Песталоцци внимал каждому его слову. Что бы ни говорил профессор — все казалось безусловно правдой, непререкаемой истиной.
Кружок собирался раз в неделю. Встречи проходили по одному и тому же сценарию: Бодмер читал доклад либо на политические темы, связанные с текущим моментом, либо — на темы морали.
Потом происходило яростное, но довольно странное обсуждение.
Взгляды на будущее «Гельветической республики», на необходимость предоставить больше прав и крестьянам, и рабочим, — у всех участников кружка были примерно одинаковыми. Поэтому спорили не друг с другом, а с некими врагами, находящимися за пределами кружка. Им, невидимым, доказывали то, что всем присутствующим было и так понятно.
Когда мы говорим о «Гельветическом обществе», надо понимать, что, с одной стороны, его члены ощущали себя вполне революционерами: они были резки в высказываниях и бесстрашны. Но — с другой — вся их деятельность заключалась в бесконечных разговорах и спорах не столько друг с другом, сколько — с невидимыми оппонентами.
В своих докладах Бодмер не раз повторял, что основным средством преобразования общества является воспитание.
«Только люди, воспитанные по-новому, в новой системе образования, могут построить то государство, о котором мы все мечтаем!» — регулярно, но с первозданной страстью повторял профессор.
Песталоцци впервые встретил человека — да еще такого авторитетного! — который настолько полно разделял его взгляды. Понятно, что это придало ему уверенности в верности собственной позиции.
Иногда традиционный порядок проведения заседаний кружка нарушался: читали Руссо.
Дело в том, что Бодмер считал величайшей книгой современности повесть Жана Жака Руссо «Эмиль, или О воспитании», которая за три года до описываемых нами событий была публично осуждена на казнь и сожжена. И иногда профессор просил своих учеников почитать книгу вслух — у него откуда-то сохранился экземпляр запрещенной книги, — а потом обсудить прочитанное.
«Гельветическое общество» сыграло в жизни нашего героя важную роль, в первую очередь потому, что он убедился в правильности собственных взглядов и выводов и развил их.
И главным учителем его в это юношеское время был даже не глубоко почитаемый Бодмер, а Жан Жак Руссо.
Фигура Руссо и его книга «Эмиль, или О воспитании» сыграли в жизни нашего героя не просто большую, а вполне можно сказать — определяющую роль.
«Как только появился его [Руссо] „Эмиль“, я, со своей, ничего общего с практической жизнью не имеющей мечтательностью, был до энтузиазма захвачен этой, в такой же мере непрактичной, книгой грез»[22], — вспоминал впоследствии наш герой.
Все, что в своей жизни делал Песталоцци-педагог, он неизменно поверял «грезами» Руссо и теми выводами, которые делали во время обсуждений в «Гельветическом обществе».
Некоторые исследователи даже полагают, что Песталоцци назвал своего сына Жаном Жаком в честь Руссо. Это не так. Сына звали Яков. Но иногда Песталоцци, действительно, называл его Жан Жак, видимо, мечтая, чтобы он вырос таким, как Руссо.
«Эмиль» — это одновременно и педагогический трактат, и художественное произведение. То есть в нем действуют живые герои, вступающие в человеческие отношения, и тут же высказываются мощные, революционные для своего времени, педагогические идеи.
Если совсем попросту: что делает автор романа? Он излагает свои взгляды, стараясь при этом выстроить интересный для читателя сюжет.
Этот же прием использовал Песталоцци, когда писал свое первое крупное произведение «Лингард и Гертруда», которое принесло ему всеевропейскую славу. И вообще влияние «Эмиля» и на этот, и на последующие произведения Песталоцци — огромно.
Если мы хотим разобраться в феномене швейцарского гения, придется чуть ближе познакомиться с гением французским и его книгой.
Конечно, нельзя сказать, что без Руссо не было бы Песталоцци. Это будет хоть и красивым, но явным преувеличением. Но то, что без влияния Руссо Песталоцци был бы иным — это безусловно.
Вот как наш герой оценивал мощность воздействия на самого себя идей Руссо: «Ожившая благодаря Руссо идеалистически обоснованная система свободы пробудила во мне фантастическое стремление к более широкому, плодотворному для народа кругу деятельности»[23].
Что же так потрясло нашего героя в книге и судьбе того, кого наш великий Пушкин называл «Защитник вольностей и прав»?
Самое главное, что проповедовал Руссо, — это концепция естественного воспитания. Другими словами: педагог должен непременно учитывать природу, интересы самого ребенка. Поэтому никаких телесных наказаний — все строится на уважении к ребенку и любви к нему. Воспитание должно быть абсолютно свободным.
Руссо вообще считал, что воспитание и обучение — это самостоятельное накопление жизненного опыта. Самостоятельное — вот ключевое слово. Педагог — лишь помощник.
По сути, это те выводы, из которых и родился метод природосоответствия, который впоследствии Песталоцци развил в своих школах.
