И только умолкнув, Эрри выдохнула и осознала, что сорвалась на крик. Собственный голос звенел в ушах. Захотелось выругаться, но она ограничилась только мысленным ругательством на свою несдержанность.
Пусть нервы сдавали, но герцогиня Байе, намеревающаяся сохранить сыну жизнь, должна быть сильной. Иначе кто знает, чем это всё может закончиться.
— Прости, я немного сорвалась, — выдохнула Эрри, поднявшись с места. Налила себе вина и тут же отпила большой глоток. — Это всё слишком. Мне нужно собраться с мыслями.
Нэнси поджала губы, но смолчала. Она прекрасно понимала, что собираться с мыслями её подопечная будет сегодня так, как привыкла — напиваясь. Вот только остановить её теперь не могла. Впрочем, она не могла этого сделать и ранее, а уж теперь…
— Простите, госпожа, — согнулась она в поклоне и попятилась к двери. — Доброй ночи.
Но едва дверь за служанкой захлопнулась, как Эрри отставила бокал и растёрла виски холодными пальцами.
Судя по всему, ей предстоит разговор с отцом. И Эрвианна планировала вынести из него больше, чем просто заверения в том, что ему безгранично жаль. Её хотят использовать. Иначе не тащили бы в зал, где собираются члены Ордена.
Сейчас Эрри даже жалела о вспышке гнева и злости. Нужно было остаться. Услышать, о чём они будут говорить, что планировать. Меньше всего хотелось снова оставаться в стороне от жизни своего единственного ребёнка.
Теперь нужно было всё исправить. И единственный выход — разговор с отцом.
Но именно это её страшило больше всего.
Время. Нет в мире более непостоянной величины. Оно превращается в мгновение, когда ты пытаешься оттянуть событие, и становится вечностью, когда ожидаешь.
Эрвианна де Байе сидела в темноте пустой комнаты, не позволив слугам даже разжечь камин, и переживала свою вечность. Бесконечное ожидание в надежде, что смогла предугадать события. Секунды, застрявшие в промежутках между конвульсивными дёрганьями секундной стрелки, растянувшиеся в минуты и часы. В темноте и тишине. Но так даже лучше. Её ничто не отвлекало от раздумий и планов. Отец, если он всё такой же, каким она его помнила, непременно придёт. Как бы ни сложилась их жизнь в последние годы, какими бы ни были их цели: вернуть на престол Халединга или просто сохранить сыну жизнь — Эрри с отцом похожи. Эрвианна знала ещё одно — отец всегда её любил. И надеялась, что любит до сих пор.
К тому же они не просто так притащили её во дворец. Ордену что-то нужно от Эрри, а значит, она может попробовать поставить свои условия. Оставалось только надеяться, что Бремор де Саменти уступит ей не как член Ордена Многоликих, а как любящий её отец.
Да, Эрри была зла на родителей, но для обид ещё будет время. Не сейчас. Позже.
Тихий ровный стук в дверь разлетелся по комнате громом. Эрвианна вздрогнула, не в силах удержать выветрившееся спокойствие, но на короткое «Войдите!» самообладания всё же хватило.
Чуть слышно взвизгнули давно не смазанные дверные петли. На чёрный пол легла полоска света, внутри которой поместился чёрный силуэт.
В горле пересохло, и Эрри неосознанно потянулась за бокалом так и не выпитого вина. Всего глоток терпкого кильнского. Глоток смелости и силы — удержаться от ненужных истерик и обвинений.
Эрвианна поставила бокал на столик и зажгла свечу, чуть поморщившись от резкого света.
Дверь закрылась и снова повисла тишина. Давящая. Тяжёлая.
— Скажи, папа, ты хоть немного сожалеешь от том, что мне пришлось пережить за последние годы? — спросила Эрри, так и не набравшись храбрости обернуться.
— Сожалею ли я? — спустя нескончаемо долгое время заговорил Бремор де Саменти. — Эрвианна, моя маленькая светлая девочка, моё сердце разрывалось от горя и боли всё это время. Я мечтал только о том, чтобы мой дар не достался моим детям. Что вы с братом сможете прожить относительно нормальную жизнь. Быть счастливыми в браке, родить и воспитать детей, не оглядываясь на закон и не боясь, что рано или поздно окажетесь на костре. Но… как ты понимаешь, мои надежды не сбылись. Твой дар проявился рано. Все эти события: восстания, переворот… Единственное, чего мне хотелось — защитить вас. И я не мог. Не так, как хотел бы…
Эрри поджала губы, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Но когда заговорила, голос не дрожал и не срывался:
— Ты хочешь, чтобы я тоже участвовала в заговоре?
Бремор де Саменти прошёл по комнате и опустился в одно из мягких кресел, прикрыв глаза.
Эрри осторожно повернулась в его сторону, замерла, разглядывая его лицо. Сейчас он казался усталым. Словно весь мир давил на его плечи. Хотелось обнять его, как когда-то, снова почувствовать себя в безопасности. Но Эрвианна легко подавила в себе это чувство.
— Ты можешь не помогать нам, — всё же сказал отец, посмотрев Эрри прямо в глаза. — Я не посмею тебя принуждать. Если ты хочешь, можешь переждать пока здесь. Это место выдержит всё. К тому же мне будет спокойней, если хоть кто-то из близких мне людей будет в безопасности. Но ты мне нужна, Эрри. Без тебя у меня ничего не выйдет.
