. Подходит и ритуальное повторение одних и тех же действий. Тысяча ударов о пол. В бубен. И наоборот — чтобы вернуться с Омеги — необходима полнейшая неподвижность. Сознание не должно издавать ни одного сигнала. Душа должна высохнуть, вымерзнуть, замаскироваться внутри. Тело окостенеть. Не знаю, как у них там (Гоша ткнул в потолок) это получается. Но они возвращаются!
Когда я довел Гошу до его комнаты, он начал заговариваться. Я положил его на кровать и с ужасом вслушивался:
— Только трое вернулись с Омеги. Записали свои воспоминания.
Что-то в этом уменьшительном «только трое» заставило меня спросить.
— Кто третий?
Как ни странно Гоша ответил:
— Этого я тебе не скажу, дружище. Видите, я предельно честен с Вами, господа присяжные заседатели. Мы не хотим ничего скрывать, но все-таки скрываем. Лозунг всех демократов ойкумены… Человек, отвернувшись, всегда забывает, что ушел так немыслимо далеко от цели. Мы все еще не имеем ключа, понимания. Алгоритма! Мы хотим управлять нашей Вселенной. Шаркнешь здесь ногой — там рухнет Эйфелева башня. Следующая остановка — Магелланово облако. Мы нуждаемся во всесилии как в Кока-коле.
Я не удержался и уселся рядом с его кроватью. Гоша не остановился, пока я не ушел. Он нашептывал — нашептывал — нашептывал мне обрывки из гигантского вороха мыслей, который накопил в кембриджской группе:
— …перспектива накинуть узду на нее поинтересней, чем срубить контейнер с разукрашенной макулатурой … Омега — круче водяных знаков … чтобы она из себя не представляла… даже если она выглядит как ячменное зерно, она посильнее, чем любое материальное, социальное явление… сильнее, чем вера, чем, мать ее, экономика, чем сила тяготения…
Когда я уходил, он продолжал шептать. Глаза его были открыты.
«Профессор, когда вы спите, куда укладываете бороду?».
Часть IV. ПЕРЕХОД
Дневник девочки Лесси. На Омегу и обратно.
Сначала то, что от тебя осталось, попадает в абсолютное безвременье. Место, для которого совершенно не подходило ни одно из арсенала человеческих слов.
Пространство? Время? Точка? Поверхность? Кубометр неизвестной среды, в которой ты стоишь? Паришь? Готовишься захлебнуться?
Сначала вокруг ничего нет. Здесь бессмысленны любые законы физики. И кажется, что здесь ты царишь вечно, постепенно утрачивая себя.
Новое пространство надеваешь на себя как тот самый голый король невидимое платье. Просто для того, чтобы создать условия, в которых комфортнее думать, двигаться, чувствовать.
Это первый опыт творения, когда ты идешь над бездной и непринужденной силой мысли придумываешь не только некую твердь под собой, но и собственные вес и формы.
Потом, если ты уцелеешь, уцепишься за какую — нибудь главную для тебя и поэтому спасительную мысль, Омега примет тебя. Ты просто свалишься на поверхность этого уникального явления.
Омега полностью вне наших систем координат. Она не вокруг нас, не внутри и возможно никак с нами не связана. Она надкосмична. Она не часть космоса, не олицетворение его стихий. Она не имеет ничего общего с нашим мирозданием, кроме того, что является и его создателем и одновременно следствием одухотворенной жизни в нем. Архитектором и одновременно архитектурой. Омега — сложная инженерная конструкция, с помощью которой управляется наша Вселенная.
Вы хотели бы узнать причины ВСЕХ изменений на Земле?
Девушка добросовестно изучила матчасть, правила перехода — от сумрака и параллельных миров, Кастанеды, О’Лири и Зеланда до последних разработок «кембриджской группы». Быть может, поэтому она отыскала Омегу совершенно неэкзотическим способом.
Ляпу выбрасывали не как новичка, а как профи, давно имеющего дело с песком — из Большого Яблока, откуда выход на Омегу всегда был непрост.
Темнилы из Нью-Йоркского филиала кембриджской группы занудно объяснили то, что она и без них неплохо знала. Технологии перехода, рекомендуемые стимуляторы (10–ти страничный перечень медицинских препаратов).
Девушка решительно отказалась. Навела свой изумленный взгляд на куратора — альбиноса и пробормотала по-русски «давно знаю, что хожу по краю, и поэтому смело упорхну за черту».
Американец, не поняв ни слова, оскалился, однако, взгляд Ляпы видимо убедил во многом. Он развел руками — «действуй».
— Смс пришла? — на прощание спросил он.
Ляпа кивнула — словно перечисление денег на счет могло что-то значить.
Десятиметровый отрезок на 6—ой авеню Манхэттена Ляпа истоптала не менее сотни раз, прежде чем обнаружила темный провал лестницы, начинающейся прямо у тротуара. Наверняка, она вела в подвальное помещение пятиэтажного монолита, вдоль которого Ляпа слонялась.
Сбежав по ступенькам, она вступила во тьму. Это был коридор без стен и потолка — с протяжным эхом, утробным гулом шагов и живыми сквозняками.
Тишина здесь безжизненна. Бесполезно вслушиваться — она как зыбучий песок впитывает вошедшего. Также как песок она надежно скрывает ответы.