Забегая чуть вперед, расскажу, каким сам Песталоцци был отцом, чтобы было понятно: идеи Руссо наш герой воспринял абсолютно личностно. Он не только проповедовал принципы, но и сам жил по ним.
Когда его сыну Якову было четыре года, Песталоцци столкнулся с такой проблемой: ребенок все хватал со стола, с полок, разбивались тарелки, чашки, бокалы.
Как отучить сына от дурной привычки?
Песталоцци налил в чугунную кружку кипяток, потом вылил его, а кружку поставил на стол. Сын схватил ее — обжегся. Песталоцци мазал ему ожог и объяснял, что так делать нехорошо.
Не подействовало. Тогда Песталоцци поставил на стол горячие яйца. Сын снова обжегся. Ему снова спокойно объяснили, что так делать не надо. Больше Яков ничего ниоткуда не хватал.
Вслед за своим великим учителем Песталоцци сделал вывод: опыт — это не то, что можно передать. Это то, что можно только получить самому.
Важнейший вывод для всей его педагогической системы.
Что такое хорошее воспитание? Руссо считал, что это — научение проявлять те лучшие качества, которыми человек наделен от природы.
Кто такой воспитатель? Тот, кто помогает ребенку эти качества проявить.
В пяти частях своей книги Руссо прослеживает жизнь своего героя от раннего детства до создания семьи, настаивая на том, что естественность, соответствие своей природе должны оставаться главными качествами человека на протяжении всей жизни.
Вот, например, как описывает Руссо отношения подросшего Эмиля со своей возлюбленной Софией.
«София должна быть женщиной, так же как Эмиль — мужчиной, то есть она должна обладать всеми качествами, присущими человеческой природе и ее полу, дабы выполнять свое назначение в области физической и моральной. <…> Любовь имеет весьма различные последствия для обоих полов, и разве могут они отдаваться ей с одинаковой смелостью? <…> Мы уже доказали, что мужчина и женщина не могут обладать ни одинаковым характером, ни одинаковым темпераментом, отсюда вытекает, что воспитание их не должно быть одинаковым»[24].
Жан Жак Руссо писал абсолютно четко, внятно и понятно. Давал предельно простые ответы на самые сложные вопросы. Философ, в юности работавший лакеем, хорошо понимал, как разговаривать с людьми так, чтобы вызвать симпатию и добиться понимания.
Этой манере и такому стилю изложения пытался научиться и Песталоцци. С манерой, в общем, получилось: когда читаешь его статьи того времени и, конечно, более поздние романы, создается ощущение, что у автора есть абсолютно точные ответы на самые заковыристые вопросы бытия.
Что касается стиля… Тут все не так просто. Ясности Руссо нашему писателю достичь не удалось.
Когда Руссо написал «Эмиля», Песталоцци не было еще шестнадцати лет — возраст, когда любой, а тем более социально активный молодой человек ищет себе кумира. И уж если находит — эта любовь остается навсегда.
Мы все привыкли к тому, что Жан Жак Руссо — великий французский писатель и философ. Это так. Но он родился в Женеве, в Швейцарии. Мать будущего гения была дочерью женевского пастора, отец зарабатывал на хлеб самой, наверное, швейцарской профессией на свете — был часовщиком. Мать Руссо умерла при родах, и мальчик воспитывался в протестантском приюте в Женеве.
Надо ли много говорить о том, насколько для Песталоцци было важно, что его кумир швейцарец? Да еще несчастный человек, — росший без матери, воспитывавшийся в приюте?
Разумеется, судьба самой повести, как и ее автора, не могла не вызывать у Песталоцци восторга.
«Эмиль» был приговорен к сожжению. Приговорен буквально. Судом. Сначала в Париже, а потом в Женеве палач привел приговор в исполнение: публично сжег книгу.
«Эмиль» был казнен вовсе не за педагогические воззрения автора, а за главу «Исповедь савойского викария», в которой Руссо невероятно резко критиковал официальный церковный мир. Вот этот мир ему и отомстил.
Автор же был приговорен к аресту, которого, впрочем, сумел избежать благодаря своей невероятной славе.
Друзья предупредили писателя об аресте, и он начал собираться к побегу. Собирался недопустимо долго и, выйдя из дома, столкнулся с судебными приставами и солдатами, которые шли его арестовывать. Но те лишь улыбнулись и подняли шляпы в знак приветствия. Арестовать такую знаменитость они попросту не смогли.
Слава Руссо была столь велика, что позволила великому швейцарскому французу не только избежать ареста, но и добраться сначала до Парижа, а потом и до княжества Невшатель у восточных границ Франции, где Руссо и нашел убежище.
Представляете, скольких полицейских он встретил по пути? И все имели приказ о его аресте. Но уважение к знаменитости оказалось сильнее.
Должен заметить, что, как и большинство великих людей, Песталоцци вовсе не был чужд тщеславию. Пример Руссо вдохновлял и в этом.