Больше всего в работе Жене нравился утренний ритуал проверки клеток. Он был и тревожным (вдруг за ночь умер кто), и приятным одновременно (ведь ей все радовались). Жене особенно нравились хомяк Миша, похожий на до самой нижней черты опустившегося бомжа, почему-то вечно намокший, как будто ухмыляющийся глупо, и еще какой-то мутант, то ли свинья, то ли грызун, странное существо с пятачком, которое все почему-то называли морской свинкой. Их обоих никто не хотел брать, они жили в клетке годами. Женя заботилась о них: кормила и иногда брала на дом.
Сегодня Женя была слегка раздражена. Проснувшись и только спустив ноги с кровати, она сразу вступила в кошачью лужицу. Горячую воду отключили. Овсянка просыпалась, и пришлось подметать пол, а с утра это очень трудно. А еще первым же посетителем оказался какой-то дед с энергичными вытаращенными глазами, который стал ей рассказывать, какой мудак и волюнтарист был генсек Хрущев.
Отвернувшись от деда без лишних слов, что выглядело довольно грубо, она стала перекладывать мешки с кормом, а потом и вовсе ушла в отдел с аквариумами. «Если бы не Хрущев, уже бы коммунизм настал», — крикнул из другого отдела дед, но за ней не последовал.
А следом за дедом, с трудом разминувшись с ним в дверях, в магазин протиснулся высокий худой парень. Он был одет в мятые штаны и рубашку, застегнутую на пару пуговиц. В глаза особенно бросился высокий и белый как кость лоб, с налипшими на него рыжими волосами. Волосы уже начинали редеть, хотя посетитель выглядел очень молодо.
Он остановился, взглянул на Женю измученными глазами и что-то пробормотал.
— Что? — переспросила Женя.
Посетитель еще раз пробормотал, уже с усилием, но все равно вышло неразборчиво. Он кашлянул, подсобрался, набрал воздуха в грудь.
— Вы мне поможете? — вдруг громко сказал он, еще и слегка подпрыгнув, как от укола в ногу.
«Наркоман», — сразу решила Женя. Она посмотрела на него бесстрастным, как ей казалось, а на самом деле очень суровым взглядом, и спросила его: «Что вам нужно?». Сочетание этих вопроса и взгляда всегда отбивало охоту поприставать к ней, но вошедший не обратил на взгляд и тон никакого внимания. Он опять стал бормотать.
— Что? — переспросила Женя.
— Моя рыбка болеет, — выдавил он, прокашлявшись.
— Что значит «болеет»? — спросила Женя. Представив мультяшную рыбу с градусником и повязанным на жабрах шарфом, она слегка улыбнулась своей фантазии.
— Она ничего не ест. Просто лежит. В смысле, лежа плавает... Не знаю толком, как объяснить, — посетитель схватил и сразу же положил на место игрушечную мышь с пупырышками.
— Может, она умерла?
Он покачнулся, как от толчка в спину, и в ужасе замахал руками:
— Нет! Она жива, она... То есть, конечно, он, Сергей, реагирует, когда я щелкаю по аквариуму, переворачивается на бок, но даже не глядит на меня, не обращает внимания...
— Рыбку зовут Сергей?
— Да.
Женя помолчала. Посетитель, сгорбившись, смотрел исподлобья, нетерпеливо постукивая ногой по полу.
— Может быть, у него депрессия? — сказала она. — Сейчас это такая болезнь, которой все болеют. Что-то вроде пролапса митрального клапана. Болезнь двадцать первого века.
Женя улыбалась все шире. Редко или почти никогда она не позволяла себе шутить с посетителями, а тут сам собой был задан какой-то совсем не свойственный ей игривый тон. Хозяин же рыбки становился грустнее. Выглядел он безвредно и трогательно, как одно из животных в клетке.
— Помогите Сергею, а, — сказал он. — Пропишите лекарство какое-нибудь. Вы же прописываете лекарства?
Женя заметила, что посетитель положил игрушечную мышь неровно, и поправила ее. Вышло очень неловко, на пол упала другая мышь. Женя ее поднимать не стала. Посетитель тоже не стал поднимать.
— Вы с Сергеем... Вы живете где-то поблизости? — спросила Женя хрипловатым от робости голосом. Она хотела убрать с лица волосы, но, подняв руку, решила не трогать их.
— Да, вот в этом доме, — он махнул в сторону стенда с ошейниками, вероятно, демонстрируя направление.
— У меня как раз обеденный перерыв. Давайте посмотрим на эту рыбу.
Сказав это, она поймала свой слегка ошарашенный взгляд в маленьком овальном зеркальце, висевшем на противоположной стене. Раньше она не навязывалась никогда, а тут навязалась, да еще и без всяких усилий. Посетитель же, судя по выражению лица, только и ждал этой фразы. Он забормотал:
— Конечно, да, да.
Проходя мимо кассы, она отпросилась у Николая Валерьевича.
— Иди, иди, Женечка, — торопливо и как обычно слегка испуганно сказал Николай Валерьевич, выглянув из-под стола. Судя по крошкам в его усах, все это время он ел бутерброды, которые ему упаковала жена. Николаю Валерьевичу всякий раз удавалось распаковать и съесть их совершенно беззвучно.
