— Завтра многие дети проснутся не теми, кем заснут сегодня. Они не станут хуже, — я пропустил «возможно, они даже излечатся от некоторых болезней». — В эту страшную ночь они приобретут опыт, который никогда не позволит им вырасти счастливыми людьми.
Пока полковник не вывел белобрысую, я продолжал пугать людей тем, что их дети изменятся до неузнавания, станут приютом для чужого искушенного разума. Всю оставшуюся жизнь они будут ненавидеть себя, потому что их тело и сознание не будет принадлежать им полностью.
Более страшного сценария для человечества я придумать не смог.
Назовите свою цену исцелению?
«Ну что ж дело сделано, — подытожил я, — Возможно, они не поверят мне. Но никто не останется безучастным. Потому что парень, из которого вылились литры крови, а он остался проповедовать и запугивать, ей — ей заслуживает внимания».
Внимание, опасения, страх, а значит и популярность в последующие сутки мне обеспечены. Деструктивные чувства легко транслируются между взрослыми. Еще легче передаются детям. Обезумевшие от ужаса родители сыграют роковую роль катализатора — паника, которую испытают дети снимет с них и без того непрочные покровы защиты. И тогда ушлепки с Омеги… Я подхватил рюкзак, раздавил во рту очередную таблетку кофеина и, покачиваясь, пошел к Скорой.
Точный выстрел пробил грудную клетку. Несмотря на то, что я ждал его, я заорал от новой боли. Многие люди за линией оцепления подняли к лицу фотоаппараты. Полковник выскочил из-за спины и выдернул из кобуры пистолет.
«Рассчитывает прикрыть мое бессмертное тело своим смертным?»
Перед глазами поплыли клочья тумана. Я поднял голову к вершинам окружающих меня мгноэтажек. Там сидит кто-то, кто не хочет, чтобы люди возвратились с Омеги на Землю.
Вторая пуля пробила грудную клетку в районе правого легкого.
«Интересно — если меня нашпигуют свинцом как пашню Курской дуги, я удержусь на ногах? Смогу попросить сделать переливание крови?».
— Бегом в машину! — скомандовал полковник.
Я надеялся — мои приключения, моя боль вот — вот закончатся, но когда нежно поддерживаемый с двух сторон я садился в скорую, раздался негромкий хлопок. Все заволокло дымом.
кто-то дернул меня внутрь машины. Сопровождавшего санитара отшвырнули от скорой (я видел, как армейский ботинок, вынырнувший из темноты автомобиля, разбил ему лицо).
Последнее что я запомнил — рев мотора, визг тормозов и треугольник Гошиной бороды. Последняя мысль — «теперь я понимаю значение слов «в его глазах плясали бесенята».
Часть IX. Земля — омега
Дневник девочки Лесси. На Омегу и обратно.
Я нашел приют в тесном сознании малолетней дурочки и был обречен раствориться в нем. Мои руки превратились в черные неловкие клешни. Потные ладошки, пальцы с обгрызенными ногтями.
Я был великим человеком, но уже плохо помню об этом. Остались только инициалы — МБХ, но скоро и они потеряют смысл. Я не держу зла, что мне придется стать кем-то другим. Я даже рад, что внесу искорку смысла в чье — то затуманенное, обморочное существование. Хоть на миг.
Сколько я пробыл на Омеге? Гоню от себя вздорную мысль — девять месяцев, семь дней. Реинкарнация, почкование неувядающего духа — слишком легкие объяснения для Омеги.
На другие я не способен, потому что даже побывав там, перепрыгнув через голову, я остаюсь человеком. Как и всякий человек, я не знаю, откуда появился и не имею ни малейшего представления, куда уйду.
Вы думаете, сценарий Вашей судьбы уже утвержден?
Хранитель очнулся там же, где отключился — на вершине косогора. Рядом никого не было — ни доктора Гоши, ни братьев Покрышкиных.
«Было бы неплохо, если бы я проспал все самое главное, — решил Вильгельм и пристально оглядел вереницы холмиков, — Одному Богу известно, в чье сознание забрели и запутались там ушлепки. Навсегда запутались. В эти сутки тысяча детей, убогих, насмерть напуганных станут не теми, кем значились до этой ночи».
У Вильгельма не повернулся бы язык сказать, что они станут более счастливыми. У симбиоза истосковавшихся, отказавшихся от себя, не развивших душевных качеств немного шансов испытать сложносочиненную радость от своего существования.
Хранитель не удивился открывшемуся пейзажу — скорее обрадовался. Предстоящая битва должна пройти в более скромных, чем в прошлый раз интерьерах.
И вновь он уверился в своей правоте — только нейтральная конструкция Омеги имеет право на жизнь. Если бы не самонадеянные эксперименты с Земли, можно было добиться гармонии. Значит, теперь надо сделать так, чтобы здешние мечтатели больше не нарушили процесс саморазвития территории. У Вильгельма имелся план, как действовать дальше.
Орсини решил — прятаться в замке смертельно опасно. Он может рассыпаться песком, обрушиться в море. Море вокруг растаяло как мираж, превратилось в простирающийся к горизонту архипелаг луж. Они выглядели черными дымящимися кляксами на серой поверхности песка, покрывающего все вокруг, переваливающегося за горизонт. Между кляксами важно прогуливались чайки. Они довольно крякали и совали клювы в горячую воду.
