— Чушь. Отсюда на Землю уходят очень несчастные люди.
— Хм, — других комментариев ПИФ дать не соизволил. — Сюда можно попасть без Вашего ведома?
Вильгельм усмехнулся:
— Теоретически я даже не представляю территории Омеги. Возможно за горизонтом еще сотня деревень поселенцев. Насколько я знаю, все проведенные здесь экспедиции безрезультатны.
— Как Вы узнаете о вновь прибывших?
Они приближались к домику гостей. У Пуха и Ляпы оставалась минута, чтобы насладиться одиночеством.
— Выработалась интуиция. Я всегда словно ровный гул слышу. Его издают свои. Появление новенького как лишняя нота. Писк. Услышав его, я обхожу поселение по периметру, пока не встречаю гостя. Писк утихает. Вместо него я начинаю слышать прибывшего.
Вильгельм прибавил шепотом:
— Вы всегда появляетесь на окраине. Мне вообще кажется — все, что за пределами поселения — иллюзия. Мы сами мостим землю, когда идем к горизонту.
— Клево, — ответил Покрышкин. — Говорите, мой брат — близнец давно прибыл?
— Не говорю. Думаю.
— Без разницы. Вы еще думали, что нескольких Покрышкиных природа не вынесет. кто-то обязательно издохнет.
— Вы весьма неточно меня цитируете. — Вильгельм поморщился, число складок на его лысой голове умножилось. — Еще один новенький прибыл! Ваш?
ПИФ мог не отвечать. Хранитель почувствовал, как в теле собеседника началась цепная реакция плохоопознаваемых чувств, среди которых были радость, надежда, неуверенность и страх.
«Ляпаляпаляпаляпа».
Они подошли к домику для гостей.
— Я обдумал все, что Вы сказали, Иван Владимирович. Считаю катастрофическими и невозможными все Ваши предложения. Если Вы попробуете раскачать Омегу, я поступлю с Вами как с теми безумцами, которые пытались делать это в прошедшие шестьдесят лет.
Не нуждаясь в ответе, Вильгельм вошел в домик для гостей.
ПИФ усмехнулся — он пришел бороться, грызть зубами и победить. Потому что позади не осталось ничего. Плевать на пустые угрозы. Шпага просится из ножен.
Непросто быть прозрачным?
Когда ПИФ увидел их вдвоем, все окончательно запуталось. В этот момент ему вдруг стало фиолетово, что он находится в «капитанской будке Господа Бога», что он последний бастион обороны Земли, что он может стать демиургом и от него зависит счастье человечества.
Волновала прозаическая вещь — его уникальность, неповторимость, его сумбурные мысли и чувства, которые он по праву считал венцом творения, его ревность и отчаяние сейчас как на ладони. Открыты всем и каждому в этих заколдованных просторах.
Основной сюрприз, который преподнесла ему Омега, — прозрачность. Она грозила сделать невыносимой его жизнь здесь, особенно теперь, когда он уязвим изменой.
Что будет, когда его сознание станет распознавать не только Вильгельм, но и Ляпа, брат — близнец?
«Есть на Омеге место, где я смогу провалиться сквозь землю?».
ПИФ ощущал себя голым карликом, пляшущим под улюлюканье толпы.
Стараться не думать, не чувствовать все равно, что стараться не дышать. Как сбросить балласт мыслей о поручениях доктора Гоши, о своих наполеоновских планах, о Ляпе, о волосах на ягодицах? Тупо вспоминать таблицу умножения?
— Наверное, Вас не надо представлять друг другу? — буркнул Вильгельм, прочитав и просчитав бурю эмоций ПИФа. Махнув рукой в сторону кровати, жители которой уже натянули до подбородка одеяло, Хранитель кивнул Ляпе, усердно хлопающей изумленными глазами, и предусмотрительно ретировался из домика гостей.
— Мы стучали, — ПИФ отвернулся. Шорох одежд означал, что новые знакомые перестали изображать Йоко и Джона и соизволили спрятать возбужденные подробности своих тел.
— Здравствуй, Покрышкин. Поворачивайся, чего стоишь как истукан?
ПИФ послушался. Ляпа осталась прежней и одновременно совершенно иной. Девушка произрастала из того типа женщин, которые в зависимости от сочетания места — времени — одежды могут выглядеть антиподами — антиподами — антиподами сами себе: совершеннейшими простолюдинками, королевами эльфов, развратными и к тому же бестолковыми девками. Сейчас она была скорее простолюдинкой — джинсы и зеленая кофточка.
На эту простолюдинку ПИФу как и прежде захотелось примерить элегантную широкополую шляпу, оттеняющую татуировку на виске, боа и перчатки до локтей.
Троица с любопытством плавала в глазах друг у друга. Точнее ПИФ рассматривал себя и свою романтическую возлюбленную.
Они — неожиданного гостя, которого непросто встроить в их и без того сложные отношения. Чужие эмоции бухались в грудь чаще, чем удары пульса.
Ляпа ощущала себя Дорианом Греем, вокруг прикрытого портрета которого столпились десятки жаждущих разоблачения. И сейчас они (мясники!) деликатно моделируют, как сорвать саван, наброшенный на ее настоящее уродливое лицо.
Девушка прекрасно понимала — под покрывалом нет ничего интригующего, забавного или миловидного. Исключительно боль и зубовный скрежет.
На что она надеется? Те, кого она любит, разойдутся? Саван обратится в броню? Что дорисовать к любовному треугольнику, чтобы он перестал мучить?
