Александр Чуманов
Пессимистические комедии
Цикл рассказов
И ТОГДА ОНИ РЕШИЛИ
Они ждали ребенка. Они ждали ребенка очень долго, целых шесть лет.
— Грамотные! — осуждающе говорили про них люди.
Это верно. Супруги, действительно, были очень грамотными. Окончив институты, на достигнутом не остановились, а записались в аспирантуры. Каждый в свою.
— Ишь, — говорила общественность, — эгоисты! Дохитрят, однако.
То есть общественность думала, что детей они не заводят из эгоистических соображений. А они искренне хотели детей, но что-то у них не получалось.
Он был по образованию кибернетик, она — биолог. Они, безусловно, знали, что такое генетическая несовместимость, и вообще разбирались кое в чем. Но вот беда — очень любили друг друга.
Наконец ребенок родился, однако немного пожил и умер. Только тогда они отправились в больницу советоваться. И узнали то, о чем давно догадывались. Что не подходят друг другу. То есть — совершенно. Им тактично и безжалостно посоветовали расстаться. В высшей степени разумный совет. Но как же быть в таком случае с любовью?
Их поймет далеко не каждый. В семьях, где проблема продолжения рода никогда не стояла, любовь, хотим мы этого или не хотим, постепенно рассасывается, как сказал бы психотерапевт Кашпировский. Такая сперва болезненная и опасная, она постепенно сходит на нет, не оставляя ни рубцов, ни шрамов на теле души.
Считается, будто любовь в таких случаях не исчезает, а лишь переходит в другое качество. И это будто бы должно только радовать. И оно радует, ибо любовь — такая штука, что если ее нет, то и не надо.
Семей, где проблема продолжения рода никогда не стояла, — абсолютное большинство. И многим ли доступно понять двух влюбленных старичков, проживших бок о бок долгие годы, двух любящих друг друга людей, которым не дал Бог деток?..
Когда ребенок умер, прожив на свете всего чуть-чуть, они пережили этот удар и все равно остались вместе. Каждый с головой ушел в работу, только по вечерам и встречались, разговаривали мало, побыстрей ложились спать, а утром снова бежали в разные стороны.
Подумаешь, скажет кто-нибудь, будто не стало на свете Домов ребенка! Взяли бы малыша на воспитание, вырастили. Общество им бы спасибо за это сказало.
Ничего не возразишь, очень разумный совет. Но есть одно «но». Опять же —любовь. Ведь не каждый даже очень хороший человек способен полюбить чужое дитя, как свое. И никто не может заранее знать, получится у него или не получится. Обычный хороший человек может взять и рискнуть, испытать себя. А ответственный хороший будет думать. Вполне вероятно, что он всю жизнь будет мучительно думать и так ничего не решит...
Они оба оказались чрезвычайно ответственными. Прошло еще несколько невеселых лет. И замаячила впереди банальная старость. Одинокая и совершенно беспросветная. Ну, может, еще и не старость, однако им так показалось.
— Послушай, — сказал однажды муж за чаем, — мы многого достигли в своих областях. Моя лаборатория вплотную приблизилась к созданию искусственного интеллекта. Ты можешь многое в генной инженерии. Возможно, нам стоит заключить тайный сговор о творческом содружестве. Соединить, так сказать, общественный интерес с личным. Почему бы не попытаться? В любом случае рискуем только мы с тобой и больше никто...
— Это ужасно! — взволнованно воскликнула жена.
И сразу стало ясно, что она сама только о том и думает, но нечто чисто женское мешает ей принять эту мысль как естественную.
— Это ужасно, — повторила она и совсем тихо добавила: — Но я схожу с ума от такой жизни, я люблю тебя по-прежнему, но от этой любви я смертельно устала... А кто нам разрешит?! Я даже не представляю, как мы скажем...
— Тайный сговор! Мы никому не скажем! Я все обдумал и решил. Мы станем несунами! О несунах часто сочиняют фельетоны, но мы не попадемся!..
Так их квартира превратилась в подпольную лабораторию. Она приносила с работы всякие жизненные растворы, он — разнообразные транзисторы-тиристоры-резисторы, интегральные схемы и модули.
Они ощущали себя преступниками, но остановиться уже не могли, работали по ночам, еженощно совершая величайшие открытия, достойные Нобелевской премии, а также инквизиторского костра. Лишь редко по принципиальным разногласиям случались задержки.
— Ребенок должен будет расти, — говорила она, с самого начала называвшая то, что они делали, ребенком. — Как ты себе это представляешь?
— То есть?
— Все, что касается биологической части, будет, как у обычных детей. Но как он станет умнеть, ведь это тоже должно происходить постепенно?
— Вон ты о чем! Все просто — буду по мере надобности подключать в схему новые элементы.
— Думай, что говоришь! Постоянные операции?! Это невозможно, это больно, это, наконец, нельзя будет объяснить людям!
Она уже чувствовала себя почти матерью.
— Тогда сразу начиним его голову необходимым количеством элементов и будем включать их дистанционно...
— Голова навырост?! Бр-р-р!