— У меня за последний год девять рыбок умерло, — сказал он, когда они вышли на улицу. Женя переоделась из красной корпоративной футболки в балахон. По дороге она успела заметить неприятный рыже-оранжевый пух в его ушных раковинах, и что носки на нем были разные — один синий, другой голубой, в клеточку. Не то чтобы Женю смутили эти детали, но просто запомнились.
— Если с Сергеем что-то случится, я этого не переживу, — сказал он.
— А тебя как зовут?
— Миша.
«Как нашего хомяка», — подумала Женя, ласково глядя на его раннюю небольшую плешь. Не то чтобы этот Миша был в ее вкусе, но все-таки в нем была какая-то детская угловатая притягательность — редко когда увидишь человека, менее приспособленного к миру, чем ты. К тому же Жене в самом деле хотелось помочь рыбке. Она любила рыб.
— Не понимаю, чего они... умирают. И кормлю их, и воду меняю, а они умирают, как... Ну как заведенные. Утром вроде жива, а вечером запах гнили по всей квартире. Прямо какой-то злой рок.
Они поднялись к нему. В самом деле, еще на лестничной клетке стал слышен трупный запах, и Женя немного поколебалась, стоит ли заходить. Она подумала, что нужно было хотя бы кого-то предупредить — на Николая Валерьевича надежды мало. Он даже и не заметил бы, если бы Женя перестала ходить на работу. Сомнения упрочились, когда она увидела старую дверь с крупными вмятинами, как от ударов бревном, но вместо того, чтобы идти обратно, первой вошла в квартиру.
Войти, впрочем, оказалось непросто — раскрытые и набитые доверху мусорные пакеты скопились у входа. Переступив через них, Женя оказалась на небольшом островке относительной чистоты вокруг вешалок: во всяком случае, здесь можно было разглядеть пол, а дальше пола не было видно из-за ровного слоя перепутанных между собой вещей, остатков еды и разного бытового мусора, покрывавшего путь от коридора в спальню. Окна были зашторены, но в комнату все равно пробивался свет. Солнце жгло занавески. Женя сразу увидела аквариум, стоявший в спальне возле балконной двери.
Миша шатался по коридору, в его движениях была и нетерпеливая решительность — казалось, он едва сдерживался, чтобы буквально затолкать Женю в спальню, к аквариуму, и в то же время растерялся. Возможно, он уже давно не оказывался наедине с женщиной, и пытался вспомнить, как вести себя в такой ситуации. А может, и вовсе не оказывался никогда — в жизни и не такое бывает.
Наконец, он взял себя в руки и сказал, что поставит чай.
— Чай. Я поставлю чай, — сказал он с нажимом, как будто убеждая себя в правильности этого намерения. Женя услышала, как он уронил что-то тяжелое по пути в кухню.
Было не похоже, чтобы в аквариуме имелась какая-то жизнь, хотя аквариум, по виду, был самой ухоженной частью квартиры. В нем виднелись декоративные кораллы, камни и водоросли. Они были подсвечены лампочками. На поверхности плавал корм, и рыбка плавала на боку среди него. Женя щелкнула по стеклу.
— Он мертв, — сказала она.
— Что? — крикнул Миша из кухни. Чайник шумел, и из-за этого он не слышал.
— Сережа мертв! — крикнула Женя, еще раз побарабанив пальцами по стеклу, сильнее.
Чайник щелкнул, и наступила тишина. Непонятно, что Миша делал с собой эти тянувшиеся беззвучные секунды, но потом он вбежал — открытый беспомощный рот, глаза, обезумевшие, как шарики скачут туда-сюда. Он упал на колени перед аквариумом и стал бормотать. Женя не могла разобрать ни слова. Она сначала хотела подойти к нему, положить на плечо руку, но в его реакции было что-то слишком вызывающее, неадекватное. Ведь это рыбка в конце концов, поэтому Женя остановилась и решила, что все-таки лучше вернуться в магазин.
Но Миша, как будто почувствовав, схватил ее за ногу и весь затрясся. Рыбка все так же лежала в воде. Смотреть на нее было трудно, на другие детали комнаты — еще трудней, а на Мишу — так вовсе невыносимо. Женя послушно стояла, вздохнув и закрыв глаза.
Ей всякий раз не везло с парнями, вот и теперь она не была удивлена. Один из первых был тоже помешан на живности — сжигал мух и жуков в домашних условиях и называл это «аутодафе». Женя встречалась с ним почти два года. Другой иногда ходил голым по улицам. Последний был относительно ничего — вроде простой русский парень, но ей с ним было невыносимо. Хотя и с ним бы она послушно жила хоть всю жизнь, если он не изменял бы ей так открыто. Женя никогда не уходила первой, даже если отношения превращались в сплошную пытку. Что-то мешало ей всякий раз оборвать самой эту последнюю ниточку. Она не знала точно, страх или доброта.
Женя подумала, что, если бы Миша повел себя вдруг нормально, ее это скорее бы испугало, чем обрадовало. Так что все было на своих местах. Женя чуть наклонилась и, вздохнув, погладила по голове Мишу. Ей показалось, как будто она делает это уже в сотый раз, совсем никакой новизны в ощущениях.
Женя только сейчас заметила, что Миша снял рубашку и остался в одной телесного цвета майке. Он был очень худой, нездорово худой — руки его были совсем как тростиночки, а кадык выпирал из тонкой и серой шеи болезненно странно, напоминая большой фурункул. Миша вспотел. Жене на мгновение захотелось, чтоб он стал очень маленьким, чтобы она могла покачать его на руках.