легко ее заблокирует.
Гоша забросил жребии в котелок, упавший вчера с головы кого — то из торчков. Право тянуть первой предоставили Ляпе. Она стремительно опустила топор в песок рядом с ботинками Орсини (тот даже не вздрогнул) и выхватила из котелка гильзу.
«Только не она», — попросил ПИФ и протянул руку за своим жребием.
Потом они долго извлекали половинки Вудро Вильсона из патронов. Гоша требовательно протягивал ладонь каждому, кто распотрошил свой жребий. Песчинки выпали из гильзы, доставшейся Хранителю.
Гоша наигранно счастливо залепетал:
— Хороший шанс. Вы столько лет с Омегой на ты. Прекрасный результат. Сейчас Вы ее снова оседлаете. Найдете свой Арарат. Потом мы разделим территорию на удельные княжества. Начнем все заново. Все будут удовлетворены и счастливы.
Вильгельм не слушал. Он спустился к четкой линии, пролегающей между пляжем и зыбучим песком. Метров двадцать казалось — Хранитель идет вполне спокойно. Очевидные усилия, с которыми он вытягивает из песка ноги — следствие накопившейся усталости. Вильгельм ни разу не обернулся. Несколько раз он падал, откатывался от взрытой в песке ямы, поднимался, шел дальше.
Когда удаляющаяся фигурка в очередной раз увязла по пояс, ПИФ все еще не верил. Наверняка сейчас Хранитель усядется на песок, выдернет увязшие ноги, полежит, отдохнет и двинется к солнцу. Этот человечище обязательно дойдет туда, куда запланировал. Омега должна преподнести очередное чудо. Она создана ради чудес, поэтому Хранитель должен как минимум пройти по высохшему морю аки посуху.
ПИФ закричал и бросился на помощь. Уровень песка приближался к груди Хранителя. ПИФ помнил мучительную беспомощность, когда его затягивало внутрь Омеги. Когда жизнь, с которой он и без того не знал, что делать, стремительно выдыхалась на глазах людей. В тот день он надеялся найти на Омеге друзей и единомышленников.
Надо было пробежать пятьдесят метров.
Многие знания — многие печали?
Я и не ожидал, что доктор Гоша выложит мне все как на духу. Он как всегда начал издалека. Не поскупился — назвал фамилии акционеров кембриджской группы, приближенных политиков, пересказал одиссею многолетних экспериментов. Все это воспринималось без интереса. Я уселся на пол и начал отрывать бинты с ног.
— Пробраться на Омегу становилось проще с каждым часом. Попасть туда можно было сотней разных способов. Прослушивая Баха, уставившись в телевизор. Часть населения рано или поздно обнаружила бы отзывчивую территорию, где нет спутниковых тарелок, правительств, бомб. Зоны Альфа и Омега перестали бы оставаться невероятным и чудесным искривлением в пространстве. Операция, которую мы начинали как изучение Омеги и продолжили как попытку управления ею, пришлось заканчивать под спешным лозунгом — «не доставайся же никому».
Я отодрал бинты с правой ноги.
— Мы понимали — в мире пакость и несуразица явно от того, что кембриджская и ей подобные группы переборщили с волонтерскими атаками. Связь с Омегой крепчает, количество вольнодумцев на ней растет, миграция принимает необратимый характер. Земля перестанет быть приютом человечества. Омега — капитанской рубкой Бога. Но мы работали как зачарованные. Считали глобальные изменения удачей. Хотели еще шаг сделать. Потом еще — вдруг получиться, вдруг срастется, и мы сможем оседлать лед и пламя, бурю и натиск. И все исправить — все косяки развития цивилизации. Дериативы и национальную нетерпимость. Когда грянуло по-настоящему, пришлось действовать оперативно. Мы на долгие годы теряем Омегу. Но тут как говорится — и хочется, и колется. С одной стороны необходимо спасать Землю — семь миллиардов частью никчемных существ, потрепанную флору и фауну. С другой стороны необходимо сохранить Омегу — для себя, для тебя, для потомков, для всех больных на голову сталкеров. Омега — чудо. Чудесами я также как и ты не разбрасываюсь.
Я отвлекся от бинтов и заинтересованно спросил:
— И что же ты выбрал, осел? Аристотеля или Буридана?
— ПИФ, душа моя, я как всегда перехитрил всех и вся. Даже себя! Я решил спасти и Землю, и Омегу.
Я не стал просить Гошу, чтобы он перестал называть меня ПИФом.
Ваш рейтинг достойных места на Ковчеге?
Выстрелы раздались, когда ПИФ проскакал метров тридцать. К этому моменту из серой грязи песка торчала только голова Хранителя. Голова отплевывалась, хрипела и ругалась. В интонациях тонущего не проскользнуло ни одной нотки испуга или ужаса. Вильгельм воспринимал погружение в недра Омеги как само собой разумеющееся.
ПИФ обернулся и вовремя свалился в горячую лужу. Над головой просвистели пули. На мгновение зрение обрело панорамные возможности — Иван Владимирович одновременно увидел или почувствовал, как…
В рот Вильгельма заползает темная дымящаяся жижа.
Луиджи, поливая окрестности огнем из Калашникова, падает на песок: в горле у него торчит столовый нож.
Свободной рукой священник хватается за воздух, потом выдергивает лезвие из раны; это последняя глупость в его жизни.