Эрри едва сдержалась, чтобы не поморщиться. Это были лишь слова. И цель их — совесть Эрвианны. Возможно, два года тому, когда она была ещё доверчивым ребёнком, верящим в человеческую чистоту, поверила бы и бросилась помогать отцу. Просто потому, что он попросил. Но нынешняя герцогиня Байе — не маленькая девочка, а взрослая женщина, которую лишь чудом не сломали обстоятельства.
Два года она думала, что наибольшую боль познала в невыносимом браке. Сейчас же, чувствуя, как тонкой коркой изморози покрывается душа, понимала, что все издевательства сен Фольи вынести было легче, чем один этот разговор.
Нет, Эрри не сомневалась, что отец её любит. Но вот в том, что они похожи… Эрвианна не смогла бы, глядя в глаза дорогому человеку, просить его пробежать по раскалённым углям. И уж тем более собственного ребёнка. И это было гораздо больнее, чем все побои и издевательства покойного, слава Великим, мужа.
— Я сделаю всё, что нужно, — проглотив горький ком, сказала Эрри. — Но на своих условиях.
— Конечно, моя светлая Эрри. Всё, что пожелаешь.
— В первую очередь я сама буду распоряжаться своей жизнью, ни один член моей семьи, ни ты, ни мать, ни брат, не станут препятствовать мне и заставлять делать то, чего я делать не желаю. Никто без моего ведома не станет распоряжаться жизнью и будущим моего сына. Станет он королём Арнгвирии или нет. И я хочу знать всё, а не только то, что ты посчитаешь нужным мне рассказать. С самого начала всего этого кошмара и до планов на будущее. Я не собираюсь послушно исполнять чужую волю. Даже если это твоя воля.
Бремор де Саменти на мгновение замер, раздумывая над её словами. Но через мгновение улыбнулся:
— Иного я и не ожидал от своей дочери.
“…Всё началось с поражения. Самого нелепого поражения за всю историю королевства.
Федерик Второй Халединг даже подумать не мог, что именно при его правлении прервётся правящая династия Арнгвирии. Всё же если веками трон переходил от отца к сыну, и ни один человек не посмел оспорить этот закон или бросить вызов королю, то забываешь о необходимости отстаивать свои права.
Это была его ошибка. Ошибка, за которую теперь придётся дорого заплатить. Кровью тех, кто остался верен ему.
Федерик смотрел на усталых людей, с трудом собранных под его знамёна, и прекрасно понимал, что их держит в стенах Валье только вера в честь и совесть, а не в своего короля. Да что сказать, он и сам не очень-то в себя верил.
— Скажи, Бремор, — обратился он к своему первому советнику, всё так же разглядывая своих воинов у подножья башни, — есть ли смысл в этой последней битве? Я прекрасно знаю, что нам не победить.
— Пасть в бою лучше, чем от секиры палача, — ответил герцог Саменти, сняв свои странные, нелепые очки и, положив их на стол, устало потёр глаза. — Кровь обязывает вас сражаться. Иначе, сдавшись, вы признаете, что Вистер имеет права на трон, равные вашим, и все те жертвы, которые были принесены этой войне — бессмысленны. Имеете ли вы тогда право сдаться, ваше величество?
Федерик грустно улыбнулся и отвернулся от окна, словно там разверзлось пламя Преисподней.
— Ты всегда умел подобрать слова, которые не оставили бы меня равнодушным. За это я и люблю тебя. И за верность, Бремор.
— Вы так говорите, словно прощаетесь, ваше величество. Но ведь вы знаете, что вовсе необязательно ни вам, ни принцу присутствовать на поле боя. В Ордене достаточно Безликих, и мы могли бы сделать так…
— Не заставляй меня в тебе разочаровываться, — прервал его король. — Я лучше приму смерть, чем, поджав хвост, сбегу неизвестно куда. Ластиан тоже на волосок от смерти. Его рана… Я уже видел подобные ранее. И моих знаний достаточно для того, чтобы понимать — дурной запах — признак скорой кончины. У меня остался только Роневан. Но он слишком горд, чтобы признать наследие крови. В этом он больше Байе, — последние слова Федерик буквально выплюнул, ощущая ярость, которая так и не оставила его за все эти годы. — Но даже если он переступит свою гордость, то его всё равно либо казнят, либо он отречётся от трона, что лишит прав и всех его детей. Единственная надежда — наш с тобой внук. Он последний в роду Байе, потому его не тронут. Ему не придётся присягать Вистеру, потому что он ребёнок. И у вас будет время, чтобы собраться с силами и всё исправить. Смиле полагается на грубую силу. Ты — на ум и хитрость. И я точно знаю, что ты справишься с этим заданием.
Бремор де Саменти поджал губы, впервые не зная, что сказать.
— Не раздумывай над ответом сейчас. У тебя будет время. Останься в живых и исполни мой приказ.
Герцогу Саменти ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
— Да, ваше величество. Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы исполнить вашу волю.
Федерик скупо улыбнулся, словно тем пытался приободрить верного советника.
— Даже не подумал бы, что, давая разрешение на брак моего бастарда и твоей дочери, я буду уговаривать тебя посадить на трон их сына. А теперь формальности. Я напишу указ, которым признаю Роневана де Байе своим законным сыном и наследником, как и всех его потомков — наследниками со всеми правами, обязанностями и оч