— Антон, это ты? — Игорь щурился. Он не видел ничего в темноте, а очки, наверное, не сумел найти второпях.
Он подал мне руку, и я встал, обхватив ее.
— Да, это ты, — сказал он.
Я ударил его в ухо. Это был слабый удар. Я ударил не из злости, а от нервного потрясения. И я сразу же пожалел. Он потер ухо, угрюмо уставившись на меня.
— Извините, — сказал я, тоже зачем-то держа себя за ухо, тоже левое, как и Игорь.
Мы стояли друг напротив друга на пустой улице и тяжело дышали. Из наших ртов шел белый пар.
— Ладно. Пошли в дом.
— А вы один?
Во всех окнах дома горел свет, но, судя по всему, Игорь действительно был один. Очень громко работал телевизор. Шел футбол, английский чемпионат. Играли «Арсенал» и «Суонси» — середняк премьер-лиги. Я много лет болел за «Арсенал», Игорь болел за «Челси». За «Арсенал» в Англии болели преимущественно работяги, клуб «Челси» считался командой аристократов. Просто начни болеть за аристократов, и ты сам станешь немного аристократ. Мне никогда не нравился этот прием.
— У тебя ноги промокли, — сказал Игорь.
— Да.
— Снимай все. На костре моментом высохнет.
— Можно и на батарее.
— Это надолго затянется. Я разведу.
— Я сам, — возразил я.
Не то чтобы я не хотел чувствовать себя чем-то обязанным Игорю. Просто я очень люблю разводить костры. Штаны я сначала снимать не хотел, закатал до колен, но они были слишком мокрыми. Все-таки снял. Вырвал несколько листков из ежедневника, скомкал их и обложил хворостом. Все было влажным, и процесс продвигался непросто, очень долго не разгорался огонь, только дым.
— «Суонси» ведет «2:1», — сказал Игорь. Его голос был печальным, сочувственным. Меня это взбесило больше всего, вот эта фальшивая интонация. Как будто сейчас не было большей печали, чем та, что английская команда, за которую я стал болеть по странной, детской еще прихоти, проигрывает по ходу матча. Игорь дал мне пластырь, и я залепил лоб.
— Где моя отвертка? — спросил я.
— Лежит на столе.
На столе в доме была бутылка сливовой настойки и две тонких рюмки на длинной ножке. И отвертка.
Я понимал, что упустил какой-то важный поворотный момент. Я делал все предельно нелепо. Зачем-то ударил, ничего не сказал. Проколоть шину не вышло. Теперь мне было стыдно. Чувство стыда перекрывало злобу.
Я уселся и стал просто глядеть на Игоря. Потертая, почти стершаяся косуха поверх тельняшки. Желтое и узкое осунувшееся лицо. Волосы, по-прежнему заплетенные в хвостик, были еще седей и редей, и оттого стали казаться какими-то мышиными, гнусными. Казалось, он сильно болен. «Еле живой, а все суетится чего-то. Рвется к свежему мясу, как голодный волк», — подумал я.
Мы выпили по одной, занюхав хлебом. Настойка легла отменно. Что я скажу матери, если она прямо сейчас позвонит?
— Будешь есть? — спросил он.
— Нет, спасибо.
Я заметил пачку сосисок «Останкино» на одной из полок. Они размораживались. «Останкино» — возможно, худшие из сосисок, но глядя на них, я вдруг понял, что очень хочу есть. В животе сразу же заурчало. Я сглотнул слюну и взял отвертку, попытавшись сделать угрожающее лицо. Вокруг было слишком много разнообразных орудий убийств — у двери был топор, испачканный моей кровью, на разделочной доске — икеевский нож с длинным лезвием. На втором этаже — помповое ружье. Колун, лыжные палки, клюшки, гаечные ключи, молотки в сарае. Хватило бы, чтобы устроить отменное массовое побоище в духе «Банд Нью-Йорка».
— Ладно, я пожарю сосисок, а ты уж смотри.
И он стал жарить сосиски на костре. А я смотрел на него, вращая в руках отвертку. Сосиски были готовы быстро. Прошло всего несколько минут, а некоторые из них уже покрылись черной коркой.
— Нормальные сосиски, — сказал Игорь. — Только ими питался, когда приехал на Волгу. Есть было больше нечего — клева не было в первые дни.
— Угу.
— Я же в сентябре туда ездил. Отлично на Волге, под Астраханью, в сентябре. Жара уже спала, а Волга еще теплая, зайдешь в воду — тепло, здорово. Выйдешь — сразу ветер, холодно, хочется обратно залезть.
Я попробовал ткнуть вилкой сосиску, но она превратилась в кашу. Аппетит у меня опять пропал. Игорь, интенсивно жуя, продолжал историю.
— И рыбалка, если говорить в целом, была отличная. Все-таки я экстремальный отдых больше всего люблю. Едешь часов восемь подряд в машине, смотришь Россию, смотришь на русский лес. Я в этот раз слушал по кругу Гребенщикова, «Русский альбом», отличные, все-таки какие отличные там есть песни. Когда приехал, сразу на месте нашел егеря. Без егеря, конечно, трудновато...
— Я знаю все это, мы ездили вместе с вами.
— Многие любят в Турцию ездить, в Грецию. Или куда там люди ездят сейчас? На Сардинию? А я считаю, экстремальный отдых лучше всего.
— Да чего вы заладили про экстремальный отдых, — сказал я. — Ничего в нем экстремального нет.
— Ну его просто так называют. Экстремальный... — сказал он, опустив голову.
Мы посидели молча, смотря, как в окне поднимается темный дым.
