– Глупости, ты же знаешь?
– Я не понимаю. Разве можно быть и там, и здесь?
– Нет. Но можно – быть.
– Почему тебе не вредит этот дождь?
– А почему мне не вредили те дожди, когда мы были на свете (она так и говорит, думает)? Выйди – узнаешь.
Я выхожу из укрытия. В первую минуту – ничего, и успеваю еще обрадоваться каким-то краем сознания, как все оказывается просто (как однажды ходил по битому стеклу с завязанными глазами, и правда, все было проще некуда) – и в этот миг на тело обрушивается со всех сторон скользящий удар воды. Это не просто боль. Это – абсолютная боль, абсолютная мука. Как будто целиком превращаешься в нерв больного зуба, когда кто-то его осторожно качнет. Теперь глупого вопроса о самоубийстве нет – и меня нет под этим дождем, я корчусь на полу у входа в пещеру, пытаясь стряхнуть капли воды. Боль постепенно проходит… Еще минута… Но где она? Молчание, абсолютное молчание. Неужели ее не было? Неужели все только показалось? Нет, я никогда не спрошу, я никогда не узнаю.
– Ты напрасно так думаешь.
Это уже слишком – она стоит в глубине пещеры. У нее совершенно сухие волосы. Я криво улыбаюсь.
– Дешевая шутка. Зачем?
– Я не люблю, когда при мне скучают.
ЭЗРИ
– Слушай, Эзри, у нее повадки фараонов.
– Не знаю. – бурчит Эзри. Он знает все. Он здесь дольше всех – так и думают, и говорят. Настолько давно, что научился молчать. А когда говорит – я слышу его речь. Единственный человек, кого тут вот так слышу – кроме нее, конечно.
– Ты знаешь о ней что-нибудь?
Вопрос – как вода в песок. Мягко исчезает, высыхает в его сморщенной ушной раковине. Собственно, все. Разговор окончен. Но я пытаюсь опять.
Надо задать какой-нибудь неожиданный (для него) вопрос.
– Эзри, ты когда-нибудь выходил под дождь?
– Все однажды выходят. Ты – вчера. Я – раньше. Сколько с меня?
Он – купец, конечно же. Пришел платить за рекламу воды.
– Эзри, я сделаю скидку, если расскажешь о ней!
– Сколько?
– Сколько хочешь!
– Несерьезный разговор.
Эзри презрительно пожимает плечами и поворачивается ко мне спиной, всем видом сообщая: «Если вы, юноша, так относитесь к деньгам, нам не о чем говорить!».
– Эзри, десять процентов при условии что информация окажется для меня ценной!
Эзри поворачивается. Ничего человеческого в нем нет – морщины, погасшие глаза, дребезжащий голос…
– Молодой человек! Для вас информация не имеет никакого значения. Лучше делайте свое дело.
– Но, Эзри (пытаюсь я продолжить игру), мы ведь живем в информационном обществе! Информация – главный капитал…
– Кажется, ты полный идиот, – со вздохом говорит Эзри. – Может, тебе телевизор подарить?
ЗНАТЬ ИЛИ НЕ ЗНАТЬ?
Ну и что? Пора, наверное, подумать, что для меня важнее: знать или не знать. В некотором смысле жизнь с завязанными глазами – рай. До упражнений с яблоком. Я всю дорогу пытался узнать, кто она – и попал сюда. Как будто получил один ответ. И все равно не знаю ни капли – хотя и умею читать чужие мысли. А, казалось бы, чего же еще? Потом – еще один вопрос, и железный удар дождя. Словно дрессировка зверя. И, наверное, это только начало, потому что вопросов становится все больше. Интересно, хватит ли для всех них этого местечкового бессмертия? Впрочем, это тоже вопрос.
И, конечно, другой вопрос – зачем мне все это. Настолько другой, что на него ответ совершенно не нужен. Возможно, здесь и есть разгадка: когда все остальные вопросы станут такими же, удастся что-то обрести… Или вернуть.
ИНСТИНКТ
Я вспоминаю (это здесь ничем не грозит – вспоминать). Я вспоминаю об одной девушке, вообще-то почти забытой накрепко, ну не важно – все-таки вспоминаю. Когда она приехала ко мне (снова скобки – не совсем ко мне, просто мы встретились вновь в моем городе) – я ее все-таки пленил. Смешно: я лихо прокатил ее на машине. А потом мы ехали куда-то на метро, и она вдруг призналась, как ее поражают движения – инстинктивные движения, которые делают люди, уворачиваясь друг от друга в давке на переходе. И то же самое, похоже, было с моим (сотым, как мне кажется, среди гипотетических достоинств) умением водить машину. Ловко переключать передачи, вписываться в поток. Животный рефлекс, автоматизм, подсознательная осторожность… Область, где нет вопросов. Неужели она простирается настолько далеко? Бесконечно далеко?
В конце концов, в чистом виде это – область любви, что бы ни подразумевали под этим словом. Хоть животную страсть, хоть блажь романтическую – что угодно. Область, где подсознание распоряжается нашими душами и телами наилучшим образом, оставляя вопросы в стороне.
