Гоша пошел в соседнюю комнату, бесцеремонно покопался в шкафу, заглянул в ванную, принес отломанный кран, примериваясь для удара, несколько раз взмахнул им:
— Я уверен — безболезненно и равнодушно самоистребиться нам не удастся. Как же! Повелители мира не смогут послушно удавиться у себя в домиках. Сначала требуется перегрызть друг другу глотки! Поэтому вооружайтесь, господа, вооружайтесь! Адью!
У двери он остановился:
— Александра Сергеевна, мы же с Вами обо всем договорились перед операцией, — в голосе доктора Гоши отчетливо звучала угроза. — Вместо того чтобы взять власть в свои крепкие руки и восстановить дееспособность этой конструкции, Вы вили любовное гнездышко? Нехорошо.
— Я искала человека, которого люблю.
— Не отделывайтесь оправданиями постаревшей шлюхи.
Девушка отвернулась к оконному переплету неба. Оттуда шумели уцелевшие деревья. Как сети забрасывало теплые лучи маленькое новорожденное солнце. Вылепленный Покрышкиным морской бриз дотягивался до ее разгоряченного лица.
И главное, Омега ослабила хватку — шпиль дворца, с утра торчавший за окном, начинал действовать на Ляпу как глицерин на актеров. Её глаза блестели, слеза скатилась по щеке. Девушка незаметно промокнула ее рукавом своего почти свадебного платья.
Несмотря на прежнюю непрозрачность ее чувств, Гоша уловил настроение:
— Вы бы навестили нашего друга, — уже не столь жестко проговорил он. — Пока не поздно, — и с треском хлопнул дверью, которая долгие тридцать дней защищала Ляпу от того, что творилось снаружи.
До того, как О’Хели начнет крушить коллекцию песка, оставалось менее часа.
Никто не мог представить, какой кошмар здесь начнется, когда с Омеги окончательно падут оковы сна.
Какие нерешенные вопросы остались у вашей любви?
Ее лицо заполнило окуляры столь неожиданно, что он чуть не выронил бинокль в море.
«Чего ты ожидал? Ты надеялся — она пришла. Омеге нравится исполнять самые тайные чаяния. Бойтесь ваших желаний — они могут исполниться[36]».
Фигурка трепетала над землей как огонь над тающим парафином свечи. Мимолетность и неповторимость каждого движения гипнотизировала. Проплыв от окраины поселка до песчаного склона, Ляпа не растаяла в воздухе.
ПИФ мог бы вечно наблюдать ее неуверенную походку, но он побежал к лодке — в десять гребков преодолел неспокойные волны бухты.
Дно заскрипело по песку. ПИФ бросил весла и как ужаленный выпрыгнул на мелководье. На вершине косогора ветер рвал с Ляпы шикарное кремовое платье.
«Главное оставаться уверенным. Зачем я ее жду? Зачем она идет ко мне? Сравнить? Извиниться? Остаться со мной? Не может же она по очереди жить со мной и снова со мной? Ладно бы между мной и ним пролегала пропасть в несколько лет. Разное количество морщин, шрамов, седых волос. Но у нас даже стрижка одинакова!» — ПИФ не первый раз мучил себя подобными вопросами, — Выходит — во всем виновата душевная трещинка длиной в три недели».
То, что Ляпа уверенно осталась с Пухом, по — прежнему изматывало и обижало ПИФа.
«Одно знаю точно: я — это не он. Значит, Ляпа все-таки предала меня?».
В сближении фигур было столько кинематографичного, что он в очередной раз подумал — их давно поместили в пестрый интерьер и теперь выстраивают комбинации так, чтобы движения и чувства стали, наконец, отточены, чисты и безупречны.
Ляпа легко скользила по песку. Белое платьице, босоножки в руках. Где она отыскала на Омеге это воздушно — курортное одеяние? Хранитель устроил неделю гламура, потом выжег не всех модниц?
Если бы ПИФ не поймал ее миниатюрное тело, она бы просвистела мимо и шлепнулась в воду.
— Здравствуй. Не смогла удержаться. Думала о тебе и днем, и ночью, — призналась Ляпа, отстраняясь. «Так вот, какой тусклой стала она, стоило Омеге соскрести с неё позолоту изумления».
— На Омеге стали различать времена суток? — ПИФ изо всех пытался скрыть волнение.
— За последний месяц здесь все оттенки радуги. Омега немного ожила и надорвалась. Ты разбудил бурю.
— Чтобы отжать ветер, — закончил ПИФ. — Ты поэтому осталась с другим? Потому что я поступил правильно? Тебе нравятся нерешительные мальчики?
— Я осталась в поселке, потому что нужна Пуху больше, чем тебе.
— Именно так большинство женщин объясняет свой нерациональный выбор.
— Никому никогда не обещала быть рациональной.
Ляпа и ПИФ присели на холме, прямо на пушистой, чуть выгоревшей траве. С одной стороны дышало море, с другой как обратная сторона луны — раскинул свои шахматные сети поселок Омеги.
— Что вы наделали с дачным кооперативом Вильгельма? — ПИФ пододвинулся ближе к девушке: Ляпа на расстоянии руки — это все еще недостаточно близко.
— Сложно остановиться, когда видишь распоясавшихся демиургов. Человечество страдает, заливается слезами, люди перестаю понимать друг друга. Мы как по яйцам ходили, чтобы не допустить большей беды, а какой-нибудь гад сходил с ума и, например, строил на своём участке бассейн. Луиджи и Вильгельм принимали меры.