И песок, и тишина всегда хотят сожрать человека, когда он остается с ними один на один.
Когда звук шагов по цементному полу перестал отражаться от стен, перестал звучать в ее голове, девушка поняла, что идет по воздуху и разверзшаяся перед ней тишина быстро съест то, что осталось от Ляпы в этом новом мире.
Почему создатели геральдических символов так неравнодушны к слонам?
К ужину следующего дня кризис жанра благополучно миновал. Доктор Гоша появился в столовой веселый, подтянутый, трезвый. Борода подстрижена и причесана. Он с удовольствием поглощает морковные котлеты, с не меньшим удовольствием рассказывает план действий:
— Ради чистоты эксперимента, вас запустят с разных континентов. Европа, Америка, Австралия.
— Почему не из России? Родины слонов и ослов?
— Ах, оставьте, — взмах вилкой, укоризненно грозит ею (зубчики легко покалывают воздух). — Вы сможете узнать друг друга. Мы дадим нужную информацию — от кучерявости волос на лобке до цвета маминой ночной рубашки. Само собой, фотки, видеозаписи. Впрочем, не исключаю, что на Омеге вы появитесь в своем собственном обличии. Не в виде желе, абрикоса или термита. Шучу — шучу, — он вновь поднимет вилку, дирижирует. — И — и — и, не вздумай убегать, ПИФ. Кокнут.
— Чушь, — пытаюсь надеяться я. Побег — мой основной план на ближайший вечер. Я в деталях знаю, как перебраться через забор, как пройти к ближайшему банкомату, как организовать себе документы. Две недели не прошли зря — я просчитал варианты отхода.
— Спорим? Давай на живца — ты перебираешься через забор и идешь гулять, я пускаю за тобой наших карабинеров. Они по 10 кило евро получают. Пусть поработают. Зафиксируем, на какой минуте тебя попытаются щелкнуть по голове и затолкнуть в фургон с замазанными номерами. Конкуренты охотятся за тобой с момента твоих приключений на Реюньоне.
Доктору Гоше я верил («кому как не ему?») — почему — то мне казалось, он вытянет меня из любой подлянки, защитит от сычей, неизвестных охотников за моей головой, Интерпола.
— Наши службы безопасности наблюдают намного пристальнее, чем тебе кажется. Они виртуозы своего дела.
— Терпеть не могу виртуозов, мастеров своего дела, правил, распорядков и мировую финансовую систему.
— Я тоже. Но как выяснилось — мы оба испытываем нежность к банковским транзакциям в наш адрес.
После сладкого я задаю и совершенно не интересующий меня вопрос:
— Теперь ты можешь открыть, кто финансирует все эту вакханалию?
— Никогда и не скрывал. Сычи постарались. До Билла Гейтса не добрались, но какого — то из Хенкелей охмурили. В России, наверное, тоже группа работает, — завистливо сетует Гоша, вставая из-за стола. — Но засекречена лучше нашей. Иначе к ним бы нанялся. Там поди Прохоров с Потаниным башляют.
— Официальные организации знают о вас? НАТО? Европарламент?
— Не смеши, ПИФ. Это не самые сильные и осведомленные организации на белом свете.
— Неужели никаких утечек? Странно, что информация об Омеге не просочилась.
— Просочилась, просочилась. «Солярис» Лема, «Проект Россия» — лучшего в России коллектива футурологов.
Еще позже он деликатно стучится ко мне в комнату, в руках у него две папки. Менее увесистую бросает на мою королевскую кровать, плавающую в томном свете огромного бра:
— Читай. Это размышления «о зоне Омега» двенадцатилетней девочки с очень некрасивым диагнозом.
Сомневаясь, крутит в руках вторую папку:
— Не знаю, понравится ли тебе это, — аккуратно кладет, словно переживая, что она рассыплется. Так же бережно я открываю. Как в диснеевском мультфильме в глаза бьет яркий солнечный свет. Со всех цифр, букв и изображений на меня смотрит Ляпа — Александра Сергеевна Синицына. Мой лучший друг в этой, и, надеюсь, следующих жизнях.
Какое ваше чувство наиневесомейшее?
Она не боялась. Точнее так — она попыталась бы испугаться, если бы точно определила для себя, что такое страх.
Девушка великолепно помнила — она, урожденная Синицына, в здравом уме и трезвой памяти, шагнула туда, куда раньше не заманили бы никакими коврижками. Не в силах определиться с географией смыкающейся вокруг темноты Ляпа вернулась к себе любимой. Она словно рассматривала себя в разбитом зеркале — всю от первого визга при рождении до последствий кишечных расстройств, мучивших ее на исходе этого лета.
Кусочки зеркала неодинаковы, неравноценны, частью неприятны для изучения. Вместе она никогда бы не собрала их, не объединила бы в женщину, цельную, не обезображенную трещинами. Шрамы и шероховатости, которые покрывают поверхность и внутренности Александры Синицыной, неискоренимы. Ничто не заставит их исчезнуть.
Ляпа наблюдала все осколки одновременно. Прожитая жизнь предстала в обнаженном, вывернутом взгляду виде. Хватило секунды, чтобы понять — с таким же успехом она может посмотреть на разбитые зеркала любого из ныне здравствующих землян. Если постараться — то и на зеркала прежде живших.