Чуть ниже по косогору лежит Ляпа.
На груди у нее расплываются две красные точки.
Через мгновение они сливаются в одно огромное красное пятно.
В сознании ПИФа фотографически отпечатываются два образа — уходящая в песок голова Хранителя, которому еще можно помочь и расплывающаяся кровь на груди Ляпы.
Обе картины одинаково мучительны и предполагают неизбежную смерть героев.
ПИФ бросился к девушке. Даже мертвая она была интереснее живого Хранителя.
В каких случаях Ваши интуиция и разум конфликтуют?
— Акционеры потребовали заморозить всю работу. Договорились с конкурентами, которые знали об Омеге, оборвать все нити, сжечь и съесть результаты исследований. Теперь эта тема табу в сто первой степени. Я тоже какое — то время изображал праведный гнев и руководил зачистками. Потом сам отправился в зону Альфа. У меня осталась одна надежда, точнее четыре. На тебя, на Ляпу, на Орсини, на себя любимого. Мы не позволим Омеге кануть в тартарары. Моя интуиции, основанная на двадцатилетних исследованиях, подсказывает — Омега сохранится. Пусть не так близко, как раньше.
Несмотря на все коварство доктора Гоши, мне вдруг стало спокойно от того, что далеко и одновременно близко отсюда, в невообразимом нигде, у моего информационного двойника появился хоть какой-то соратник.
Я сорвал последний бинт с ног — ни них не было ни единой раны, и принялся за левую руку. Пока я боялся прикоснуться к шее или животу, боялся, что сниму бинты и увижу внутри себя пустоту.
Вы смогли бы принять всю тяжесть переживаний Ваших близких?
Внезапно ПИФа озарило ее эмоциями, о которых раньше он только догадывался. Магия Омеги все еще не выдохлась. Ляпа раскрылась — он почувствовал ее целиком так же как раньше других ушлепков. Как на ладони увидел и ненависть, и любовь, и тоску. Они как испуганные зверки забились у него в груди. Сколько бы он не прожил, они будут также болезненно суетиться внутри — словно ему вживили второе, прыгающее по всей груди сердце.
У Омеги и Ляпы происходила одна агония на двоих. Казалось, вместе с девушкой выцветает песок, на котором она лежала.
«Нужные слова. Где все мои нужные слова? Я копил их долгие пять лет».
— Дружок, — он опустился перед ней на колени, доктор Гоша отвернулся. — Я не видел дальше своего носа. Ты оказалась такой…
ПИФ не мог подобрать слов. Он одновременно хотел сказать — «ранимой», «хрупкой», «нуждающейся во мне», «несчастной». Люди, которые умирают или держат в руках смерть, не произносят длинных прочувственных речей. Ни на Земле, ни на Омеге.
Он приподнял ее, положил себе на колени. По ногам тоненькими струйками потекла кровь — она стремилась быстрее впитаться в песок.
— Не нянчи меня как неродную. Обними покрепче. Это тело пустышка — не надо его жалеть, — ПИФ послушался. Его пропитанная кровью одежда наполнилось свежей кровью.
— Я видела этот ужас. И здесь, и там. Когда в руке весь клубок, намного лучше понимаешь, как неразрешимы противоречия. Лучший способ их преодолеть — сделать ничего не значащими пустяками. Омега подсказала мне, как устроить так, чтобы все, чем мы живем, потеряло значение, — он подумал, Ляпа заговаривается.
— Такая уж моя судьба — жить в неустроенном теле. На Земле, на Омеге. Я не хотела, чтобы все это переплелось во мне. Но ты же знаешь — с жизнью и смертью Омега играет по — крупному. Одно тело умирает, другое остается. Уверена везде, где я буду, навсегда запомнится произошедшее здесь. Я буду любить только тебя, ПИФ. Потому что ты настоящий. Потому что победил самого себя.
Потом они одновременно шептали истории о том, как часто хотели открыться друг другу, как неловко это не получалось. Как не угадывали, как, испугавшись, молчали. На Земле такое случается часто — люди говорят или очень мало, скрывая самое важное, или болтают без умолку, чтобы не сказать ни слова о самом главном.
ПИФ упал лбом в песок и шептал. Даже когда тело Ляпы безжизненно обмякло в руках, ему казалось — она ему отвечает. Сердце ее перестало биться, но ПИФ продолжал падать в бездну открывшихся ему чувств. Ему предстояло жить с ними ровно столько, сколько отмерит Омега.
Он не знал, сколько времени прошло, когда доктор Гоша дернул его за плечо:
— Ее больше нет на Омеге. Ты переплюнул всех своих двойников — Ляпа навсегда останется твоей. Помимо песка она собрала себе Коллекцию Покрышкиных.
Кому Вы готовы помочь своей кровью?
— Самое невероятное, ПИФ, — я чувствую, что не только прошел на Омегу, но уже и дорвался до управления Вселенной. Возможно, это своеобразная мания, когда ты считаешь, что контролируешь все и вся. Следует присвоить ей название. Как тебе — вторая стадия заболевания Омегой?
— Хоть сто первая, — я подцепил ногтем бинт на животе и стал не спеша откручивать.
— Невероятнее невероятного то, что я не доверяю своему ушлепку тонкий процесс управления ойкуменой.
Я настороженно поднял голову. До кожи оставалось несколько оборотов бинта.