Договорились разместить резервную аппаратуру повсюду, где только природа допускает. Удалось вмонтировать кое-что сверх жизненно необходимого, особо уязвимое — продублировать.
И вот когда они уже совсем извелись от подпольной деятельности, мальчик был готов. Мужчина замкнул схему, и человек родился, закричал на радость своим исстрадавшимся родителям. Пронзительно, самозабвенно. И тотчас стал мокрым.
Все системы работали безукоризненно.
Так у мужчины и женщины началась другая жизнь. Как уж они там все оформили, кому, где и сколько дали — неважно. Уж такими великими грешниками себя чувствовали, так старались поскорее забыть об этом грехе...
Они побоялись отдать ребенка в детский сад, выписали из другого города старую маму. Она тоже безумно радовалась внуку, которого уже и ждать-то перестала...
Со временем сделалось ясно, что не так идеально все получилось. Мальчик не отличался ни красотой, ни силой, плоховато учился в школе.
— Ну что ж, — философски говорила бабушка, которая была не в курсе, — у талантливых (родителей далеко не всегда рождаются талантливые дети. Нормально. Лишь бы наш Вовик счастливым рос...
Господи, конечно же! Родители и так не могли нарадоваться, их научные дела шли совсем плохо, наверное, они на своего Вовика истратили все, что имели, и теперь жили только им, его детскими интересами. До сорока лет они имели прекрасную форму, а потом враз состарились. Мать располнела и перестала пользоваться косметикой, отец сделался лысым и тощим, как жердь.
Хотя Вовик и плоховато учился, но был он честным, добрым, вполне коммуникабельным парнем. Не доучившись в школе — решил пойти в ПТУ на киномеханика. И родители не препятствовали. После училища он уехал в деревню, где дожидался его старый клуб, запертый на ржавый замок.
К тому времени бабушка уже померла, и родители вновь остались одни. Но из деревни каждую неделю приходили письма, и мать с отцом скучали не сильно. Вот только все более беспокоило равнодушие Вовика к противоположному полу. И однажды, когда он приехал к ним в отпуск, родители решили поговорить с сыном. Может, зря?
Но тайна, хранимая долго-долго, давила им души, как злокачественная опухоль.
— Неужели тебе не нравится ни одна девушка? — Отец был деловит и участлив. — Ты должен быть, как все, но если мы с мамой чего-то не предусмотрели, то можно исправить это дело хоть сейчас. Всего и работы —добавить парочку схем...
— Спасибо, папа, — дрогнувшим голосом ответил сын, — спасибо, мама, однако...
Не закончив, он молча вышел из-за стола, молча оделся. Потом тихо-тихо скрипнула дверь...
Ночью, в половине второго, раздался сильный стук. Родители, конечно, не ложились.
Вовик стоял на пороге, покачиваясь. И пахло от него вином. Алкоголь даже на транзисторы-тиристоры-резисторы действовал безотказно.
Сын молча прошел на кухню, сел. И не то задумался, не то задремал. Родители стояли рядом, боясь шелохнуться.
— Я — искусственный, ха-ха! — вдруг сказал Вовик глухо, — Меня никто не любит. Да мне никто и не нужен, кроме... Я не хочу жить!
Он со страшной силой грохнулся виском об угол стола. Вместе с кровью на пол брызнули разноцветные осколки каких-то приборов...
В общем, родители все же впаяли сыну пару схем. Но других. Противоположного, так сказать, качества. Вспомнили, сколько горя приняли сами из-за любви.
Вскоре после ремонта и усовершенствования Вовик женился. Но прожил с женой мало. Развелся, женился вторично. Тоже неудачно.
Только в третий раз повезло. Взял москвичку с квартирой и состоятельными родителями. Москвичка ему детей родила, чего всем предыдущим женам он сделать не позволил.
ОДНАЖДЫ В ДЕКАБРЕ
Целыми днями по узеньким дорожкам Верхне-Фугуевского Дома отдыха гуляли разнообразные должностные лица. В том смысле, что все мы с вами имеем в жизни определенную должность, а то и две-три. Даже больше.
А в природе, как раз, буйствовал декабрь, дни стояли короткие, скучные, серые, то и дело валился снег из низких туч. И должность у подавляющего большинства обитателей этого приюта среди сосен была одна на всех. Предпоследняя. Должность пенсионера никакого значения.
Целыми днями благообразные старички и старушки в суконных платочках, в плюшевых жакетках, в валенках с блестящими калошами, в каракулевых шапчонках пирожком, в облезлых пыжиках, в джинсах, в дубленках, в прочем, являющем удивительную смесь разнообразных мод и веяний прошлых десятилетий, неспешно фланировали между голубыми приземистыми корпусами Дома отдыха. И эти одноэтажные корпуса-бараки, видевшие еще недавно, летом,
совсем другую публику, другую совсем, шебутную и рисковую, отчаянную и смеющуюся сквозь слезы жизнь, эти корпуса, нахохлившиеся под огромными снежными шапками, даже и они всем своим видом нагоняли на стороннего наблюдателя, если бы таковой случился, беспросветную скуку и меланхолию, располагали к покорному ожиданию естественной и неизбежной смены сезонов.