Вы согласны, что дети самые восприимчивые существа на Земле?
Я добрел до метро, отчего — то надеясь, что во дворах столкнусь с Ляпой, терпеливо поджидающей меня на скамейке. Детишки и бабушки все еще в значительных количествах присутствовали на детских площадка. Это радовало и успокаивало — есть кого спасать, дети и старики могут удержать в равновесии несущееся в неизвестность человечество.
В голове крутился один из сотни загадочных разговорах об Омеге (Ганновер, лестница между первым и вторым этажом). Ни о чем другом, кроме Омеги, мы тогда не разговаривали.
— Кстати, Гоша, что потом произошло с Лесси?
Гоша состроил кислую мину:
— Через год родители отдали ее в обычную школу. Сейчас ей шестнадцать. Она обыкновенная пуэрториканская девочка. Чуть более замкнутая и настороженная. Великолепные манеры, — тут бы и прозвенеть звоночку, но я продолжал прицельно смотреть в глаза доктора Гоши, — Отстань, а — а, — процедил он. — Ничего больше она не сочиняла. Наверное, уже рассталась с девственностью. Нарожала будущих нелегалов. Прошу, не запрягай телег о втором шансе для сирых и убогих. Я уже сто раз передумал все свои мысли о прозревших, откинувших инвалидные кресла, о недоумках, спустившихся с иглы и вмиг облагородившихся, о спасении, которое приходит словно ниоткуда.
— Хвала Омеге? — поинтересовался я, — Не хочешь написать диссертацию о причинах чудесных выздоровлений?
— Пока я жив, никто не напишет диссертации об Омеге. Она не для того, чтобы возвращать кому — то зрение, дееспособность и совершать другие банальные чудеса, — моя вина, что я не проанализировал и этот ответ Гоши.
Когда я ехал в Администрацию Президента, перед глазами плыли строчки из послания таинственного «Нея» из дневника Лесси:
«…Найти эти полупустые коробки оказалось не столь сложно. Сложнее полюбить их так, как они не заслуживают. Любовь позволяет сделать эти сосуды новым приютом для призрачных существ, которыми мы здесь стали. Самая легкая добыча — дети, заигравшиеся в супергероев, потерявшиеся, потерявшие, отчаявшиеся, убитые горем. Детское горе разрушает детскую личность намного быстрее, чем взрослых отморозков. Немного песка, которым посыплет меня Хранитель, чужое некрепкое сознание, и я вернусь.
Мы называем это чистилище. Непосвященному очень сложно понять, как больно расставаться с собой, как чудовищно больно заставлять другого потерять себя».
Я также как и Лэсси хотел сделать детей своими основными жертвами.
Каковы наши шансы на безоблачное будущее?
Времени на спасение почти не оставалось. Конечно, лучшее место для акции — Красная площадь, Лобное место, ХХС. Впрочем, умирать там, где выступают Pussy Riot и пошло, и пафосно. К тому же силовики все что угодно придумают, лишь бы меня обезвредить — улицы перекроют, Собор Василия Блаженного перенесут, обрушат на Лобное место пятиэтажный колпак.
Сначала я отправился на Тимирязевскую. В подвале у Вано все осталось по — прежнему — тепло, темно и пахло жареным мясом.
До этого дня Вано видел меня один раз, но обрадовался, словно мы сотню лет знакомы.
— В последний месяц лучше стало, — рассказывал он, принявшись за плавку стекла, — Работу реже заказывают, заходят чаще. Готовить стали больше. Разное. Угощают, рецепты рассказывают.
Я аккуратно сложил выплавленные бутылочки в рюкзак и попрощался с Вано.
До того как идти ва-банк я попробовал добиться внимания официальным путем. Направился в приемную Президента на Волхонке и сообщил о проблеме пухлой тетечке, которая в огромном мраморном холле фильтровала страждущих.
Пройдя собеседование, я отправился в один из кабинетов, где всех прошедших первичный осмотр допрашивали еще более сердобольные дядечки-тетечки и заносили в протокол жалобы.
Мне попался говорливый сухонький старичок, которого я в лоб огорошил:
— Я могу рассказать, почему происходят катастрофы.
Пальцы старичка забегали по клаве. Он явно перестукивался с кем-то по асе. Через минуту он радостно сообщил:
— Сегодня вы девятый, кто готов объяснить все. За неделю — сто первый.
— Я точно знаю, как избежать дальнейшего обострения ситуации.
— Таких значительно больше. Вы говорите — говорите, я занесу Ваши версии в базу. Их немедленно рассмотрят.
«Что я должен ему сказать? О том, что в капитанской рубке Бога под кодовым названием Омега происходит беспощадный эксперимент. Что нужно изменить, перестроить, перекодировать эту рубку и тогда все прекратится. И я знаю, как это сделать…»
— У меня есть материалы о причинах происходящего. Так сказать научное исследование…
Старичок сочувственно вздохнул:
— У нас уже полсотни таких исследований, десятки ученых, готовых сделать чрезвычайные заявления, пять — шесть медиков и химиков, придумавших вакцину против всего этого кошмара, сотня астрологов, предсказавших, как все будет продолжаться и чем закончится, две телекомпании, безвозмездно снявшие документальные сериалы о нынешних Апокалипсисах, три колдуна вуду, уверенных, что при определенных условиях снимут порчу со всего человечества, правозащитники, как и прежде уверенные, что во всем виноват кровавый режим.
