Вопрос остался безответным. Вильгельм привел третьего волонтера кембриджской группы — итальянского священника Луиджи.
Вы могли бы понять и открыть все свои чувства?
В этой компании Луиджи оказался светлым лучиком. Он быстро развеял пасмурные настроения. Через полчаса у всех устоялось ощущение, что Луиджи не уходил, не приходил, а всегда прыгал здесь. Маленький, юркий, нарядный — подстриженная под горшок голова с аккуратными торчащими в стороны ушками — локаторами, чистое веснушчатое личико, брючки песочного цвета, бежевая рубашечка с короткими рукавчиками.
Имя Бога зазвучавшее, в разных кубометрах комнаты, стало очень похоже на него. Невесомое, игрушечное, юркое. Хотелось, чтобы Всевышний немного походил на Луиджи.
Хранитель поддался очарованию священнослужителя и щедро объяснил нюансы небытия на Омеге. Священник быстро ухватил суть происходящего и теперь бодро проповедовал:
— Что может быть интереснее паноптикума, которым мы получили право наблюдать?! — восхищался он третьей стадией заболевания. — Чужие судьбы, жизни — они окрыляют, учат, мучат. Мы должны как благо принимать дар чтения душ.
Определенно, Вильгельму посчастливилось с таким гостем.
— Непротивление…послушание…обет. Что может быть правильнее созерцания и отказа от действия… во имя…, — случись цунами, землетрясение Луиджи нашел бы повод сказать «как мило».
Присутствующие хмуро слушали монолог, угрюмо наблюдая активную жизнь рук Луиджи.
Наконец, тот иссяк. Вильгельм перехватил инициативу и, вооружившись философией — психологией, затрубил об особенностях Омеги.
Свое красноречие он адресовал Ляпе и ПИФу, не смирившись с появлением на Омеге деятельного карбонария и его знакомой, мысли которой под замком. Хранитель словно уговаривал их раскаяться:
— Вы же не формулируете чувства и эмоции человека, который оказался рядом. Просто узнаете их. Как свои. Это лишнее доказательство, что мы с вами — не разные Вселенные и всегда найдем общий язык. Это шаг в эволюции, — Вильгельм не удержался на месте, встал и начал прогуливаться по аудитории. — К этому очень легко привыкнуть. Вы быстро научитесь не фокусироваться на чужом сознании. Не слышать его. Да и любому нескромному можно дать понять, что его любопытство несвоевременно и неприятно.
Луиджи заерзал на стуле, стараясь вставить слово.
— Чем же сейчас заняты жители? — священнику не терпелось начать проповедь слова Божьего, в которое он гармонично встроил Омегу.
— Дрейфуют, — печально ответил Вильгельм. — Созерцают. Новички, как правило, ищут себя, звезд, политиков, попадая в переплет к незнакомым и невыдающимся. Нужны годы практики, чтобы научиться находить на Земле нужных и интересных людей. Многим за все время пребывания на Омеге даже себя не удается отыскать. Хотя все настойчиво ищут.
Ляпа возмутилась:
— Зачем наблюдать себя отсюда, если о себе и без того все известно?
Хранитель пожал плечами:
— Мы всегда боимся упустить что-то важное. Вот и мечемся. Многие жители Омеги прочесывают по сотне, тысяче судеб в день.
— Поэтому они не выходят на улицы, не собираются вместе? Не митингуют, — вступил ПИФ.
— Не только. Вторая проблема — фокусировка, — пояснил Хранитель. — Когда собирается несколько человек, крайне сложно сосредоточиться на чувствах собеседников. Вы, наверное, почувствовали? Гул. Теряется ощущение друг друга. Когда рядом больше 10–ти, ощущения становятся болезненными.
Вильгельм говорил горячо и проникновенно. Темы несуществования на Омеге были выстрадано близки ему. Вместе с тем слушатели угадывали его паническое состояние.
Хранитель не знал, что ожидать от ПИФа и новенькой, миниатюрной гостьи, выстроенной словно из одних острых углов — острые плечики, стремительная походка, состоящая из мелькания острых коленей и локтей. Маленький острый нос, острые изумленные глазки, буравившие собравшихся мужчин.
— Мы должны сохранить Землю. Чтобы вернуться назад, — подытожил Хранитель.
ПИФ громко фыркнул. Остальные послушно кивнули.
А вы боитесь неожиданных изменений?
Недавняя горячность слов и мыслей подстыла — Омега действовала отупляющее — отрезвляюще, без боя одерживая победу.
Еще час — и он будет неспособен на решительные действия. Залипнет, засохнет, сдуется. Необходима схватка, разбалансировка системы. Песня во все горло, мордобой, дуэль — все, что угодно лишь бы развеять морок, стремящуюся к нулю энтропию.
Другие гости Омеги, не уловив исходящей от ПИФа угрозы, обсуждали, где кому жить. Единственный свободный домик на другом краю Омеги предлагалось разделить ПИФу и Луиджи. Сигнальным выстрелом послужило уверенное решение Ляпы остаться вместе с Пухом.
— О чем вы, курочки мои? — загремел ПИФ, — Хотите расползтись по углам и утихнуть?! — он вскочил с постели. — Неужели не понимаете?! На Омеге не созерцательно дрожать надо! Не по яйцам скакать, боясь разворошить гнездо Пандоры. А исследовать! Землю — матушку спасут не инертные ботаники. Не осторожность. Только Великий Эксперимент. Кто еще не опутан здешней толстовщиной? Ушлепок милый, ты со мной? — обратился он к Пуху.