Море высохло или его впитал песок?
Бывший священник подхватил автомат и спустился на деревянную пристань. Зыбучие пески тянулись во все стороны от замка. Необходимо найти способ найти и обезвредить тех, кто остался на Омеге ради Омеги. Но сначала добраться до них.
Луиджи двинулся вокруг замка. Доски под ногами предательски заскрипели.
Над горизонтом взошло чуть пополневшее, но все еще равнодушное солнце. За исключением солнца и поблескивающего архипелага луж, все остальное — поселок, березки, дома, красные скалы на пределе досягаемости взгляда стали настолько бутафорскими, что казалось, их вот — вот вынесут за кулисы.
Замок выглядел отцветшим и высохшим — обителью не пестрых диснеевских кукол, а дурехи — Белоснежки, проигравшей все битвы и не имеющей шансы проснуться.
Ветер обрел неприятную сухость. Наконец, Орсини обнаружил узенькую каменную гряду, которая тянулась от пристани к пляжу.
«Как жила или холка дракона», — подумал Орсини, ловко спрыгнул на камни и пошел к берегу. Омега дала ему шанс вернуться на поле боя.
Ляпа пробиралась по теперь уже окончательно безжизненным тропинкам поселка. Она с удовольствие шаркала ногами, чтобы побольнее сделать крупному красному песку. Ее не покидало ощущение, что песок покрылся белым налетом, на нем словно мох налип. Кое — где на тропках встречались ямы — их выкапывали для того, чтобы засыпать близлежащих ушлепков.
Ноги вынесли на окраину и привели к бараку, откуда люди, возомнившие себя всем и вся, не смогли уйти самостоятельно.
Девушка нащупала выключатель. Псевдодемиурги сидели на своих местах. Сначала Ляпа подумала — это одежда на них порыжела. Но присмотревшись, поняла — они голые. Точнее это уже не люди, а статуи из песка.
Сидящие в бараке стали песочными скульптурами. Каждая морщина, каждый волосок вылеплены идеально. Омега изобретательна, талантлива и играет по — крупному.
Ляпа знала — как только она выйдет отсюда, и шум ее шагов в этом бараке стихнет, песчаные скульптуры осыплются. Легкий ветерок будет гонять песчинки по полу, выравнивая поверхность.
Омеге больше не нужны фантазии сомневающихся в своей силе существ. Она устала ждать действий и превращается теперь в неплотную рассыпающуюся на песчинки форму. Ей необходимо придать новую устойчивую конструкцию. Будет ли она нейтральной? Ляпа решит это, когда окончательно победит.
ПИФ не сомневался — что бы ни произошло дальше, больше он не увидит поселок. Поэтому с особым интересом отнесся к его архитектуре и топографии, которым не успел уделить внимания в день прибытия.
Дома в поселке стали кособокими, пьяными словно какие — то гиганты шалили, аккуратно сдвигая кирпичные кладки. За сутки строения постарели на сотни, возможно и сотни тысяч лет. Часы или минуты отделяют их от того, чтобы осыпаться песком.
Пожелтевшие березки качали гривами. Опавшие листья, подгоняемые ветром, застревали в густой зеленой шевелюре боярышников. Откуда бы ни дул ветер, он приносил пестрый урожай. Новые цвета будоражили, лихорадили воображение. Нет ничего краше и тревожнее осенних полутонов. Хотелось думать о чем — то отжившем и перерождающемся.
В данный момент эволюционирующие растения и пять задержавшихся здесь ушлепков стали самым турбулентным явлением на Омеге.
Уходить из вымершего поселка не хотелось, но когда сквозь заросли мелькнула серая гладь высохшего моря, ПИФ уверенно вывернул к пляжу. Там должно окончательно выясниться, что Омега принадлежит ему.
Гоша бродил среди бугорков песка. Какая-то картина не могла вспомниться. Верещагин? «Панихида по павшим воинам»?
Ушлепки спали. Лица их побледнели до синевы. Доктор не сомневался — большинство из них уже на Земле. Он даже допускал кощунственную мысль — если им не удалось проникнуть в чужое сознание, если они с боем не прорвались в голову какого-нибудь бедолаги, заставив забыть все и вся… у них есть шанс незаметно вернуться в самих себя. Отыскать, найти уютное место и, не потревожив запутанную информационную паутину, кошкой свернуться в укромном уголке. И никогда не рассказывать об Омеге — забытом страшном сне.
«Что может быть проще — внушить самому себе, что этот пыльный заброшенный шкаф в голове — всего лишь сны? Не смотри вглубь, не пытайся отыскать в себе Омегу!».
Доктор был в растерянности от собственной хладнокровной уверенности в победе.
«Возможно, спокойствие это хорошо. К самому главному делу своей жизни следует подойти без эмоций».
Как должны измениться люди, чтобы жизнь наладилась?
Я очнулся на дне огромного бассейна.
«Где такой отыскали? Арендовали Олимпийский, чтобы отмыть меня от крови?».
Сверху бил яркий свет, белый кафель благодарно блистал. По всей видимости, меня искупали, переодели, забинтовали как мумию. Возможно, и переливание сделали — душа во мне ощущала себя вполне живой.