— Понимаешь, я боюсь сам за себя. Доктор Гоша, который безусловно оправдывает изобретателей Сахарова и Калашникова, боится сделать бо-бо какой-нибудь прихотливой струнке мироздания. Непостижимо! И поэтому…
Доктор Гоша схватил одну из склянок и шваркнул ее о кафель. У меня зазвенело в ушах.
Доктор схватил оставшиеся бутылочки, пересек отделявшее нас расстояние.
Он наклонился, всучил мне одну из них.
— Ты же сам хотел. Нет? — доктор был удивлен. — Считай, что оказываю тебе честь. Решай, достойны ли мы влиять оттуда (с характерной безуминкой в глазах он ткнул в потолок) на течение жизни.
— Нет, — я бросил склянку в сторону бойца на тумбе. — Да и Земля нам явно не по зубам.
— Ну что ж, позволь мне решить за Ляпу. Думаю — она тоже не особенно мне доверяет, — третья бутылка разбилась вдребезги. — Не знаю, надолго ли, но мы еще более ограничили связь с Омегой.
Доктор протянул мне последнюю бутылочку. Часов двадцать назад я набирал в нее перемешанный со стеклом песок. Руки мои были в крови, поэтому внутрь иногда закатывались пропитанные кровью комочки песка.
Яркий неприятный свет, заполнивший внушительное пространство пятидесятиметрового бассейна, позволил увидеть — как много в склянке красный сгусточков. Удивительно, почему кровь до сих пор не высохла, не смешалась с остальным песком?
Конечно, я не доверял своему ушлепку. Ведь он — это не я.
«Никто не достоин управлять нами. Даже мы сами», — я размахнул и освободил последний оставшийся от Коллекции Ляпы песок.
Вас пугает истинная правда, затаившаяся за сценой?
— Ты догадался, что весь этот шурум-бурум из-за тебя? — они сидели на выцветшем песке. Им казалось — пространство за спиной (поселок, поле, усеянное могилками ушлепков, осунувшаяся пожелтевшая растительность) подкрадывается сзади, сжимается, отступает от темноты, наваливающейся из глубины Омеги.
— С чего это? — не понял ПИФ.
— Дурак ты, Иван Владимирович, и таблетки принимать не хочешь. из-за тебя это все. из-за тебя жизнь. из-за тебя смерть.
ПИФу показалось, что он где-то уже слышал это выражение.
— Элементарная отгадка. Ты ее знаешь. Просто боишься произнести.
— Произнеси ты.
— Ляпа, — сказал Гоша и отвернулся, чтобы ПИФ не видел его лица.
— Ляпа?
— Она же призналась тебе. Чудак, ты и этого не понял?! — несмотря на зверское выражение на лице ПИФа, доктор не сразу начал историю, — Ляпа выпала в лотерею, когда мне стукнуло двадцать три. Ей в ту пору еще восьми не исполнилось. Я изучал детские психозы. Девочка была безнадежной аутистской. Почти без шансов на социализацию. Когда Ляпа стала стремительно поправляться — она стала для меня источником информации, гораздо более содержательным, чем знакомая тебе пуэрториканка Лэсси. Ляпа — первый известный мне и неподражаемый экземпляр человека, в сознание которого прошло существо с Омеги. Я же говорил — мы выявили три случая возвращения с Омеги. Сознание Ляпы — гибрид маленькой недалекой девочки и ушлепка по имени Стивен, легендарного волонтера кембриджской группы. Его записи, результаты погружений Ляпы в гипнотическое состояние я не открыл ни ФСБ, ни капиталистам. Девочка всегда оставалась только моей находкой. Ее судьба — очень грустный пример неустроенной жизни, тоски, боли, ненависти ко всему и вся и прежде всего к самой себе. Она постоянно мечтала о переустройстве нашего мира. Но в отличие от простых смертных она верила, что может легко организовать это переустройство. Я наблюдал ее до восемнадцати лет. Как нейропсихолог, как друг семьи. Надеюсь — не из-за меня она возненавидела всех причастных к медицине эскулапов. Эта маленькая испуганная девочка, в которую проползло нечто ей непонятное, соединилось с ней, изменило ее жизнь, эта бестолковая аутистка выросла в красивую даму. Почти такую же умную как я. Дама вернулась на Омегу и поставила Землю раком.
ПИФ ошарашено смотрел на Гошу. Доктор встал, приложил козырек руки к глазам и внимательно осмотрел горизонт:
— Несмотря на то, что Стивен давно растворился в Ляпе, Омега узнала ту ее часть, которая уже страдала здесь. Дальше тело техники. Все это время Омега жаждала откликнуться на любой призыв робких существ ее населяющих. Но эти пигмеи скромничали, не желали воспользоваться. И тут появилась Она. Конечно, Омега приняла ее как родную. Она не забывает своих, поэтому Ляпе легко удалось перевернуть с ног на уши наши далеко неидеальные миры. По малейшему колебанию искореженной ляпиной души Омега сотрясала и сотрясала Землю. Твоя подруга не была изощрена или злонамеренна, просто в ней сидело и возможно еще сидит очень много злых мыслей о том, как несовершенна Земля, как ей требуются изменения, чтобы она опомнилась от своего некрасивого сна. Человечество должно стать другим. Неважно каким. Добрым, злым, богатым, черным, узкоглазым. Другим! Евангелие от Ляпы.
ПИФ поежился, оглянулся назад. Доктор Гоша продолжил:
— Как бы Ляпа ни ненавидела все вокруг, включая себя и меня, тебя — то она любила сильнее. Как бы она ни манипулировала материями — главным для нее оставалось, чтобы ты, идиот, был жив и счастлив.