«Ох — ох — ох. Как все скучно! — подумал Пух и покачал головой. — Судьбы мира опять решаются в столь прозаическом интерьере».
«Трус! Четырежды трус, трижды предатель! Что ж, момент настал, — мысли ПИФа перегоняли друг друга. — Сейчас я буду делать то, о чем так мечтал доктор Гоша. Перезагрузка. Переворот на уши всего тварного мира».
— Омега — очередная история о том, как обезьяну посадили в Cayenne и заставили развозить почту. Или назначили управлять режимами нагрузки АЭС. Обезьяна набожно замирает, бестолково машет руками, лупит по всему, до чего дотянется. Потом вновь боится пошевельнуться, чтобы не навредить. Пора становится людьми!
— Жители Омеги боятся пошевельнуться, — Вильгельм не смотрел на ПИФа. — От того, что они вволю поэкспериментировали. Кошмарная история цивилизации — с первой до последней страницы.
— Это не оправдание, — ПИФ прошел мимо Хранителя (тот не удосужился повернуть голову ему вслед) и первое на что решился — со всего размаха влупил ногой по входной двери.
Вильгельм с удивлением заключил — отзвука этому удару на Земле не случилось.
ПИФ выбежал во двор с таким чувством, что сейчас придется лезть на баррикады, агитировать за человеколюбие перед толпой с пиратскими флагами, до хрипоты кричать жителям о том, что Спасение пришло, не пустишь Революцию в дверь, она влезет в окно.
На лужайке перед домом было тихо и безлюдно — ничего не отвечало его подогретому настроению. Ни пения птиц, ни отголоска бесед. Как всегда на Омеге. Лишь сочные ветви боярышники чуть вздрагивают на слабом ветру.
«Теперь что? Добрые жители, подъем?! Ломать кусты? Плеваться? Пинаться и капризничать? Наверное, здесь даже дуэльных пистолетов нет», — ПИФ как тигр в клетки прошелся по периметру лужайки. Он изучал, что сломать, разрушить, перевоплотить до неузнаваемости. Как он и надеялся, собеседники высыпали на крыльцо, но не так быстро как хотелось.
Пух уловил неожиданную радость Хранителя — благодаря ПИФу появилась неплохая возможность продемонстрировать технологию работы с непокорными мира сего. Если кто-нибудь в полной мере использовал бы таланты телепатии, которыми наделяла Омега, то смог бы прочитать воспоминания Вильгельма о тех днях, когда тот боролся с пассионариями. Хитростью, уговорами, угрозами и террором.
ПИФ сбросил на землю пиджак, расстегнул ворот белой рубахи.
— С чего начнем? — грозно заорал он. Подошел к боярышнику, по — медвежьи продрался сквозь него, вернулся через пролом обратно, начал ломать ветки. — Веник соберем, чайку заварим и в баньку? Где здесь бьется самый ранимый пульс голубой планеты?
Комментарии своим дерзким действия ПИФ выдавал громко и выразительно, чтобы зрители, замершие в десяти метрах от места акции, хорошо слышали и боролись со своими страхами.
Он ломал ветки, топтал траву, с отчаянием чувствуя — его не поддержат. Все напряжены, более того, настроены против него. Лишь Ляпа непроницаемо изумленная стена.
«Неужели я уже допустил что-то необратимое, от чего любовь и здесь не пожелает складываться в любовь?».
Луиджи в испуге закрыл глаза, не вполне осознав — так он лучше увидит стихийные бедствия, которые последуют за треском веток, но…
Никаких катастроф на Земле не произошло!
ПИФ успел набрать жиденький букетик и приблизиться к испуганным зрителям:
— Ну как? Продолжим опыты? Выроем траншеи на вечевом поле?! Снесем эстраду?! Рассказывайте, где кнопки, — рявкнул он Вильгельму.
«Излупишь розгами Хранителя? — поинтересовался Пух. — Дуэль на вениках однозначно приведет к новой пятидневной войне».
ПИФ был на середине лужайки, в протянутой руке ветки, в глазах растерянность, ожидание, гнев, когда у него под ногами возник серенький островок без травы. Пятно зыбучего песка занимало не более 3–х метров в диаметре — ровно столько, чтобы у жертвы не было возможности дотянуться до твердой кромки земли. ПИФа буквально затянуло в него.
Не только рукам не за что уцепиться. Глаза наблюдавших за ним свидетелей также беспомощны. Только блестящие зенки Ляпы слишком выразительны, чтобы понять, о чем они.
«Заживо похоронить одного из Покрышкиных? Чтобы не путаться с расчетами?», — погружаясь в трясину, ПИФ старался выглядеть и думать достойно. И зрителей своего унижения старался рассматривать без укора.
— Так вот, как Вы наказываете буйных. Быстро, бесшумно и эффективно, — возмутился Пух. — Самый безболезненный способ дематериализации?
«из-за этой зыбучей лепешки тепловая мощность Гольфстрима снизилась всего на тысячу мегаватт. Тело моего двойника станет набором песчинок, перемешается с землей Омеги. Через полчаса трава затянется над плешью. Ничего не напомнит о безвестно…», — Пух бросился к ПИФу — тот погрузился по грудь и беспомощно вскидывал руками, все еще не решаясь просить о помощи.
Пока Пух вытаскивал из песка незадачливого демиурга, Хранитель спокойно пояснил: