала его номер. Но едва услышав знакомый голос, нажала отбой.
— Ты что?! — возмутились девчонки.
— Все, не хочу я. Забыли.
— Сама поговорю, — сказала Наташка и решительно набрала номер Артема.
Я даже фисташками перестала хрустеть, чтобы лучше слышать.
— Привет, — мягко проворковала Наташка.
— Привет, — отозвался Артем.
— Что делаешь?
— Сплю.
— Один?
— Кто это?
— Не узнал? Это Наташа.
Первый промах: я никогда не называла себя Наташей. Натальей.
— Хм. И чего ты хочешь?
— Встретиться.
— С тобой я встречаться не буду.
— Почему?
— Я тебя не знаю.
— Ты шутишь? Мы познакомились на курсах и даже занимались любовью.
Второй промах: о любви не было и речи.
— Любовью? С тобой? Вряд ли.
— Может, встретимся?
— Я сплю. Пожалуйста, не звони мне больше, — сказал с раздражением и нажал отбой.
Я обвела взглядом застывших девчонок, притихшего за стойкой бармена в красном переднике, троих посетителей за соседним столиком… Столько свидетелей одного унижения… Не перебор ли?
Не захотел встретиться. Забыл. Вычеркнул из жизни.
— Да он просто понял, что это не ты, — сказала Наташка. — Представляешь? Он понял, что я — не ты. Ты бы слышала его голос… Ты ему не безразлична.
— Я слышала все.
— Ты не понимаешь: я уверена, что он думает о тебе. И, мне кажется, расстроился, что это не ты. Блин! Надо было тебе самой звонить! Звони! Звони сейчас! Если стесняешься, мы с Ленкой даже выйдем! Звони!
Я покачала головой — нет, Ленка была на моей стороне.
— Сейчас это глупо. Он сравнит ваши голоса и поймет, что она сидела рядом. Подумает, что разыгрывают. Сейчас звонить нет смысла.
— Что-то я загрустила, — протянула Наташка. — Не удивлюсь, если он тоже тебя любит. Ты бы слышала его голос.
Компания — есть компания, и мы загрустили втроем. Не знаю, о чем думали они, а я — об Артеме. Я испытывала к нему более сильные чувства, чем думала изначально, чем рассчитывала изначально. Люблю?
Внутренний голос, который имел привычку гласить правду, когда его не спрашиваешь, твердил, что от Артема мне нужны только прописка и квартира. Голос врал.
Слышишь, голос? Ты врал!
Хотя, в твоих словах и была правда.
Одесситы боятся приезжих. И правильно делают. Не в обиду, но многие местные расслабились, все им идет в руки само, жизнь складывается, живут у моря, красивейший город — оттого и смех, и шутки, и леность. Привыкли жить просто. А нам, из глубинок, приходится зубами прорывать дорогу. И мы стараемся, иногда от зубов остаются осколки, а бывает, что зубы превращаются в клыки или только отбеливаются. Годам к сорока мы становимся с местными в ряд, но за плечами у нас огромный послужной список и прошлое, и тогда мы тоже начинаем ненавидеть приезжих.
Потому что они идут следом и наступают на пятки уже нам. Новым местным. Будущим коренным.
Мы оттесняем тех, что слабее, а некоторых пытаемся сбросить. Но мы делаем это ради высокой цели.
Говорят, Родина там, где твое сердце. Мое забилось в Одессе.
И словно услышав мои мысли, город сделал шаг мне навстречу.
— У меня здесь родственница живет, — сказала Ленка. — Девяносто лет. Живет одна в двухкомнатной квартире. Может, к ней переедешь? До работы будет ближе в два раза.
Я сделала вид, что сомневаюсь, и она продолжила:
— Подумай. Денег платить… наверное, гривен сто — а так, лишь бы порядок был.
— Типа сиделки?
— Нет, сиделка ей пока не нужна, иначе пришлось бы нам тебе доплачивать. Давай завтра сходим — познакомишься.
Я выжидательно посмотрела на Наташку — та кивнула. Одобрено. Надо будет сразу ехать с вещами, чтобы никто не передумал. Скорей бы в квартиру, уют и ванную!
С Черноморки я уезжала без сожалений. Это район для отдыха, но не для жизни. А вот бабка плакала, говорила, что если что, то она потеснится и примет меня в свою комнату, пока другие будут на ремонте.