Старичок покрутил колесико на мышке и добавил:
— Ах да, есть еще бессчетное количество вольных экстрасенсов, политологов и экономистов, направляющих предложения, как разрешить все проблемы и начать жить дальше. Не переживайте, Ваше заявление мы тоже рассмотрим и проанализируем.
Я поблагодарил и откланялся. Надо было торопиться спасать человечество.
Часть VII. возвращение
Дневник девочки Лесси. На Омегу и обратно.
Здесь становишься тем, кем легче быть. Чтобы не думать о теле. Это индивидуально. Кому — то удобнее быть лысым. Кому — то черным, кому — то белым. Омега любит давать шансы. Улучшать функционал. Но она всегда играет по крупному и с большими числами.
Здесь немногие становятся по-настоящему близки, потому что заболевания Омеги любят одиночество.
Жажда поиграться ядерной силой Омеги — самая ранняя и самая опасная стадия заболевания Омегой. Комплекс демиурга. Наипростейший способ излечения — кулинария, йога и водные процедуры.
Вторая стадия — чуткое понимание того, что каждое движение души, сознания и в меньшей степени тела имеет здесь высочайший вес, ценность и значение, несравнимые с прежними земными. Когда в полной мере это осознаешь, наступает пронзительная печаль, непривычная и незнакомая раньше — самая унылая стадия болезни, поэтому местные стараются сразу перейти к следующим.
Третья стадия — желание узнать всё о том мире, что остался за пределами Омеги, о том, что в действительности терзает или делает людей счастливыми.
Самая тяжелая, беспросветная и мучительная стадия — последняя. Это зудящая внутри невозможность оставаться никем, желанием перестать быть пустым местом, чьим — то информационным двойником. Жажда возвращения на Землю. Жажда обретения формы, пусть даже такой, которую придется делить с кем-то еще, возможно гораздо менее опытным, чтобы суметь сохранить оболочку тела исключительно для себя.
Есть и переходные стадии. Если это заболевания некоего высшего существа, управляющего течением жизни, то оно очень похоже на нас.
Какое хобби поможет вам забыться?
Чтобы изменить все вокруг не потребовалось особых внутренних усилий — череды оргазмов без помощи рук. На его чувства происходил чуткий ответ пространства. Не было необходимости артикулировать, произносить заклинания, мыслить о том, что он хотел видеть рядом.
И трехэтажный дом (розовые стены, зеленые остроносые остроголовые башенки), и пейзаж, напоминающий Rīgas Jūrmala, выросли из-под земли со скоростью в несколько морганий. ПИФ обзаводился движимостью и недвижимость так же быстро как прежде щетиной. Быт сам образовывался на нем, нарастал, как волосы или ногти. К слову, волосы и ногти на Омеге не торопились прибавлять в длине.
Стул, кровать, домашние тапочки, свежие продукты, в основном овощи — фрукты, молочное, творожное, выпечка… Стоило получить все это без каких — либо ограничений, чтобы убедиться — значения подобных излишеств ничтожно.
Омега признала в беглеце своего, оценила усилия, которые он приложил, чтобы добраться до нее и не скупилась, сама подыскивая соответствующие ПИФу формы — щедрая субтропическая растительности, стальная морская даль под привычно нахмуренным небом, несколько бесхозных океанских яхт у линии прибоя.
Натертый паркет блистал, по просторной гостиной гуляли морские ветра, на мраморных перилах балкончика дымилась крохотная чашечка кофе. Бухта внизу радостно шумела — высота волн подчинялась настроению ПИФа.
Наконец, у горизонта хмурое небо истончилось и взошло солнце — маленькое, красное. Не определив перспективу движения — вверх или вниз, оно висело над горизонтом, не двигаясь. Оно по-разному грело в разное время условных суток Омеги. ПИФ чувствовал за этим скромным фанерным пятнышком большой потенциал — готовность разрастись в полнеба.
Пластилин вокруг благодарно оживал, и не было в этом ничего тектонически грандиозного. Наоборот, ПИФ уверился — именно так должна выглядеть реальность: легкая, неназойливая конструкция, туманные капельки на стекле, появившиеся из-за неосторожного дыхания Творца. Её можно совершенствовать и дорабатывать, но одно неосторожное движение — и реальность перестанет мешать первозданной прозрачности.
Каковы ингредиенты счастья?
Он вел здоровый образ жизни, хоть и чувствовал удовольствия тела словно издалека. У него почти не было необходимости:
— в еде — пончики, по всей видимости, только что испеченные в московском зоопарке, съедались исключительно из-за самых радужных воспоминаний об их вкусе.
— во сне — но ПИФ позволял — таки себе нежиться в постели.
Здесь, на рубеже всего и вся, ПИФ периодически сбрасывал оцепенение одиночества. Под аккомпанемент чаек он совершал пробежки по узенькой тропке, виляющей меж сосен. Скатывался в песочный карьер, бросался в море. Все эти дни погода оставалась мягкой — легкий бриз, щекочущий припек солнца, обжигающая свежесть волн.