— Почему она не заставила Омегу оживить себя?
Доктор пожал плечами:
— Видимо Синицына увидела, что очень неловка в управлении и решила передать Омегу в более надёжные руки.
ПИФ вложил в бросок все силы. Он повалил Гошу и воткнул локоть в горло противника. Доктор захрипел.
— Ученый говоришь, — ПИФ подхватил из песка ножик, который Гоша мастерски метнул в Луиджи. — Он первый начал? Или ты превентивно решил его обезвредить? Только не ври, физик — шизик.
— У меня и в мыслях не было, что она не использует свое бездонное могущество. Не обезопасит себя, — обиженно кряхтя Гоша, не обращая внимания на занесенный над ним нож. — Гадом буду, Покрышкин!
— Никогда не называй меня так, — рявкнул ПИФ.
— Когда Луиджи рванул ствол вверх, я уже забыл, с какого боку нож висит. Я на Вильгельма во все глаза втыкал. Пастор мигом бы срезал обоих. Я успел упасть. Ляпа первая на линии огня стояла. Судьба — рулетка, Иван Владимирович. Ничто в жизни так не воодушевляет, как то, что в тебя стреляли и промахнулись. Черчилль. Видишь, я тоже кое-чему научился у тебя.
— Заткнись! Значит, ты из положения лежа нож метал?! Кругом подлость и обман. В каком ты звании, профессор?
— Майор.
— Наш или буржуйский?
— Наш, — попробовал улыбнуться Гоша. ПИФ сильнее вдавил его голову в песок. Чтобы улыбка на бородатом лице погасла.
— Сволочь, — сплюнул ПИФ. — Надоело. Ты лжешь. Ты вынудил Орсини стрелять! Обманул своей безмятежностью. И, конечно, под огонь попала Ляпа. Ты же ловкач, счастливчик, Черчилля читал, — ПИФ захлебывался словами. Он ослабил хватку. — Теперь ты можешь по — честному разыграть Омегу. Ляпа со своим всесилием, со своей любовью ко мне не помешает. Гениально, доктор!
— Ты против честности, дорогуша?
— Против безжалостной честности, — ПИФ встал, отряхнулся от песка, легонько пнул Гошу и, спотыкаясь, вдоль серой линии высохшего прибоя отправился с места бойни.
Доктор вновь подумал: «Правильные пацаны так не поступают», и потянул к себе АКМ.
— Эээ. Э! — закричал он в спину ПИФу. — Спор еще не закончен.
— Пошел ты, — ПИФ не обернулся.
— В принципе, если ты попросишь, я могу пристрелить тебя. Из жалости, милосердия, сострадания. Ты же знаешь, спецслужбы давно практикуют все эти варианты. Выбирай любой. Выбирай!
ПИФ обернулся. Дуло калаша смотрело ему в живот.
— Нас тут двое осталось. Тебе не одиноко будет одному вечность коротать? Ты же сам предложил разделить Омегу.
— В тот момент эта идея должна была успокоить разгоряченных ожиданием демиургов и заставить их действовать честно, — доктор Гоша подмигнул. — Пока вы прощались с Ляпой, бездушная сволочь Гоша заготовил нам по гильзе. Тяни жребий.
— Иначе стреляешь? — ПИФ поднял с земли топор, понимая, что выглядит столь же нелепо как краснокожий дикарь, готовый броситься на мушкет.
— Я устал ждать, ПИФ. Я пятнадцать лет в проекте. Пять из них тайком работаю на себя. Давай все решим сейчас. Раз и навсегда. Хочешь дуэль, хочешь жребий. Только учти — я очень неплохо обращаюсь с любым оружием.
— Решим, кому достанется Омега? Ты думаешь, она еще способна творить чудеса?
— Капитанская рубка Бога — весьма достойный артефакт. Даже если корабль на мели. Не правда ли?
Душевные или телесные раны могут стать украшением?
Под бинтами не оказалось ран. Несколько шрамов. Даже у земляного червя увечья, подобные тем, которые я нанес себе, не затянулись бы столь быстро:
— Ты обещал рассказать, почему со мной происходит это, — я ткнул в покраснение на животе — на этом месте должна была быть рваная рана.
— Ляпа — единственный известный мне пример, когда человек, приютивший ушлепка, вернулся на Омегу. Беспрецедентный и последний эксперимент твоего покорного слуги. Омега не могла не узнать эту девочку и, вероятно, откликнулась на движения ее души. Думаю, ее трепыхания мы и наблюдали весь этот бесконечный месяц. Апокалипсис за апокалипсисом. Очищающая, иссушающая, очень женская ненависть к самой себе. Без предела, как поет наш Дельфин. Женская ненависть — страшная, беспощадная штука для всех, кроме того, кого любит женщина.
Насколько я мог судить по ощущениям — на горле у меня лишь маленький шрам.
— Никогда не подозревал, что такая ненависть может оказаться не только разрушительной, но и созидательной, — Гоша забросил на плечо мой рюкзак, — Ляпа заставила пережить себя и других то, что больше всего угнетало бы ее. Неспособность понимать друг друга, возможность узнавания чужих мыслей, катастрофическая чувствительность кожи и прочие прелести. Страхи — ужасы одного человека стали страхами — ужасами всего человечества. Айда. Пора линять отсюда.
В каких случая жертва жизнью оправдана?
— Я с удовольствием потерплю тебя, — ПИФ еще раз попробовал отговорить доктора. — Даже на Омеге смерть это… смерть.