Это было на руку Оситарэ, потому как райху отгонял сон гораздо лучше кайвэ, а чем занять это время, она знала хорошо…
В том, что духи любили Риграна, он утвердился во время гражданской войны. В первую очередь потому, что его семье удалось сбежать и пересидеть смутные времена в Хостии. Но больше потому, что, вернувшись назад, они застали свой дом нетронутым. Даже замки на погребах не сорваны. Разве что на входных воротах да дверях сараев, в которых ранее держали мелкий скот. Но и там мало что сломали. В отличие от сгоревших до основания домов соседей.
Сложно было начинать всё с самого начала. Налаживать связи с хостийскими торговцами, доказывать талливийским, что с ним можно иметь дело. Искать рынок сбыта арнгвирийского стекла и скупать за медяки продукты, цены на которые в Аргнгвирии взвинчивались чуть не до небес. Но благодаря его умению убеждать и доброму имени, уже скоро дела его снова пошли на лад.
И всё шло, как горячий нож сквозь брусок масла. Так на тебе… нежданно-негаданно… ну и что, что Ригран заглядывался на соседку, по ночам-то приходил к ней, Оситарэ.
Грызли караванщика эти мысли не хуже крыс, что повадились изводить на нет привезённое из Талливии зерно. А всё вместе: жена, крысы, дождь, который так некстати зарядил и не собирался останавливаться — доводили Риграна до тихого бешенства. И срывал он дурное настроение то на погонщиках, то на кухарках, что уже два дня сетовали на мокрые дрова и оттого кормили обозных сухарями да вяленым мясом, а порой и на тех, кто прибился к каравану по пути за скромные, по его мнению, деньги. Знал бы он, что дорога будет такой сложной… Хотя, с другой стороны, малец, который назвался Хугелем, сыном Агвеля, не сторонился других. Если приходилось толкать повозку, застрявшую в грязи, то толкал и не ворчал.
Совсем другое дело тот, другой. Странный и замкнутый. Ригран даже побаивался его. По всему видно — дурной человек. Хоть и назвался просто: Кверт, а всё ж как-то… мороз пробегал по спине от одного взгляда на этого человека. Хоть и немолодой и с виду неопасный. Всё ж и волк, пока не ощерится, тёплый да пушистый. Вот и был этот Кверт похож на волка. Вроде ничего, а всё ж лучше лишний раз к нему не соваться. По правде сказать, если бы не слухи о том, что не сегодня-завтра последний представитель династии Халедингов с армией двинется на столицу…
Эх… Столице-то ничего не будет, а застрять с караваном в дороге да грязи… И пусть, может, не придёт новый претендент на аргвирийский трон отвоевывать отцовское наследие, а те, кому не по душе правление Вистера, начнут стягиваться в кучки, как мальчишка Хугель, направляющийся в сторону хостийской границы через земли Байе. А поскольку кучки эти кормить чем-то нужно, то так появляться станут шайки. Сначала небольшие, а со временем всё больше и больше… И кормиться они, конечно же, будут за счёт торговцев, что решили сэкономить на охране. Ригран славился тем, что никогда не экономил ни на безопасности товара, ни на его качестве. Пусть иногда и приходилось приплачивать лишние сребники за это.
Кверт, по правде, прибился к ним в столице. Сам пришел спросить об обратном пути и уверил, что тоже спешит домой. Сам он родом из Байе, раньше был солдатом на службе у короля, но уже давно вернулся на родительские земли, потому как не молод, дабы слоняться по казармам и искать удачи. А в столицу всего на два дня приезжал, чтобы увидеться со старым другом.
И всё вроде складно получалось. И Риграну даже казалось, что видел его в городе близ замка в одной из таверн… а всё равно был он каким-то… подальше бы держаться от такого.
— Поговаривали, опять восстание в Байе, — вырвал Риграна из задумчивости голос Илвея.
Старик всегда умел в нужное время плюхнуть ложку масла в костер. Вот кто его за язык тянул? Ригран фыркнул, махнул рукой, а дурное предчувствие всё же свило гнездо в животе.
Может, зря он оставил дом, жену, мать? Там всякое может случиться. Тем более, что сама герцогиня сейчас в столице. И, слава всем богам, её муженек тоже. Без неё он, правда, мало что может. Но лучше, когда его и близко нет.
То ли дело покойный молодой герцог. Тот был хорошим человеком. А этому лишь бы деньги с людей драть. И это в Байе. Где добывают слёзы Луйвы и льют лучшее на континентах цветное стекло. Так Ригран и сказал ему, когда сен Фольи пришёл к нему в дом назначить подать, которую он лично будет собирать. Да будь она медяковая… а так — три слезы в месяц! Где же их взять? Потому, наверное, и всколыхнулось тогда возмущение в торговце. Правда, после страшновато стало. Вдруг решит отомстить граф? Сожжёт чего или… но обошлось. Всё же, как бы то ни было, реальной власти в его руках не имелось, и если подать иск королю, то ещё неизвестно, во что ему, сен Фольи, вольности его выльются.
И всё равно как-то не по себе было. Словно камень проглотил.
Эти мысли не добавляли ни покоя, ни хорошего настроения. Караванщик то и дело кричал на подручных, на охрану обоза, пытался подгонять лошадей, что приводило к очередной поломке, а в результате — к задержке. Торговец бесился всё больше, и вскоре люди уже предпочитали обойти его стороной, чем лишний раз что-то спросить.
