Что может быть лучше умиротворения, тишины и одиночества?
Русский турист последних посткризисных созывов, в отличии прежнего, вымирающего от комплексов, уверен в своих силах и возможностях. Оказавшись в незнакомом, иноземном городе, он чувствует, что открывает terra incognito не только себе, но и всему цивилизованному миру.
При этом он всегда озабочен как бы вместе с собой поместить на осваиваемую территорию и сотню российских брэндов, которые непременно нужно тиражировать и внедрять в массы. Иначе аборигены продолжат влачить свое существование, не познав отблесков прекрасного — Достоевский, Михалков, Бондарчук и Бондарчук, Путин, Ксения Раппопорт, энергорубль и Сочи—2014.
Со своим неплохим английским я смог договориться с поголовно франкоговорящими. Последовавшая комбинация добавила множество курортных впечатлений: такси, аккуратный портовый городок Сен — Дени, забегаловка «Луи-Лу», в которой я устроился из экономии денсредств — конечно, я не собирался возвращать накладные расходы.
Два часа я провалялся в душной комнатенке, способной взлететь в небо, если прибавить оборотов ленивому вентилятору надо мной. Но увеличить его скорость не удавалось — кнопки на пульте управления были выломаны с корнем. кто-то уже пытался воспарить?
Когда солнце уверенно покатилось к горизонту, я отправился в порт Сан-Желе ле Вайнс. Получилось примерно тридцать неторопливых минут шагом. Еще полчаса понадобилось на объяснения с аборигенами:
— Любой, любой! Any! Vedette![11]
Абрамович! «Пелорус» (жест рыбака, демонстрирующего полутораметровую щуку)
Просто покажи, как на нем гонять.
Вот балда!
Пожалуйста, мой паспорт, водительское удостоверение.
На машину, дятел. На катер нет у меня прав.
Я тебе залог оставлю.
Pledge! Garant![12] 5000 евро, five thousand euro, ok?
Ok. Еще бы не окей.
Хочу выйти в море без сопровождения… один uno, you see?
С пожилым негром, раздобревшим от европейских дотаций, мы выехали тренироваться в акваторию.
Катер оказался резвым, но элементарным в управлении. Лонг (так я стал обращаться к хозяину посудины, не вполне поняв его самоидентификацию) тыкал пальцами, неадекватно жестикулировал, неожиданно вскрикивал, давал множество противоречивых команд. При этом, не переставая улыбаться. По всему следовало — ему нравится все происходящее в этом мире. Мне тоже бы нравилось, если бы не…
Я сделал пару неплохих виражей и смог аккуратно припарковать катер к деревянным стапелям. Еще пять минут мы тыкали друг другу в часы, намечая завтрашнюю встречу.
Время я рассчитал с запасом. Три часа туда, час поисков, три обратно. У меня и мысли не было, чтобы накинуть час, полтора на прогулку по несуществующему острову, сбор песка и удивленное покачивание головой.
Мы пожали друг другу руки. Не желая расставаться со мной, негр несколько минут шел рядом и увлеченно чесал языком, возможно, пересказывая мне все сплетни Реюньона. Я лишь пожимал плечами.
В «Луи-Лу» меня неплохо покормили сладкой свининой и плоскими как блины фруктами. До постели я еле дополз.
Вентилятор в моей комнате крутился намного живее, чем днем. На верхний этаж отовсюду заползали ароматы цветов, живительная прохлада. За окном возбужденно трещала тропическая ночь. Я не ответил на ее призывы и накинул на голову тоненький плед.
Мне удалось освоиться с гнетущей мыслью, что я за тысячу миль от дома и, если сейчас в мою темную конуру заползет, ну например, лепрекон, и сожрет меня, мало кто из родных — близких примется разыскивать здесь Ивана Владимировича Покрышкина.
Перелетом через пятьдесят широт я выключил себя из московской суеты. Она связывала меня не только со словом «жизнь», но и являлась единственной корневой системой для моего произрастания на голубой планете.
Теперь я объединен с тысячью привычных мне мелочей единственным словом «Ляпа», наличностью в евро и мобильником под рукой. Но и эта связь стала ненадежной. Почему?
Хм. Я шепчу кромешной тропической темноте, не привыкшей к звукам русской речи: «Потому что я слышал пьяный истерический смех Ляпы и видел темную синеву океана как раз в том месте, на котором, по мнению Ляпы, я должен найти остров».
Мне бы нравилось все происходящее под луной, если бы не ляпины метаморфозы.
И, тем не менее, когда на телефоне пропищал будильник, первым делом я сунул в рюкзак склянку для песка — одну из тех, что выдувает дремучий осетин Вано с Тимирязевской.
Вы когда-нибудь были совсем одни?
Лонг бросил мне ключи и равнодушно удалился. Я специально наблюдал, не обернется ли — проверить, насколько неуклюже я выхожу из акватории. Дудки — пенсу по барабану. Сегодня его ждет сотня интересных занятий, к которым отнес бы и поплевывание в экологически чистый тропический воздух.
В течение часа я не расставался с навигатором — минуты, секунды координат ползли лениво, несмотря на предельную скорость, которую я выжимал из юркой посудины.