— Такие сосиски нужно не на костре готовить, а просто варить, — сказал я.
— Можно поесть грибов. Не бойся, не ядовитых.
— Спасибо, нет, — меня вдруг стало смущать, что я сижу перед ним в трусах. Пусть он и нес какую-то чушь, но моральное преимущество было на его стороне, хотя бы потому, что на нем были штаны, хотя и с мелкой дыркой у паха.
В кухне царил тот особый неряшливый аскетизм, который обычно бывал в холостяцких квартирах, но в то же время все вокруг напоминало о матери — подставки с цветочками поверх скатерти, магниты на холодильнике из разных стран, цикорий на полке, избыток моющих средств на раковине.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — сказал Игорь.
Я пожал плечами. Да я сам не знал, о чем думал. Скорее всего, ни о чем.
Игорь вымученно улыбнулся и чуть слышно сказал: «Все не то, чем кажется».
Вот тут мне стало смешно. Я усмехнулся. Одна рюмка настойки, выпитая натощак, чересчур сильно подействовала, и в эту минуту я почувствовал, как этот яд гуляет во мне, раскрепощая. Я подумал о том, что мог бы даже всадить Игорю эту отвертку в сердце, если бы мне не было лень вставать.
Нервно дернув щекой, он убрал упавшие на лицо волосы. Стало заметно, что он вспотел. Игорь избегал смотреть мне в глаза, и я впервые почувствовал, что как будто я старше него, что это я его отчим. Мне даже стало нравиться, что я сижу вот так запросто, в одних трусах, и я еще пошире раздвинул ноги.
Я взглянул на экран нового ноутбука, который Игорь положил рядом с собой на стул — там было меню «Сталкера», стрелялки, отчасти основанной на книге братьев Стругацких. От мамы я знал, что в последнее время Игорь играл в нее все чаще, особенно по ночам. «Это мир, в котором я живу», — говорил он и делал такое печальное и слегка даже героическое лицо, как будто он и в самом деле жил в этом мире — стрелял из винчестера в мутантов-собак и бегал по полю, усеянному ядерными отходами.
— Она слишком насела на меня, твоя мать, — сказал Игорь. — Мне нужна была маленькая передышка.
— Вы же ездили «экстремально» отдыхать на Волгу — это разве не передышка?
— Я старый человек. Передышки нужны мне почти каждый день.
Я достал сигареты.
— Передышки, — повторил он одними губами, уныло, тихо.
— Может, дело не в передышках? Может, вы просто... ну, вы просто... — я запнулся. Вдруг подступил комок к горлу, совершенно неожиданно. Я снова стал слаб, уязвим. Надо скорей найти штаны — они, наверное, уже высохли.
— Разлюбил твою мать? — Игорь посмотрел на меня выцветшими глазами. — Нет, я так не думаю.
Мне показалось, что он соврал. Но это не факт.
С дымящейся сигаретой я вышел во двор. Ноги сковал холод, я быстро сбежал к костру, потрогал штаны — они как будто стали еще мокрей. Он что, водой их полил специально? Я сделал несколько глубоких затяжек, вернулся в кухню. Было очень холодно. Мы выпили еще по рюмке.
Я подумал: в конце концов, пусть разбираются сами. Какое мне дело? Телефон завибрировал на столе — мать. Не хотелось брать трубку.
— А ты помнишь, — сказал Игорь. — Как твоя мама попросила поговорить с тобой насчет курения? «По-мужски». А я сказал тебе...
— Вы сказали мне: «Если уж хочешь курить, кури нормальные сигареты — „Ротманс“».
— Точно.
Я повертел свою пачку «Ротманс» в руках. Все-таки жаль, что мы так и не перешли на «ты». А сейчас уже в этом нет никакого смысла.
— Еще вы говорили мне, чтобы я никогда не женился.
Он взял сигарету из моей пачки, а я взял еще одну. Мы закурили.
— Вы сказали тогда же, что, если бы можно было вернуть время, то не женились бы никогда. Это было не очень корректно с вашей стороны, говорить мне такое.
— Я сказал правду. При всей любви к... То есть... Ну, ты молодец, что не женишься. От семейной жизни у всех голова квадратная. Как в мультиках, помнишь, когда Джерри бил Тома по голове кувалдой?
— Не помню.
— Вот примерно такая же.
Я все же съел эту сосиску. Она была холодная, разваленная, как будто ее уже выплюнули, прожевав. Но что делать. На свежем воздухе хочется есть.
— Какая она, та женщина с сайта знакомств?
— Ее зовут Лена. Елена. На самом деле, если ты хочешь знать...
— Не знаю.
— У нас ничего не было. Ничего. Мы просто общались. Мне хотелось просто общаться, пойми! — Во взгляде Игоря проступило что-то такое, отчего сделалось не по себе.
Я вспомнил фотографии этой женщины в розовом топике с яркими, разукрашенными в разные цвета ногтями. Она ведь тоже, в сущности, была как ребенок, который не знает, что уже состарился. Отличная пара, две родственные души. Но что же с моей матерью? Она уже вряд ли найдет кого-нибудь. Поздно, уже слишком поздно. Это равносильно тому, если бы Игорь выпрыгнул без нее из поезда, несущегося под откос. Все-таки двадцать лет — это много. Прожили двадцать — надо и дальше жить. Иначе как-то нечестно получается.
— Я просто почувствовал, что может быть и что-то другое. Что-то... Ну не знаю... — нервными пальцами он доставал мои сигареты одну за другой. — Вот ты всегда принадлежал только сам себе, всегда, понимаешь, с самого детства. Жил в отдельной комнате, и все такое... Я даже не представляю, как тебе это все объяснить.