— Спокойно, — сказала Вик, разрывая дайверский костюм по шву, чтобы осмотреть рану.
— Кажется, я сейчас сдохну, — проскулил Коннер.
Вик откинула волосы с его лба.
— Не сдохнешь, — ответила она. — Все не так уж плохо.
Коннер страдальчески ударил ногой по песку.
— До чего ж хреново, твою мать, — проговорил он, глядя, как сестра разглядывает устроенную ее братом кровавую баню.
— Я видала и похуже, — сказала она.
55. Тяжкие страдания
Бандиты все еще пятнали песок собственной кровью, когда на рынке, осмелев, начали появляться жители Лоу-Пэба. Вскоре Вик оказалась уже не единственной, кто стоял на коленях над телами родных. Какая-то мать, рыдая, обнимала то, что, вероятно, осталось от ее сына. Кто-то позвал Вик по имени — молодой парень с короткими дредами и татуировками на темной коже. Коннер пытался не закричать, пока они вдвоем обрабатывали его рану. Каждый раз, когда он жаловался на боль в груди, Вик заверяла его, что задето лишь плечо и что все будет хорошо. Он не чувствовал собственную руку, но сестра говорила, что все будет хорошо.
С него срезали ножом дайверский костюм, из ткани торчали обрывки проводов. Этот костюм уже никогда не смог бы перемещать песок. Вик встала и побежала к металлической сфере, крича, чтобы никто ее не трогал. Не осмеливалась до нее дотронуться и сама Вик. Обыскав одного из пронзенных, она нашла свою маску и оголовье. Коннер увидел, как она разрыхляет песок и отправляет трупы под поверхность площади. Бомбу она тоже погребла в песке, чтобы никто к ней не прикоснулся.
— Спасибо, — проговорил Коннер, когда парень с дредами закончил перевязывать его грудь и руку разорванной на полосы футболкой. Коннер сумел пошевелить пальцами, что несколько его успокоило, но ему все еще казалось, будто его лягнул козел. Все тело болело с одной стороны. Ощутив тепло в ногах, он понял, что ботинки все еще включены. Сбросив их, он потянулся к выключателю и поймал взгляд Вик. — Роб, — сказал он, как будто это все объясняло.
Он вспомнил, как кричал на брата за то, что тот развлекался с ботинками отца. Обувь, в течение многих лет служившая лишь воспоминанием о прошлом, которая всегда стояла в углу или под кроватью, уже несколько раз спасла Коннеру жизнь. Вместо того чтобы кричать на брата, следовало его поблагодарить. Он решил, что обязательно поблагодарит Роба. И попросит его подсоединить выключатель там, где до него легче добраться.
Вик хлопнула своего приятеля по руке. Тот оторвал зубами еще несколько полос ткани, затем окинул взглядом рынок, ища других нуждавшихся в помощи.
— Можешь встать? — спросила Вик.
Коннер кивнул, хотя и сомневался. Он снова надел ботинки, и Вик помогла ему подняться. Он пошатнулся, чувствуя тошноту при виде собственной крови на песке. Внезапно он вспомнил о Глоралай, и его охватила паника при мысли, что еще немного, и он никогда бы ее больше не увидел. А затем на него нахлынуло чувство вины из-за того, что он подумал о своей однокласснице прежде, чем о матери и семье.
— И что теперь? — спросил он. — Как я понимаю, того, кого мы искали, среди них нет?
— Полагаю, его давно тут нет, — ответила Вик. — Те, кто отдает приказы, никогда не рискуют своей жизнью. Они подобны боссам, которые сидят в своих башнях, или бандитам, которые сидят в своих палатках, пока других разрывает в клочья.
— И это в самом деле была бомба? — Он кивнул на то место в песке, где ее похоронила сестра. Вик повела его туда, позволяя на нее опереться и обняв рукой за талию. — Как скоро она взорвется?
— Вряд ли она взорвется, — ответила Вик. — Дэмиен говорил, что для этого ее надо сжать. Как для того, чтобы сделать стеклянный шарик.
Коннер подумал про некоторых дайверов, умевших сжимать песок столь быстро, что получалась крошечная идеальная стеклянная сфера.
— Довольно-таки странный способ взорвать бомбу, — сказал он.
— Угу, — согласилась Вик.
— Мы не можем просто оставить ее тут.
— Да, — кивнула она. — Нужно забрать ее с собой.
— И похоронить как можно глубже, — предложил Коннер.
Сестра покачала головой, глядя на людей, которые выходили из своих лавок и домов, чтобы посмотреть, из-за чего столько шума. Повернувшись, она прищурилась против ветра, глядя на восток.
— Нужно с ней что-то сделать, — проговорила Вик. — Нужно что-то сделать.
56. Место упокоения
Тяжелая сфера лежала в углублении, продавленном в соединявшей два носа сарфера большой сетке, к которой Вик привязала ее веревками. Коннер, сидя у руля, не сводил глаз с бомбы. Он держал раненую руку на коленях, чувствуя, как пульсирует кровь в плече и как мягко покачивается из стороны в сторону его тело, когда порывы ветра проносились между дюнами на востоке.
Он понял, что есть истины, которые познаются слишком дорогой ценой. Лишь после того, как его тела коснулась серьезная опасность, оно научилось тому, что такое страх. Коннер подумал о всех нетронутых уголках своей души, которым еще предстояло чему-то его научить. Все незапятнанные части его души ждали, когда по ним полоснет лезвие истины.
