— Есть. Нет, — уверенно отвечает Ляпа. Трубка трещит, словно Ляпа пребывает на расстоянии нескольких парсеков, а не двух остановок метро.
— Ляпа, ты обезумела! Если больна не ты, чокнулись твои посредники! (я не осмелился подозревать, что спятил Гугл) Я перерыл все исходники. В библиотеку ходил. В библиотеку! Это учреждение, где мудрость все еще пребывает в бумаге. Нет острова Лемур в заданных координатах! Толкиен и Желязны тебе в дышло!
— Есть. И в библиотеке Лемур хер найдешь. Он появляется примерно раз в 5 лет.
— Чтоооо? — ору я. — Пусть будут непорочны оставшиеся тайны мироздания! Сама понимаешь, что говоришь?!
— Покрышкин! Ты едешь или нет? Перелет, аренда катера у местных негритосов, трехчасовая прогулка по океану, отдых на пляже. И премия в 5 тысяч евро. Ушам не верю — мой друг Покрышкин никогда бы не отказался! Даже если бы 20 тысяч евро не лежали бы сейчас перед ним!
«Ляпа прозывалась Ляпой оттого, что могла ляпнуть самое невообразимое. От нее можно ожидать непривычного коленца. Ляпа человек нестандартной сборки. Но ТАКОЕ!!!».
— Ляпа, я не отказываюсь, — пытаюсь успокоиться я. — Но — как — я — соберу — песок — с — этого — Богом — забытого — Лемура — если — Лемура — не — существует? Природа — матушка — засранка, пока не расщедрилась!
— Слушай, Покрышкин, я устала. Умоляю, вали в этот рай для толстосумов. Бамбук покури, искупайся. Между делом съезди на двадцатую с хвостиком параллель, порыскай насчет песочка. И возвращайся. Пожалуйста, возвращайся!
С ужасом понимаю — Ляпа пьяна. И по известным мне причинам неизвестно в какой стадии.
— Твои спонсоры часом не элитные турагентства? — осторожно интересуюсь я. — По прилету не раскулачат меня на стоимость отдыха? Если песочком им головы не попудрю.
Ляпа долго ржет как лошадь, вместо Эпсомского Дерби[7] выигравшая ралли Париж — Дакар. Мне живо представляется, как из глаз у нее текут две ровные струйки слез:
— Попудри, — она задыхается от хохота. — Попудри чертей. Это бы им здорово помогло.
Она внезапно умолкает и говорит совершенно серьезно:
— Не дрейфь, Покрышкин. Поезжай. Все самое страшное с тобой уже произошло, — я ожидаю, что она бросит трубку, но, переждав километровую паузу, Ляпа добавляет. — И на всякий случай, прости меня.
Только потом отключается. Я еще долго смотрю на океан, мирно бушующий за экраном монитора. Я в шоке. Не от того, что через шесть часов буду в Домодедово, через десять — в аэропорту Орли (Париж), через двадцать пять — в аэропорту Ролан Гаррос (о. Реюньон). И все это для того, чтобы собрать грамм триста песка с пляжа несуществующего острова.
Я в шоке от более немыслимых обстоятельств — моя старая знакомая Ляпа ни разу не произносила ругательств, страшнее, чем дятел и лунатик. Пребывая в радужном настроении, моя боевая подруга Ляпа улыбалась и лишь в крайне уморительных случаях разряжалась чуть слышным, деликатным смешком. Но не ржала как лошадь!
Моя несостоявшаяся возлюбленная Ляпа ни разу не выпила ничего крепче кефира. Даже когда спасатели, прибывшие на взрытый нашими телами склон, трясли перед ней флягой, а ее глаза застилала бесконечная усталость, она оттолкнула руку со спиртом и опустила голову в снег. Она вытащила на себе парня тяжелее ее в полтора раза. По дороге, такой же бесконечной как ее усталость.
Наивность располагает к приключениям?
Заранее отрепетированную фразу «плевать на дублоны! летим вместе!» произнести не удалось. Ну что ж, я утаивал и более сокровенное — «Ляпа, я тысячу лет тебя люблю! Не знаю, что с этим делать! Как бесследно переварить эту заразу?».
Моя неслучившаяся искренность все еще пересыхала в горле, когда я вылетал из Домодедово. Если в ближайшем будущем не смогу преодолеть немоту, пусть признания утратят пыл, остынут, расколются на буквы и навсегда осыплются песком. Я добавлю их в Коллекцию или развею по ветру.
— Пока. До встречи, — я сухо попрощался с Ляпой и по просьбе экипажа выключил телефон. Моя тревога с большей вероятностью нарушит работу авиаприборов, чем сигналы сотовой связи.
Самолет удалялся от Ляпы со скоростью 780 км/ч. Так сообщил мне капитан аэробуса Лампочкин — весьма и весьма неосторожная фамилия для человека, от которого зависит безопасность полета.
Конечно, мне не следовало искать свое счастье в тысячах миль от места его прописки, но уж таково свойство человека — искать всевозможные смыслы жизни там, где их нет.
Впереди у меня восемнадцать часов мыслей о счастье, Реюньоне, Лемуре, таинственных покупателях песка и, конечно, о Ляпе — самой загадочной компоненте будущей бессонницы.
