Почти искренне матерясь, Гоша потрошил свою гильзу. ПИФ свою даже не тронул. Песка там не было — Омега ко всему прочего инерционна и быстро не откажется от тех, кого принялась защищать.
Иван Владимирович с тоской смотрел на мертвые тела Ляпы и Луиджи. Он надеялся — Омега позаботится и о них.
— Дурак ты, ПИФ! Так ничего и не понял. Как только ты допустишь, что какой-то сценарий событий возможен, Омега тут же подкидывает новый, который ни ты, ни я, никто другой и вообразить не в силах. Если ты ранен или убит, возможно, ты становишься ближе к Богу. Но только не к Омеге. Омега — это когда ты ранен или убит настолько, что и на Земле, и в раю, и в аду тебе делать нечего. Это перелет. Выход за все возможные варианты. Феерия креатива, — Гоша с грустью окинул простирающуюся перед ним унылую равнину. Она становилась все более неприютна и бедна красками. — Феерия креатива, при этом ничего похожего на многоликую Пандору. Не вздумай помогать мне.
ПИФ преградил дорогу к зыбучим пескам. Гоша усмехнулся:
— Не обольщайся. Если я играю по — честному, это не значит, что не дам тебе в морду. Сильно.
Доктор Гоша обошел ПИФа и обернулся:
— Не надейся на помощь, Покрышкин. Мы давно оставлены Создателем. Чтобы искать какой-то свой путь. Пусть даже полубессознательно искать. Возможно, Бог даже не обратил внимание на человечество. На развитие белковых тел во Вселенной. Всего лишь мелкие нюансы Творения, нет? Побочные следствия жизнедеятельности Омеги? Мы должны вырасти и самостоятельно ответить на проклятые вопросы. Совершить непостижный подвиг жизни без посторонней помощи. Прощай!
Он обернулся еще раз:
— Возможно Бог в пятидесяти километрах отсюда. Выращивает какой-нибудь чудесный сад и не заметил, что где-то неподалеку непонятные существа устроили войнушку. А я пойду и расскажу.
Доктор сбежал с косогора и резво пошел по дну моря, недовольно выдергивая вязнущие ноги. Он прошел намного дальше, чем Вильгельм — проваливался, бодро выкарабкивался, шагал дальше. Его фигурка стала серой от налипшего к одежде песка.
Новорожденное солнце стремительно крепло. Теперь оно занимало треть горизонта. Оно не слепило глаз. Смотреть на него оказалось приятно. Увлекшись игрой кровавых полутонов, ПИФ пропустил, когда Гоша, в очередной раз выкарабкиваясь, перестал сопротивляться песку.
Покрышкин увидел, как доктор, затянутый в Омегу по пояс, извивается и бьет руками по дымящейся земле. Иван Владимирович закрыл глаза. Добежать до Гоши он все равно не успевал.
Проморгавшись, ПИФ вцепился взглядом в поверхность высыхающего моря и не смог разглядеть фигурки друга на ней. Может быть, пока он молился за него, Гоша успел уйти за горизонт?
ПИФ обернулся назад. Листья берез потемнели, став серыми огрызками. Он вернулся к вершине косогора, заглянул в лица уснувшим ушлепкам. Почти все они (точнее их невесомое сознание) должны были протиснуться на Землю, неизвестно как повлияв на принявших их землян.
Тела же прежних хозяев, пережившие отделение информационных двойников, остались неизменными — прежний вес, прежнее количество лейкоцитов в крови, те же хвори и несовершенства. Природа не терпит умножения сущностей.
Прощаясь ПИФ, кивнул холмикам и спустился к морю. Если раньше лужи пересыхали через каждые несколько метров, то теперь он не увидел ни одной.
Вы верите, что можете исчезнуть без следа?
Доктор Гоша подтянулся на руках, достал из-за бортика пакет, швырнул его мне. В пакете оказалась одежда. Весьма своевременно — я голым сидел на влажном, холодном кафеле, который вместе со словами Гоши выхолаживал меня изнутри.
— Ты жив и здоров только потому, что в иссушающей ненависти Ляпы к самой себе, ко всему миру, было единственное пятно — любовь к тебе, — доктор Гоша замолчал, подошел к горилке, отдал указания. — Все, что я тебе рассказал — просто версии. Но в жизни обычно приходиться довольствоваться самыми зыбкими объяснениями. Других не имеется. Доказательства съели бобры. Бобры добры. Козлы злы.
Я одевался, покачиваясь, не попадая в штанины и рукава. Охранник на стартовой тумбе внимательно следил за мной.
— Хочешь, верь, хочешь, нет, я считаю — Ляпа спасла этот мир. Увы, и, увы, на посошок, он просто не мог оставаться таким, каким был.
Мобильник в кармане Гоши уже не первый раз выдавал тревожные сигналы. Периодически он доставал его и читал смс — ки.
— Мне очень жаль разочаровывать тебя, Покрышкин. Очень весомая часть твоей судьбы — просто производная моей жажды познания. Вторая составляющая — неустроенность девушки, в которую тебя угораздило влюбиться. Впрочем, каждый изучив свою судьбу, может сделать вывод, что она производная чего — то или кого — то. Но не каждый может похвастаться участием в спасении мира. Сначала я поставил на Ляпу, потом на Омегу, потом на тебя, Иван Владимирович. Надеюсь, что выиграл по всем ставкам. За мной охотятся как минимум две солидные конторы. Мне не светит ничего радужного. Скорее наоборот. Но я счастлив — потому что Омега уцелела.