Сыновья шлюх существовали и до него. Таков был факт — просто сам он никогда с этим не жил, и потому у него не болела душа за других. Но лишь до тех пор, пока его собственная мать не стала приходить домой с синяками под макияжем. Пока его собственной матерью не начали похваляться отцы его друзей. Подобные ему были и раньше — он просто никогда о них не думал.
То же было верно и в отношении уничтоженного города. Лишь после того, как Коннер увидел разрушенный Спрингстон, для него стала реальной опасность, угрожавшая Лоу-Пэбу. Чтобы чего-то бояться, нужно сперва почувствовать это на себе. Примерно как младенец тянется к раскаленной кочерге — какая она красная и яркая!
Та серебристая сфера, покоившаяся в сетке, могла показаться ему вполне безвредной, если бы не Спрингстон. А слова Вик, после того как она привязала бомбу, о том, что она намерена вернуть Броку его собственный подарок, могли бы выглядеть обычной шуткой, если бы отец Коннера не исчез за Бычьей раной много лет назад.
— А как же мама? — спросил Коннер. Оторвав взгляд от бомбы, он посмотрел на запад, в сторону высоких вершин и заходящего солнца.
— А что с ней? — пожала плечами Вик. — Думаешь, она сильно расстроится, если я исчезну? Знаешь, сколько лет мы с ней не разговаривали?
Коннер полагал, что знает. Но он также видел теперь мать в ином свете. Видел, как она ухаживала за Лилией, как спасала жизнь Робу. Ее облик вовсе не определялся тем, чем ей приходилось заниматься, чтобы выжить. Как и для всех них.
— Это вообще гребаное чудо, — сказала Вик, — что я не ушла много лет назад.
Коннер повернулся к сестре. Об его очки шуршал песок. Он поправил платок, чтобы песок не попадал в рот.
— В каком это смысле? — спросил он.
Сестра долго молча смотрела вперед. Когда ее платок шевельнул ветер, Коннер заметил, что она кусает губы.
— Хочешь знать, почему я не хожу с вами в походы? — спросила она.
Ему еще как хотелось, черт побери.
— Почему?
— Потому что стоит мне сделать шаг в ту сторону, и я не вернусь. — Выражение ее лица невозможно было понять под темными очками и платком. — Я чувствую то же, что наверняка чувствовал папа. Там другой огромный мир. Либо там лучше, чем здесь, либо там меня ждет смерть. И меня устраивают оба варианта.
— Если ты уйдешь, я уйду с тобой.
— Нет, — рассмеялась Вик. — Никуда ты не уйдешь.
— Чушь. — Коннер почувствовал, как к глазам подступают злые слезы. — Тебе можно нырять, но мне нельзя. Ты можешь перебраться в Лоу-Пэб, но для меня это слишком опасно. Ты можешь водиться с кем пожелаешь, но Палмер — идиот, раз связался с Хэпом. — Коннер показал здоровой рукой на мачту. — Ты носишься по дюнам под красными парусами и с легионером и при этом говоришь мне, чего мне нельзя, потому что это слишком опасно? Но для тебя ведь это нормально? Сплошное лицемерие, Вик, черт бы тебя побрал!
Сестра подняла руку, будто защищаясь, и Коннер успокоился. Повернувшись к нему, Вик опустила платок, чтобы ей не приходилось кричать.
— Я вовсе не лицемерю, — ответила она. — О лицемерии можно было бы говорить, если бы меня столь же заботила собственная судьба, как заботит твоя. Но это не так. Думаю, родители прекрасно это понимают. И старшие брат с сестрой тоже.
Коннер почесал зудевшую под бинтами шею, вспоминая, как говорил Робу то, за что сейчас разозлился бы на себя самого.
— Я просто не хочу, чтобы ты ушла, — сказал он. Сарфер взлетел на пологую дюну и снова опустился, отчего Коннера сильнее затошнило. — Можешь сколько угодно говорить, что вернешься, но мы оба знаем, что этого не будет. Никто еще не возвращался.
— Никто?
Она снова натянула платок на переносицу. Они молча миновали очередную дюну. Слышался лишь похожий на издевательское змеиное шипение шорох песка о красные паруса.
— Я тогда соврал, что она ночью пришла к нам в лагерь, — сказал Коннер. — Лилия не добралась до нашей палатки. Я был там.
Вик, поправлявшая трос, замерла и уставилась на него.
— Где — там? — спросила она.
— За расселиной. С тремя фляжками и рюкзаком с припасами.
— Чушь.
Но ему стало ясно, что она ему поверила. Что она поняла. Коннер вновь сосредоточился на серебристой сфере.
— Палмер так и не появился, и я собирался оставить Роба там одного. Я в самом деле оставил там Роба. Я тайком ускользнул посреди ночи, перепрыгнул через расселину и через сто шагов наткнулся на Лилию. — Повернувшись, он опустил платок, не заботясь о попадавшей в рот песчаной крошке. — Так что, когда будешь говорить мне, или Палмеру, или Робу, что собираешься пойти туда и устроить им ад, или вернуть папу, или вернуться вместе с ним, просто знай, что я точно так же, как и ты, принял тогда решение и мне известно, каково это — лгать самому себе, зная, что я никогда не вернусь. — (Вик отвернулась и, подняв очки, утерла глаза.) — Я знаю, ты думаешь, что только попытаешься, но так же думал и папа, — продолжал Коннер. — Если ты это сделаешь, ты покинешь нас навсегда. И тогда я тебя возненавижу.