. После это случилась первая война в заливе[28]. В принципе я пробовал — можно и силой мысли зажечь лампу. От этого на Родине не случится никакой тяжеловесной беды. Но аборигены — очкодавы не любят экспериментов и чудес.
Ляпа заглянула в комнатку, освещенную тусклой энергосберегающей лампочкой.
— Ванна, — представил Покрышкин полутемный закуток, — Пять — шесть дней, и ты перестанешь ею пользоваться. Воду насос качает. Сименс. Идеальный механизм. Один на двести домов. Вильгельм поручил мне его смазывать — как — никак я энергетик по образованию. И как энергетик скажу — Сименс этот совершенно не кушает масло. Механизмы, души, тела, одежда и дома здесь не стареют. Выводы делай сама, — Покрышкин надул безразмерные губы, печально покачал головой. Выражение лица означало монументальную серьезность предполагаемых выводов.
— Алиса, познакомься это кран. Кран, это Алиса. Поворачиваешь, наполняешь, паришься. Вода кипяток. Она из каких — то сероводородных ключей шурует. Вильгельм говорил, сероводородные источники — самые старые явления на Омеге. Добиблейских времен. Вокруг них и образовались первые поселения.
Покрышкин повернул похожий на стоп — кран рычаг. В тусклую белую ванну обрушился поток желтой вонючей жидкости. Конечно, она не будет мыться этой гадостью.
Пар тут же закружился перед зеркалом, мешая Ляпе рассмотреть свое лицо. Ей показалось или оно действительно изменилось? Вытянулось? Осунулось?
— Температура семьдесят по Цельсию. Прежде чем купаться, часа два должна остывать, — Ляпа страшно захотела изучить свое отражение, но Покрышкин выключил свет и увлек ее дальше на экскурсию по дому. — Лестница на чердак. Поверь, уже завтра ты будешь смотреть на нее с меньшим любопытством. Здесь у нас одежда.
В гигантском шкафу висел одинокий синий костюм в черную полоску.
— Я его материализовал назло Хранителю. На второй день. Когда еще надеялся, что буду перестраивать здешнее неустройство.
— Материализовал? — Ляпа все еще не верила возможностям, которые открывала Омега.
— Вильгельм был очень недоволен. из-за этого костюма вспыхнула эпидемия чумы на Филиппинах. Слава Богу, ее быстро купировали.
— Слава кому? — удивилась Ляпа.
— Существование Омеги не противоречит Его замыслу. Даже наоборот, — парировал Покрышкин.
— Я могу наколдовать ящик «Растишки»?
— Тебе есть хочется?
— Нет, — удивилась Ляпа. Есть ей хотелось часто и помногу, но уже три часа она не думала о пропитании. Она думала о любви и равнодушии.
— То — то же. На самом деле колдовать непросто. Процедура похожая на получение оргазма без помощи рук. Концентрируешь потребность разрядки в районе таза, потом выплескиваешь образ. Без определенного навыка ничего не получится. Если ты хочешь по Земле крупнокалиберно ухнуть, не «Растишку» придумывай, а возьми, выкорчуй кусты возле дома. Или Вильгельма покусай. Насос раскурочь, плюнь в генератор. Тут периодически случаются такие умники — но как увидят, какие катастрофы из-за их шалостей происходят, надолго успокаиваются.
— А вы все видите? — глаза Ляпы с интересом бегали по лицу Покрышкина; также как Омегу ранее она примеряла нового Покрышкина к новой себе, к новому телу. С каждой новой секундой она становилась все более равнодушна к своему телу — ни прежней ненависти, ни долгожданной любви. — Я имею в виду последствия.
Они поднялись наверх.
— И ты научишься в свое время. Тебя не воодушевил фокус с пнем? — Покрышкин махнул в темное пространство чердака — ничего любопытного там действительно не было, — Костюм я, кстати, так и не надел.
— Как вы догадываетесь, что отмокать в ванне можно, а ставить засосы на лысине Вильгельма запрещено?
— Мы обычно называем Вильгельма Хранителем. Он уже лет пятьдесят оберегает здешний покой и сонное состояние. Аккурат со дня бомбардировки Хиросимы. Тогда и произошел последний переворот на Омеге. Насчет засосов не знаю. Возможно, это совершенно безвредная для мироздания процедура. Теоретически любое действие на Омеге откликается во внешнем мире. На те, что происходят за пределами Солнечной системы, мы вообще не обращаем внимание, миримся с незначительными изменениями на Земле. Например, если я спрыгну с чердака, ничего серьезнее увеличения гланд у малых панд Бутана не произойдет.
— Увеличение панд у малых гланд Бутана…, — «Ляпа, как низко ты пала — заигрываю с мужчиной, который меня разлюбил, цепляюсь за него, как перезрелая девственница за двадцатипятилетний возраст».
— У Вильгельма имеется амбарная тетрадь. В нее он записывает, к чему приводят теломыслидвижения на Омеге. В тетради табличка. Один столбец — причины. Например, «Ляпа ободрала два куста боярышника». В другом — следствия: «ряска в дельте Дуная покрыла двадцать квадратных километров поверхности воды». Все просто.
— Много там таких перлов?
— Уже собрание сочинений можно издавать. Знаешь, какая первая запись?
— Откуда?
— Догадайся.
— Покрышкин скребет щетину — Лена выходит из берегов?
— Я серьезно, — внутри Покрышкин произошел толчок на 5–6 баллов. Ляпа назвала его по фамилии — так же как тысячелетие назад.
— Я тоже.
— Капитулируешь?
— По всем фронтам.
— Первая запись в амбарной тетради Хранителя звучит так: «любая запись в этой книге длинною свыше 140 символов ведет к сокращению вдвое грызунов в Салехарде».
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Сочинения Хранителя продавались бы на Земле лучше, чем Библия. Все дети Би Шэна и Гутенберга смогли бы заработать на бутерброды с фуа-гра.
Несколько минут они смотрели в маленькое чердачное окошко. Однотипные черепичные крыши как шляпы торчали над зарослями боярышника. Шляпы замерших в кустах великанов. Пейзаж действительно успокаивал, не вызывал мыслей и желаний сблизится с ним.
— Все время кажется, здесь есть какой-то подвох. Но какой? Гравитация Омеги утомляет меня ничуть не больше земной. Воздух, конечно, не алтайский, но не хуже, чем в поезде Москва — Феодосия. Может, пройдем пару километров и обнаружим поселок земных до отвращения немцев? Окажется — на самом деле мы где — нибудь под Гановером или Воронежем?
— Не найдем. Я пробовал бродить за околицей. Там нет ничего кроме трав и перелесков, — уверенно ответил Покрышкин. — Видимо пока ты сама не попробуешь, не поверишь.
— Не поверю. Слушай, Покрышкин, у тебя тоже такое чувство, будто сидишь в огромной пустой комнате?
— В пустой. Без стен и потолка. С открывающимся видом в некуда. В безбрежную синь, — согласился Покрышкин. — Идеальное место для медитации.
— Я не шучу. Словно во все, что вокруг не вдохнули значения и содержания.
— Ага. Вот стул. Вот стол. Они бессмысленны.
Ляпа уткнулась носом в стекло:
— Даже если мы обставим наш домик техникой Bosch…
— техникой бошь, вошь и лошь…
— …все равно будем словно на пустой сцене стоять. Здесь нет плотности пространства. Вроде все построено по знакомым чертежам — дома, деревянные ступеньки к ним, серенькое хмурое небо, импортированное из осенней Москвы боярышник этот вездесущий. Но все это как модельки. Приложения к игре. Покрышкин, миленький, надо срочно линять отсюда. Здесь мы заболеем, сойдем с ума и умрем
— Только сегодня здесь появилась, а уже торопишься сходить с ума, — Покрышкин был обескуражен. Он из кожи лез, изображая радушного хозяина и вот тебе.
— Я не намерена задерживаться в местах, которые игнорируют GPS, географический атлас и российские системы ПВО.
Часть V. ОМЕГА
Дневник девочки Лесси. На Омегу и обратно.
Слова приходят в голову словно ниоткуда. Это следствие невероятных обстоятельств — ты как локатор улавливаешь эмоции, настроения, мысли всего окружающего. Ты становишься с ним единым. Чтобы лучше понять внутри тебя включаются механизмы дешифровки — они и интерпретируют мечущиеся вокруг невидимые волны, неуклюжими словами объясняют все то чужое, что существует вовне. Чужое становится неотъемлемой частью тебя.
Постепенно и все более равнодушно ты миришься с неожиданной переменой в пространстве и судьбе. Тебе уже не столь неуютно на чужой, неизведанной территории. Ты легко примериваешься к ней, примеряя и примиряя с собой.
Главная арифметическая формула, по которой живут немногочисленные жители Омеги: степень несовершенства и динамика изменений Вселенной обратно пропорциональны степени совершенства, простоты и неизменности мирка, который они сковали вокруг себя. Практика появления новичков показывает — они быстро осваивают эту формулу. На всякий случай их ходит встречать самый опытный житель — Хранитель.
Обычно гости Омеги улавливают, как обременительна должность Хранителя. Как чутко и болезненно он улавливает связь здешних изменений с катастрофами на Земле. Как непросто дался ему результат — Омега без острых углов, сонная и инертная.
Вы уже соскочили со своего наркотика?
— Здесь нет ориентиров, — продолжил Пух. — Поля с ленивой травой. Лесополосы — березки в три ряда. Кстати, самое безопасное дерево. Если высадить оазис из березок десять на десять метров, максимальные последствия — незначительное повышение атмосферного давления над КНДР. Евангелие от Хранителя.
— Пух, тебя не подмывает все здесь изменить? — Ляпа непринужденно испекла новое нежное прозвище Ивана Владимировича — Пух. Наверное, потому что прежнего Покрышкина с ней не было. Рядом существовало что-то легкое, почти эфемерное.
— Здесь это желание как чесотка. Постоянно мучит каждого из нас. Переформатировать Омегу проще, чем подстричь ногти. Ты, наверняка, почувствовала — здесь не только малые архитектурные формы, ландшафтный минимализм и пара сотен людей. Это пространство обладает кошмарным, чудовищным потенциалом. Оно может взорваться от одной мысли. Стать чем и кем угодно. Городом небоскребов, дельтой Дуная или Амазонки, лунным пейзажем, каменным изваянием размером с Альфу Центавра. Жажда поиграться этой ядреной бомбой — самая ранняя и самая опасная стадия заболевания Омегой. Комплекс демиурга. Вильгельм рекомендует кулинарию как наипростейший способ излечения.