Один Илвей всё так же качал головой и молча делал свою работу. Даже сегодня, когда змей, именуемый предчувствием, пускал особенно много яда в кровь Риграна. Хотя и его выдержка уже понемногу начинала трещать.
— Сколько бы ты ни орал, Ригран, от этого не станет спокойней на душе, — заговорил Кверт, чем немало удивил не только обозных и караванщика, а даже Илвея, которого смутить не мог никто.
— Что ты знаешь… — начал было Ригран, и осекся, наткнувшись на снисходительный взгляд наёмного охранника.
— Я многое знаю. Например, то, что повстанцы прятались недалеко от твоего дома. Как раз в той расщелине, что именовалась Бездной. Хорошее место, правда? — Ригран нехотя кивнул. — Какой идиот полезет на дно? — спросил Кверт, разглядывая что-то впереди. Торговец неосознанно пригляделся к полоске леса, что тянулся по левую руку от дороги, но ничего толком не разглядел. — Я знаю, сам на дне прячусь, если что. Только на городском дне. Там и теплее, и шлюхи поласковей, посговорчивей. Если из столицы и направят отряд, то вряд ли он пройдёт по городскому дну с огнём и мечом, — Риграгн, как зачарованный, снова кивнул, понимая, что не вяжутся эти слова с теми, которые говорил этот человек в столице. — А вот по дну расщелины — пройдёт.
От дурного предчувствия Риграна замутило.
Дальше торговец не слушал Кверта. Схватил под уздцы лошадь, которую пришлось выпрячь из поломанной повозки, и, не седлая, вскочил ей на спину.
Некогда Ригран был хорошим наездником. Сытая жизнь позволила забыть о буйной молодости. Его руки плохо помнили тяжесть оружия, да и седлу он предпочитал повозки, желательно, крытые. Но сейчас тело всё вспомнило само. Так как разум его был уже дома. С женой. С матерью. А дурное предчувствие шипело змеем: «Опоздал!»
Лишь однажды он придержал лошадь. Там, на опушке леса, что наползал на дорогу к городу, он, наконец, хорошо разглядел то, к чему так приглядывался Кверт. Это были висельники. Пятеро мужчин с синими лицами и вываленными языками под тугими струями дождя. Ригран не стал выяснять, кем они были. Хоть и понимал, что, приглядевшись — хоть одного кого, да узнает. Но потом. Висельники над дорогой — знак того, что отряды действуют именем короля и искать справедливости в случае чего…
Поместье торговца Риграна из Кале, что уже лет семь жил в Байе, раскинулось на подъезде к замку. Ещё покойный герцог Роневан де Байе дал согласие на строительство именно здесь. Это было хорошее место. На взгорке. Дом, обведённый высоким каменным забором, с немалым выпасом и придорожным камнем, из-под которого и летом, и зимой, и даже в засуху бил родник.
Ригран всегда считал, что его дом неприступен.
Сегодня же…
Ворота были распахнуты.
Торговец впервые в жизни почувствовал, как внутри что-то оборвалось. Всю свою жизнь он считал, что хостийские духи берегут его дом. А сегодня эта вера таяла с каждым шагом, что приближал его к дому. Понял, что не берегут его больше ни Вечные, ни духи…
Понял в тот момент, когда, спрыгнув с коня, вбежал в свой двор, и мир его качнулся. Словно страшный зверь бесновался в его поместье. Изрубленные слуги, скот… Дымящаяся овчарня…
— Оситарэ… — выкрикнул он, взбежав на крыльцо. — Мать!
Дом, его дом, всегда встречавший его улыбкой красавицы жены и тёплыми объятьями матери, сегодня дохнул в лицо молчанием, смертью и отчаяньем.
На деревянных ногах он прошёл одну комнату, вторую… даже не заметил, что не стало дорогих гобеленов, привезённых им для жены из Нигэрви, что нет ни серебряных чаш, ни кубков. Не замечал, как хрустят под ногами осколки битого разноцветного стекла, переступал обломки мебели…
И только в его спальне, стены которой помнили страстные стоны Оситарэ, он и нашел её. Истерзанное тело в разорванных одеждах мало чем походило на его жену. Но он узнал сразу. И тёмные длинные волосы, слипшиеся от крови, и тонкие запястья, украшенные красным охранным рисунком, и родинку на бедре…
Казалось, это страшный сон. Ригран никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным, опустошённым, мёртвым. Точно таким же, как его жена. Его драгоценная Оситарэ.
О Великие, зачем он уехал? Лучше бы он каждое утро пил отворотное зелье…
Судорожный вздох, похожий на звериный рык, вырвался из горла Риграна, прокатился по опустевшим комнатам и превратился в вой.
В старике, что согнулся у трупа молодой женщины, Кверт не узнал бы торговца Риграна — не юного, но сильного мужчину.
Старый воин не раз видел такое на войне, но, видимо, годы размягчили его, потому как что-то внутри дрогнуло. Раньше он не жалел никого, теперь же…
— Ты не поможешь ей своими стенаниями, — сказал он настолько мягко, насколько вообще мог это сделать.
Но Ригран вздрогнул.
— Ты можешь рыдать, как женщина, — продолжил засевать зерна смуты Кверт. — А можешь мстить, как мужчина.