«И что нам теперь делать?», — с частотой в одну секунду чувствовал каждый из них.
Они не знали. Девушка изумленным взглядом обыскала двойников:
— Оказывается, меня двое мужчин за пазухой таскали, — сказала это как всегда с поволокой, но глядя в глаза именно Пуху. Поэтому и аритмия сердец была разной — у Пуха от предчувствия свершающейся любви. У ПИФа — от ревности.
Мизансцена, начав развиваться по классической шведской схеме «жена — любовник — добрый муж», грозила обратиться из анекдота в триллер.
Близнецы враждебно смотрелись друг в друга и не узнавали. Ничего похожего на водевильные ощущения. Они видели не свои отражения, а чужих неприятных мужиков. Отличалось немногое — одежда (брюки vs хаки), длина волос (одинаково небрежно располагавшихся на голове), седая проседь на виске у ПИФа. Даже легкая щетина на бледных щеках выглядела одинаково аккуратной.
«Все еще любишь?» — «Все еще люблю» — «Она не слышит?» — «Нет. Мы её тоже», — перекинулись Покрышкины вопросом и ответом.
«Ты не выстрадал ты эту любовь — подумал ПИФ.
— Страдания здесь ничего не значат, — ответил Пух».
Одинаково густые брови, одинаковые губы в пол — лица, наморщенные лбы, гордо расправленные плечи.
— Давай сразу договоримся. Я принц. Ты — нищий ушлепок! — сказал свежеприбывший Покрышкин II — ПИФ, как окрестил его доктор Гоши.
— Ушлепок? О, невинные изобретатели тетриса и демократии, Герасимов и Перикл! Судя по всему, это погоняло для всех квартирантов Омеги? Ушлепок, да? — откликнулся Покрышкина I, удобно и навсегда заклейменный Ляпой как Пух.
Оба стараются грозно хлопать глазами — получается растеряно. Ляпа изумленно наблюдает диалог близнецов, легко просчитывая сгустки их эмоций, обрушивающихся словами.
Сами же Покрышкины чувствуют друг друга с полувздоха — именно такими должны быть идеальные взаимоотношения между жителями Омеги. Абсолютное предчувствие собеседника, телепатия, понимание без границ.
— Ушлепок, да, — подтверждает ПИФ. — Сочувствую тебе. Ты не знаешь о прогрессивной терминологии доктора Гоши.
— Доктора Гоши? — вновь нелепый вопрос из уст, точь — в — точь таких же, из которых звучит ответ:
— Есть такой доктор в нашей родной Вселенной, — Пух словно ныряет куда-то. Глаза стекленеют. ПИФ недоуменно смотрит на него и понимает — Пух безрезультатно ищет на Земле доктора Гошу с целью покопаться в рыжей ученой голове и узнать, кто же такие эти ушлепки.
— Пусть я нищий. Но я нищий дедушка, — после паузы продолжает спорить Пух. — А ты хоть и более информированный пациент неведомых эскулапов, но все-таки дух галимый.
Впервые тепло и ирония в голосе. Ляпа видит, что препирательство между близнецами — уже игра. На самом деле они крайне интересны друг другу. Именно так, как любопытен человек только самому себе. Вечное узнавание — разочарование — поиск.
«Удивительно, ПИФ звучит совершенно не так как Пух. Беспокойно, растеряно, раздраженно. И еще ожесточенность Какая-то. Словно Пух виноват».
Пух был ближе. Именно на него израсходован первый миллион любовных разрядов, которые Ляпа пронесла с собой.
ПИФу захотелось вогнать шпагу в грудь своему отражению, мирно улыбающемуся рядом. По рукоять и провернуть! Он не предполагал, что и за пределами Вселенной ему придется бороться за Ляпу. Он не знал, как сражаться с самим собой.
Вы можете долго и пристально смотреть в глаза другому человеку?
От нее, как и прежде, исходил солнечный свет. Зрению не удавалось пробиться к ее лицу. ПИФ приблизился, галантно поцеловал руку своей… своей. Кто она ему сейчас?
«Капитошка! Вот он кто! Капитошка (Пух) и Бельмондо (ПИФ)», — подумала Ляпа о Покрышкиных.
После приветствий выяснилось — в этом маленьком домике совершенно некуда девать руки, ноги, взгляды. На троих их избыточно много, и в арсенале нет изобретательных слов, чтобы развеять неловкость. Неловкость повсюду.
Как на светской тусовке, Ляпа, ПИФ и Пух неторопливо разгуливали по дому, заглядывали в углы, включали воду, говорили вопиющие банальности:
— Как вам Омега? Погода здесь всегда такая? Что будет, если спилить дерево? Запах сероводорода? Дизель — генератор работает почти бесшумно.
ПИФ и Пух периодически принимались пикироваться, пересыпая речь именами из Википедии и ЖЗЛ. В их проклятиях исторические персонажи занимали несвойственные им позы и совершали предосудительные поступки, преимущественно сексуального характера.
Вернувшись с чердака, ПИФ растянулся на кровати Ляпы, девушка пододвинула стул к окну, Пух занял остывшее ложе и как самый опытный неторопливо объяснил, какой шок для Омеги — появление новеньких. Новенькие в одно мгновение могут распылить Вселенную.
— Скажите, судари! Благо или наказание, что мы попали сюда? Благо или наказание то, что я лишена деликатной способности видеть и быть видимой насквозь?