из-за отсутствия морских навыков я поминутно сбивался с курса и как пьяный петлял по сверкающему океану.
— Феличита! Па-па-па-па-бааааа-ба, па-па-па-па-бааааа! Феличита, — во всю глотку орал я. Заданная точка неумолимо приближалась. Это нисколько не беспокоило — я не сомневался в исходе операции: выйду в нужные координаты, покружу и домой в вечнодремлющий Сен-Дени.
Я все реже прикладывал ладонь к навигатору, чтобы рассмотреть цифры на бликующем экране. Когда в гордом одиночестве наблюдаешь вокруг себя волны, начинается казаться — ничего кроме них нет. Океан грандиозен и вполне может обойтись без нас. К такому неутешительному выводу я пришел на исходе третьего часа плавания.
Минут через 20 я изменил мнение. Новая аксиома звучала так: если после изматывающего морского путешествия ты видишь сушу (даже ту, которой по расчетам и быть не могло) тебе кажется — из всего, что вокруг, только суша закономерна. Только суша начало отсчета. Пока не достиг ее — ты как фантом, все еще не начатая рассказчиком история.
— Лемур, — выдохнул я и что есть силы нажал на педаль газа. Координаты я проверил только тогда, когда незыблемость суши утвердил вид лижущих ее волн и шум вздыхающей на ней растительности.
— Лемур, — восхищенно повторил я. — Ну, Ляпа! Ну, номер! Твою маму и всех ее песчаных родственников.
Я не переставал увлеченно сквернословить, пока приближался к острову, кидал якорь, щурился в наплывающую зелень пальм, скидывал майку и плавки.
Я чувствовал себя абсолютно свободным Колумбом в абсолютном робинзонкрузовском одиночестве.
Сама мысль, что здесь может оказаться кто-то кроме меня, подумай я ее в тот момент, показалась бы дичью.
Я прыгнул в изумрудную воду. Волны раскачивали меня, нашептывая свою бесконечную историю. Я не стал плыть. Побрел к берегу, как невыносимо уставший путник, наконец-то достигший цели своего путешествия длинною в жизнь. До ровной линии прибоя оставалось метров тридцать.
— Лемур, — восхищенно подытожил я, когда вода плескалась ниже колен.
Пусть именами Тарантино, Эйзенштейна и Фелинни назовут чипсы и тампоны, если окружающее выглядело бледнее, чем реинкарнация Голубой лагуны.
Моя натура, уже потертая разнокалиберными земными красотами, вновь оказалась способной на самое искреннее, самое безоговорочное изумление увиденным. Идеальная рекламная картинка. Баунти. Рай среди волн.
Сверкающий белый песок («коралловый, высшей категории»), лазоревая вода, ослепительно зеленые пальмы. Склонившись, приветствуют меня. Разная степень покорности.
Вышагивая на берег аки Афродита, я впервые подумал:
— Наверняка, это не Лемур, а l’amour. Ляпа ошиблась только в этом.
И еще я подумал — сравнение моей персоны с богиней красоты и любви весьма приблизительно. Сходству очень мешают чуть напрягшийся детородный орган и склянка для песка в правой руке.
А если Гугл, Яндекс и kremlin.org что-то недоговаривают?
Лемур представлял собой песчаную косу. Мягкий песок у острия заворачивал ее в сторону экватора. В утолщении — там, где коса должна крепиться к древку, поднималась небольшая зеленая возвышенность, которую со всех сторон окружал пляж: лилипутские барханчики песка на причесанных ветром лилипутских дюнах.
Свобода, сказка, одиночество — длинною в пятьсот метров, шириною не менее тридцати.
Индийский океан, поблескивающий сквозь заросли пальм, казался более таинственным, чем океан вблизи. Словно остров, перехитривший Гугл, всплывший из морских глубин — линза, делающая знакомые предметы сверхъестественными.
Именно здесь на обжигающем песке на меня нахлынуло гнетущее ощущение эфемерности происходящего. Чуда. Словно я попал в эпицентр вымысла и никогда не выберусь обратно в мир чистогана. Видимо, одиночество даже длинною всего в несколько часов нарушает связь с реальностью?
Чтобы не задаваться пошлыми вопросами о плотности бытия, я двинул обследовать узенькую полосу земли. Через пятнадцать шагов я увидел бунгало. Оно пряталось среди пальм на лилипутской возвышенности в самой широкой части лилипутского острова.
Я сорвал лист пальмы и, приложив его к чреслам, бодренько засеменил к холму.
Каков обычный сценарий вашей мастурбации?
— Эге-гей. Есть кто живой? — я основательно охрип, повторяя призывы. Сначала снаружи, потом внутри несмотря на то, что во втором случае невозможность утвердительного ответа стала вполне очевидна.
Ремонт в «хижине» делали лучшие в Москве молдаване либо некто столь же искусный. Студия на пятьдесят квадратных метров сверкала не только оттого, что имела окна от пола до потолка. Здесь все носило печать чистоты, ухоженности и функциональности.
Низенькая, но широкая кушетка, стол, маленький овальный коврик с пестрой абракадаброй, небольшая технокухня, на которой имелось ВСЁ, от посудомоечной машинки до минихлепопекарни… даже горячая пресная вода в кране!