Даже если размолоть меня на кусочки как неоправдавший надежд гайдаровский горячий камень, уверен — каждый из них продолжит по — своему любить Ляпу, будет добиваться ее расположения, не прекратит страдать — сомневаться — надеяться.
Мы с ней две точки точнее два множества, которые непременно перемешаются, станут едины. Но у этой нематематической задачи не существует простого решения — слишком много неизвестных.
По логике развития избитых любовных комбинаций после Памира мы имели неплохие шансы вернуться как минимум Ромео и Джульеттой. Мы не стали даже Эсмеральдой и Квазимодо. Это я не к тому, что выгляжу как крокодил — просто моя завидная осанка и отчаянная влюбленность в беспросветную блондинку категорически не напоминают трагических героев не столь далекого прошлого.
— Мы ведь обязательно будем вместе? Обречены? — полушутя спросил я, когда мы бродили по паркам первопрестольной. Это был период моих первых осторожных ухаживаний — месяц спустя после того, как заросли наши кости, ровно в тот день, когда нам захотелось новых приключений.
— Нет, — так же полушутя ответила Ляпа. — Мы с тобой герои, Покрышкин. Герои должны безоглядно мчаться в сторону заката.
— Ну и что? Помчимся рядом. Лошадки синхронно машут хвостами и покачивают задницами. Потертые седла опять заскрипят. Впереди будет вставать огромное солнце. Во весь горизонт. Как в «Неуловимых мстителях» Кеосаяна[8] старшего.
— Увы, Покрышкин, за линию горизонта герои отправляются поодиночке, — в тот раз она осторожно высвободила ладошку из моей руки. Пошла рядом, совершенно и очень болезненно не касаясь меня.
Я никогда не мог собрать все свои мысли о Ляпе в кучу. Из них не получилось бы связного повествования. Может от того, что Ляпа по своей природе неуловима? Иногда я думаю, эта миниатюрная ореада[9] с кукольными глазами и татуировкой на виске — как раз то чудо, которое я ищу всю жизнь.
У вас есть Тайны?
Она носила огромные заколки, но походила скорее не на Мальвину, а на безумную девочку с пропеллером на голове. Иногда казалось — ее отделяет несколько взмахов кисти от превращения в белокурую анимешку или девочку — эмо.
Она напоминала матрешку с секретом, в которой, раскрыв изрядное количество полостей, не обнаруживаешь цельного ядра. Кругом скорлупки — ничего настоящего.
Она бывала вызывающе откровенной, дерзкой, даже порочной. Речь с поволокой, томные жесты — маленькая Ляпа охотно надевала на себя стиль женщины — вамп. При этом оставалась обжигающе холодна, как жидкий азот. Все это не добавляло мне шансов.
В нашу первую встречу я ловко раскусил ее — она не интересовалась ни женщинами, ни мужчинами. Плохо скрываемое равнодушие не было ее тайной. Секрет Ляпы все время ускользал от меня — поэтому я продолжал надеяться.
Нынешнее приключение давало мне очередную возможность. Получив деньги, я помогу спасти Коллекцию. Чем не ключик к сердцу, когда вокруг почти все вопросы разрешаются толщиной кошелька?
В эпоху перемен даже у состоятельных людей свободная наличность ушла словно вода в песок. Я четко не отсек момент, когда все стали должны всем. Долги простых смертных оказались возмутительными, долги богатых — катастрофическими, долги зажиточных стран — неисчислимыми. В этой ситуации каждый скрупулезно решает, чем он жертвует, чтобы остаться на плаву.
Остаться на плаву да еще с трофеем в виде любви всей жизни — когда всё трещит по швам, задача соизмеримая с подвигами бойцов прошлого. Я готов был биться до последнего, лишь бы Ляпа не лишилась Коллекции.
Она тонула — значит, ее требовалось спасать. Простая логика. Всех этих мыслей мне вполне хватило до Парижа.
Вы путешествуете, не выходя из-за компьютера?
Полагаю — вы бывали в Орли. Мне не приходилось. Я бы с удовольствием рассказал о нем, но боюсь — заскучаете. В нашем глобализумном мире перелет в дыру любой степени отдаленности от пенатов кажется теперь отвратительно прозаическим.
Наивно пытаться удивить перечислением широт и стран, над которыми я пролетел в течение суток. Или рассказами о сотне неоригинальных мелочей, случившихся в полете. В Инете воз таких историй. Набейте в поисковике «фото бортпроводниц», «стюардессы», «чем занимаются пилоты в полете».
Скучный аэропорт Ролан Гаррос (о. Реюньон) встретил меня равнодушно и тут же накрыл курортным колпаком плотного влажного воздуха, в котором хотелось передвигаться неторопливо и одергивать любые суетливые мысли.
Здание аэропорта выглядело как менее ухоженный брат — близнец европейских воздушных гаваней, от Римини до Ларнаки. Как специалист по промышленной безопасности уверенно заявляю — оно нуждалось в диагностировании и реконструкции.
С гордостью добавляю — на Реюньоне не отыщется экспертов моего уровня, но я не стал предлагать свои услуги администрации… закинул на плечо 80-ти литровый рюкзак и окунулся в липкую тропическую жару с непоколебимым намерением прибыть в тесный зал вылетов не позднее, чем через трое суток.
Я был гораздо более наивным, чем Владислав Жигимонтович[10], двадцать четыре года кряду считавший себя Великим князем московским.