Доктор Гоша вытряхнул из рюкзака остатки песка.
— Где она? — прошептал я. У меня не осталось сил, чтобы куда-то идти. Гоша догадался, о ком я спрашиваю:
— Иван Владимирович, есть по меньшей мере семь точек перехода на Омегу. Думаю, рано или поздно, Ляпа появится в одной из них. Притяжение. По логике развития избитых любовных комбинаций, Вы должны встретиться. Даже если тысячи километров навсегда отделят вас друг от друга.
— На Омеге? — я задал вопрос, на который знал ответ.
— Или где-то поблизости от нее, — доктор Гоша уже выпрыгнул из бассейна и собирал вещи, которые валялись на лавке. Издалека на нас надвигался вой сирен. Я уверен — в мире остались высокопоставленные особи, желающие уничтожить Омегу. Или управлять ею. Или наблюдать издалека.
Слишком много «или», чтобы участвовать в этой игре.
А Вы бы разбили горячий камень?
Огромная тень непонятного происхождения подползала к поселку ровным безразличным пятном. Казалось, у нее есть острие, и на острие тысячи жалящих ртов. Сожранное ими выглядело уже безжизненным рельефом.
ПИФ был абсолютно уверен — Омеги в этой тени не осталось. Когда он уйдет отсюда, дома поселка заполыхают, пожухнет трава, все истончится, потеряет цвет, потом рассыпится как прогоревший листок бумаги, не выдержит под напором даже самого легкого ветерка…
— Смелее! Ты первый человек, который отказался от шанса выбраться отсюда, — напомнил он себе. — Ты первый человек, который осмелился стать Богом. Мы с Ляпой маленькие бациллы, которым удалось расшевелить мироздание.
ПИФ вступил на зыбучий песок. Песок высох, окреп, оказался твердым как асфальт или обветренная земля казахстанских степей. Иногда под тяжестью тела засохшая корка трескалась под ногами — под нею оказывался настоящий песок пустыни. Рассыпчатый и мягкий. Новый песок. Великолепный проводник в любую часть Вселенной.
Иван Владимирович оценил расстояние до заката (или восхода): «Теперь мое место здесь. На Земле вряд ли осталось что-то интересное».
Как и предупреждала Ляпа — он уходил в сторону солнца. Один. Печальная участь всех настоящих героев. Все, что остается за спиной исчезнет как морок. Так же как и в первый день на Омеге исчезла вся его прошлая жизнь. Так же как в первый день он будет идти пока силы не оставят его.
«Я не найду счастья даже за тысячи миль от места его произрастания. Там, где расположен эпицентр чуда, счастье избыточно».
В небе Омеги появился объем и глубина. Вдруг стало понятно, что солнце висит над горизонтом очень — очень далеко. Значит, идти еще очень и очень долго.
«Мои руки чисты. У меня не осталось привязанностей. Человечество — фуфло. Вместо него пора придумывать что-то другое», — этим и собирался заняться ПИФ в ближайшую вечность.
Так необычно, когда остаешься один на один с целым послушным миром. Не ждешь от него неожиданностей, тревожных изменений. ПИФ мог бы придумать, какой угодно образ Капитанской рубки, но ему очень долго казалось — все приливающие в голову фантазии уже воплощались здесь. Нужно сочинить то, чего никогда не случалось ни в одном из миров. Тогда он получит право на жизнь, право вернуться.
А пока он все еще похож на песок. Бесформенный, чуткий для любого воздействия, податливый. Поэтому на Омеге все как в начале времен.
Как предсказуемо — недотепа взял волшебную палочку и не воспользовался.
Диагноз любому Божеству, даже если это Божество любовь, — всесилие и бессилие.
Чью жизнь Вы бы прожили вместо своей?
— Что ты теперь будешь делать? — спросил я Гошу. Доктор забрасывал в Газель ящики с продуктами и мурлыкал под нос песенку старую песенку «Алисы». Его молчаливый охранник прикрывал погрузку.
Гоша отбывал на неопределенное поселение в глубинку («да — да, есть у меня неисследованные белые пятна на морде Родины»).
— Что по — твоему стал бы делать Александр Великий, если бы двадцать последних лет его жизни, двадцать лет великих завоеваний оказались сном. Он проснулся, а битва при Херонее еще впереди?
ПИФ покачал головой.
— Он начал бы все сначала, — жизнерадостно ответил доктор. — Я постараюсь выскользнуть из редакции журнала «Хочу всё знать», сменить вечный поиск Омеги, Бога и себя во всем этом на что-то более содержательное. Земледелие, например.
Гоша обернулся:
— Пойми, ПИФ, я не хочу возвращаться к этим вечно ищущим, вновь становиться одним из них, с вечным зудом по всему телу, неудовлетворенностью и несбыточными надеждами. Я уже нашел.
— Ты уверен, что Омегу выиграл ты? О чем говорит твоя неподражаемая интуиция?
Гоша грустно улыбнулся:
— Омегу выиграл ты. Она досталась тебе, ПИФ. К сожалению, я не могу оспаривать ее решений. Мне вполне достаточно того, что она есть.
Все последующие мгновения жизни мне казалось, что Гоша наблюдает за мною из тени, которая постепенно сгущается до состояния полнейшего мрака.
В отличие от доктора, я не хотел жить с такой щербинкой — не дошедшим до чуда, с вечным желанием вернуться и исправить. Увольте!