— Лупить осколочным — так называется скромное «принимать меры»?
— Не то, чтобы я одобряла, но Вильгельм и его команда действительно вполне себе милосердны. Усмиряли только особо рьяных. Не тех, кто втихаря себе евроремонт мостырил, набивал свои хижины съестной и несъестной всячиной, а тех, кто баламутил, по улицам ходил и орал, что из Омеги надо сооружать новую Вселенную.
— Вы отважились и на такие предложения?
— Увы. Например, мой сосед Гури, этнический навахо, предлагал сбросить Землю как прогнивший балласт, отживший придаток, устроить на Омеге рай для избранных. Согласись, пальцы сами тянуться к курку! Что ты на меня смотришь?! Я в этом не участвовала — у Вильгельма добровольцев для зачисток хватает!
— А что за поленница связанных у эстрады?
— Недвиженцы — фанатики другого рода. Горячо и до полного бесчувствия раскаиваются в наших грехах и грехах Омеги. Руки на себя наложить на себе не могут — вот и просили связать. Третий день лежат и надеются выключиться. Якобы из-за их бедных головушек моря и океана на Земли вот — вот пересохнут, континенты сотрясутся и расколются. На них никто уже не обращает внимания. Каждый носит себя как бесценный сосуд — средоточие всех бед и надежд человечества.
— Пойдем искупаем наши сосуды, — то ли от его туманных пока желаний, то ли по другим неизвестным причинам солнце стало припекать непривычно и убедительно. Чайки закричали по — особенному тревожно.
Ляпа тоже обратила на это внимание:
— Сдается мне, в этом мирке ты можешь даже температуру воды и подводные течения регулировать?
ПИФ скромно кивнул:
— Чтобы произвести на тебя впечатление, готов организовать здесь миграцию кенгуру — однолеток.
Вместо этого его возбужденный разум отчудил совершенно другое. На расстоянии вытянутой руки грохотал грузовой состав. Вагонов сто не меньше.
— Вот. Уголек пошел, — радостно протараторил Покрышкин. — И пропан.
Вагоны были обляпаны грязью. Цистерны, платформы, зеленые столыпинки. Остро пахнущие. Пышущие теплом. Живые. Настоящее будущее России.
Ляпа с ужасом смотрела, как поезд несется вдоль береговой линии. Такой кошмар она видела только в Феодосии.
— Кто их пилотирует?
— Я. У меня пока не получается придумывать живых людей. Иначе давно сочинил бы себе Пятницу. Завтра бронетехнику пущу. Самооборона и все такое. Мне же придется защищать себя от Вильгельма. Приходи посмотреть, — выжидающий взгляд в нутро зрачков.
Уплывая к горизонту, поезд ставит уверенную запятую между возвышающихся там скал.
«Запятая в никуда. Вместо многоточия».
— Вот моя экспансия жизни.
— Печально, когда экспансия жизни начинается с пропана, — Ляпа впервые улыбнулась. — Месяц назад, когда ты ушел, у нас многие начали с того, что посадили всякую пеструю хню вокруг домов. И значительная часть человечества перестала генерировать дендриты, способные сохраняться более чем на год.
— Ну и хорошо. Земля скорее самоистощится, если мы ничего не будем делать. Твоим односельчанам надо было наслаждаться тем, что они умеют делать. А умеют они самое главное — менять картину мира.
— Они боятся наслаждаться тем, что картина мира превращается в карикатуру. Они думают, что ты — основной виновник бед на Земле. Они хотят, чтобы ты исчез.
— А ты?
— Ты прав — пойдем, искупаемся. Оценим морские масштабы твоего величия.
ПИФ долго уговаривал Ляпу купаться голой. Его аргументы «зачем тебе свои воздушные одеяния полоскать?», «самозванцы Покрышкины, даже тот хрен, что остался на Земле, видели тебя как облупленную», «нерационально делать из меня исключение» подействовали не сразу.
ПИФу пришлось первому забежать в воду и, отвернувшись, ждать, когда к нему присоединится Ляпа.
— Надеюсь, в поселке с тобой не произошла какая — нибудь мутация?
— Мутация произошла со мной значительно раньше. Когда я полюбила тебя, — такой простой ответ заставил ПИФа надолго проглотить подколки и любые другие темы для разговора.
Плавали молча. В песок легли животом, повинуясь неловкости, которая сразу после признания Ляпы захватила пространства между ними.
Какая из теорий происхождения государства вам по душе?
На его вопрос «есть ли у Вас карта этого безобразия» Хранитель ответил: «Лет пятьдесят назад их приходилось перерисовывать каждую неделю. Сейчас изображать нечего — все перед глазами», — и жест в сторону одинаковых домиков, словно построившихся в очередь к площадке с летней эстрадой.
Красные тропки расходились лучами от эпицентра поселка, березы на периферии даже не покачивались — стерильная картина стерильного мира. Лишь на горизонте вокруг шпиля диснеевского замка кружатся чайки.
Его мечта не могла выглядеть по — бюргерски правильной, расчерченной и завершенной. Доктор ожидал увидеть на Омеге беспросветное трэш — шапито, сонм спятивших демиургов — беспредельщиков, в каждом из которых бурлила ядреная смесь князя Кропоткина, Кампанеллы и графа Калиостро.