Мне хотелось рассмеяться ей в лицо и просить:
— А в постель свою часом не примешь?
Но я проявила тактичность, предусмотрительность и смолчала. Достаточно шока в ее глазах, когда бабка увидела, что за мной приехали на машине. Старенькая иномарка, но вряд ли она разбиралась в них лучше меня, а я делила машины только на «наши» и «нет».
Она даже дотянула мою сумку до машины. Я не возражала — все же исполняю ее новогоднее желание, освобождаю территорию, а за желание и потрудиться в радость.
— Ты уж прости, если что, — увещевала бабка сквозь всхлипы.
Я благосклонно кивнула, села в машину и вычеркнула ее из жизни. Этого не было. Просто страшный сон, который должен развеяться.
Но вышло из огня да в полымя, как говорится.
Новую бабулю звали баба Аня. Увидев нас у себя на пороге, она растерялась, если не испугалась. Хлопала серыми ресницами, сдвигала недовольно брови и постукивала по полу скрюченной палкой. Зайти не предложила.
— Это тебе квартирант, — безапелляционно заявил Ленкин муж, протискиваясь в квартиру. — Все ж веселее будет, и ночью спокойнее. Если подружитесь, когда и за лекарствами сходит. Мы ведь не можем каждый раз наведываться — далековато.
Мы зашли следом за ним.
— У тебя машина, — ворчала старушка, но стучать палкой перестала.
Куда больше отстукивания марша деревянной палкой ее заинтересовала моя кандидатура. Подошла ближе, подняла маленькую головку, впилась выцветшими глазками-бусинками.
— И втихаря все, — вернулась к Диме, — вроде и не живая я уже.
— Бензин подорожал, — не обратив внимания на обвинения, стоял на своем Дима. — И у меня работы много.
— Да-да, с Леночкой по городу кататься.
— И это тоже.
Бабка покудахтала еще про нравы молодежи, сначала громко, потом только себе под нос, заметив, что никто не прислушивается, и повела апартаменты показывать.
Обычная квартира, обставленная по-стариковски, и пахло в ней так же, но… Там была ванная…
— Купаться раз в неделю.
Мысли она, что ли, читает? Бабка-ведунья? Сама-то, небось, и раз в неделю не моется — понятно откуда, такой сильный запах.
— Правда, — добавила бабка милостиво, — в тазике мыться можешь, сколько хочешь, но тоже экономно. У тебя большой тазик?
Я покачала головой.
Тазик лопнул и остался в прошлом.
Мое хорошее настроение тоже.
Мой переезд к бабе Ане стал черной кляксой в моей серой жизни. Никого раньше я не презирала с такой силой. Никто не отвечал мне взаимностью с таким жаром.
Глава № 11
Я не замечала, как пролетают дни, потому что работа мне нравилась, а вот с вечерами сложнее — я стала их ненавидеть.
Баба Аня под любым предлогом держала меня у своей постели, на скрипящем стуле, часа два, как сиделку с обязательной программой развлечения. К ней никто не заходил, а телевизор у нее был маленький, черно-белый, безответный.
— Куда спать так рано? — ворчала она в двенадцать ночи. — Посиди, отлежишь еще свои бока.
Сдерживая зевоту, чтобы не обидеть старушку, я держалась, сколько могла и едва она от усталости прикрывала глаза, сбегала в свою комнату. Конфликтовать не хотелось — только переехала, да и холодно за окном. Вернуться на Черноморку? Напомнить бабке о непредусмотрительно брошенном приглашении вернуться в случае чего?
А если там молдаване еще не выехали? А если бабка посмеется в глаза и скажет, мол, иди откуда пришла? И как ни крути, здесь теплее и безопасней.
Не хочу вспоминать, как прошел Новый Год. Старый больной человек — это очень живучий монстр, который заражает тебя ненавистью ко всему окружающему.
Теперь я ненавидела все, всех, и если раньше общения не хватало, теперь я сама предпочитала отмалчиваться и беречь силы на вечер.
Монстр жаждет развлечений!
Вскоре бабуля стала более требовательной, два часа отсидки у постели казались пренебрежением, три — снисходительным мизером, звонки знакомых по телефону — тратой времени, мое молчание от усталости — вендеттой.