Мои вопросы – из другой области. Когда они исчезнут…
(МЕНЯ ЖДУТ)
Арки Константинополя. Сырые своды Святой Софии. Бесконечные ковры Султан Ахмета. Вой муэдзинов через тысячи растрескавшихся динамиков растворяется в расплавленном вечернем воздухе. Пора пить кофе, нет – чай, кто тут пьет кофе – чай из стаканчиков, напоминающих стереометрическую фигуру в каком-то учебнике. Вращающаяся гипербола, вид сбоку. Это часть ритуала: от Стамбула до Курдистана – одна форма стекла. Чайный дом, чайный гроб Магомета, где нижние ветви параболы лежат в обхватившей стакан руке, а верхние уходят в безоблачное вечернее небо. «Стоит ли прибавлять, что они уходят туда, вверх отверстым, расширяющимся к звездам воплем?» – думает он. Разумеется, у него есть вкус. Разумеется. Вкус есть и у чая, налитого в стаканы. Но разве это что-то изменит? Ведь мы есть то, что мы видим словами.
РАЙ. ОНА ГОВОРИТ О СЛОВАХ
– Можно видеть мир ушами, глазами, даже руками, а можно – словами.
– А сердцем?
– Это уже слова. Я ведь говорю об очень простых вещах. Слишком простых, чтобы быть понятными.
– Ты говоришь о символах?
– Нет. Слово не символ. Символ всегда означает одно и то же. Слово – никогда.
– Что значит видеть мир словами?
– Видеть его как ты. Ведь даже сейчас ты записываешь все, что тебе послышалось. И не успеваешь расслышать ушами то, что уже успел превратить в слова. А слова – это только ты, не меньше, но и не больше.
– Слушай, все это очень здорово, но ты не даешь мне шанса. У Дон Хуана, у Раджниша, да где угодно – Гуру дает шанс, и если уж…
– Вот интересно. Ты уже нанялся ко мне в ученики?
– Возможно, почему нет? Мне надоела рекламная деятельность, пора повышать квалификацию…
– Не все так просто. Если ты думаешь, что можешь чему-то у меня научиться, тебе придется переварить один факт.
– Какой?
– Все это время, с самого начала, я учусь у тебя. Читая твои мысли. И не сказала тебе еще ничего такого, чего бы ты сам не знал.
(МЕНЯ ЖДУТ)
…Куда бы ты ни поехал – все лишь перемещение глаз, ушей, перемещение мыслей и слов, но никогда не разорвется тонкая надежная оболочка между миром и твоим «я». Вот город Истамбул, вот толпа разноцветная, со всего мира собранная по косточке, чтобы город поперхнулся этим скелетом современности, этим костяком, селедочным огрызком, вонью стоящих на рейде сейнеров, вонью помоек у закрытых в сумерках рынков – в центре, на кладбищах, над вековыми могилами, над костями, и ты чувствуешь все это сквозь свою почти, почти проницаемую оболочку, через все форточки тела, в тебе сквозняк, смешанный с двойным (черным и мраморным) приморским бризом, там, за раскаленными стенами твоего «я». Чай в тонком стакане стремительно остывает в небо.
(МЕНЯ НЕ ЖДУТ)
Место как место. Уже тысячу лет. Все вокруг – странная мимолетная пыльца, цветная пыльца времени, а место потеряло краски, заглушило звуки, и стоит огромным монолитом, единым камнем. У вечности, какой ее понимает человек, не может быть ни вкуса, ни запаха. Хорошее место для встречи.
Турки не знают Святую Софию, не хотят знать. Им и незачем. Они здесь не хозяева – такие же гости, как разноцветная туристическая толпа, как прилепившиеся к ограде кафе, как ты, сидящий в одном из них. Место как место. Только чувствуешь его плечами, и каждую секунду помнишь: ты здесь.
Ты здесь уже второй день. Еще немного – и пора ехать дальше. Встреча не состоится. Об этом говорит все, и в первую очередь – твое увеличивающееся с каждым часом внимание к городу, к его частной турецкой жизни, к прохожим, к лицам, к знакам и жестам. Сам для себя незаметно, ты выходишь из состояния ожидания. Сейчас обернешься, пороешься в придвинутом к изящному деревянному стулу тяжелом пропыленном рюкзаке, достанешь карту и развернешь, отодвинув чайный стаканчик на край. Встречи не будет.
РАЗГОВОР С ЭЗРИ
Я иду по сонному городу. Полная луна, безнадежный пейзаж: песок приобретает фактуру ночи, дома, и переулки теряют цвет, и в спину впивается воспоминание о маленькой картинке с суперобложки фантастического романа на неизвестном мне языке, которую я увидел в девять лет – кладбище звездолетов под лунным светом. Да, все предугадывается за первые годы жизни, потом могут быть только паузы. Сегодня – пауза.
Через два квартала от стены отделяется тень. Я вздрагиваю – силуэт не из симпатичных. Нос как орлиный клюв, впалый подбородок, сгорбленные плечи. И при этом – явно встречное движение, ко мне, ко мне. И – как-то боком, крадучись.
– Молодой человек, не смущайтесь, я жду вас без злого умысла! – раздается из полумрака голос, который трудно спутать с каким-нибудь другим в городе. И – тем неожиданнее.
– Эзри? – страх уступает место какой-то внутренней щекотке, предчувствию удачи новой тайны – как на той картинке.
– Ваш покорный.
Он обращается на «вы» – так здесь не принято. Ведь все одного возраста, все бессмертны. Но раз такое начало – я принимаю правила игры, которая, может быть, и затеяна, чтобы отделить нас ото всех?
– Вы ждете меня?
– А по-вашему, в моем возрасте уместно ждать только дам? – усмехается Эзри. – Не беспокойтесь, дам ждут по другому поводу. Представьте себе, у меня к вам разговор.