Как и положено всякому приличному революционеру, Песталоцци даже был арестован. Правда, не за свою антикоррупционную деятельность.
С ним приключилась вот какая история.
В «Гельветическом обществе» был студент по фамилии Мюллер. Так вот, сей Мюллер однажды написал прокламацию под названием «Крестьянский договор», вызвавшую огромной интерес людей и очень жесткую реакцию властей.
В это время все говорили о том, что в Женеве зреют революционные события — ах эта атмосфера предреволюционных дней, это ожидание бури! — и что в случае необходимости для подавления бунта туда должны быть направлены крестьяне из других мест, в том числе из Цюриха.
Мюллер протестовал против этого. В его прокламации некий «обобщенный крестьянин» говорил: «И теперь мы должны идти туда и подавить их силой? Это было бы гнусностью, позором перед Богом и честью. После этого нельзя было бы верить никакой власти! Что бы сказал мой старый добрый дед, если бы он еще жил? И если это так, пусть меня лучше разорвут на части, чем я сделаю хоть один шаг по направлению к Женеве. Клянусь Богом: я не пойду и этим все сказано»[25].
По сути, это был призыв к неповиновению. Понятно, что власть стерпеть этого не могла.
Первым делом было запрещено «Гельветическое общество». Власть спокойно относилась к любым разговорам, даже самым революционным. Но выдержать прямой призыв к неповиновению? Это уже чересчур.
Мюллер был приговорен к аресту, но его никак не могли найти.
Друзья уговаривали своего товарища явиться в полицию и сдаться. Им казалось, это будет очень в духе их воззрений: и благородно, и честно. К тому же они надеялись, что арест Мюллера может спасти их общество.
Однако Мюллер решил иначе и попросту сбежал.
Вот тогда-то и арестовали Песталоцци. Он был обвинен в помощи Мюллеру и при написании прокламации, и в подготовке к побегу.
Арест ни в чем не повинного человека вызвал непонимание и гнев. За него тут же вступились Бодмер и еще несколько известных людей. Они доказывали, что все обвинения против Песталоцци надуманы — он не имел никакого отношения ни к написанию прокламации (правда), ни к ее распространению (сомнительно), ни к побегу Мюллера (правда).
Поскольку никаких доказательств вины нашего героя отыскать не удалось, а все товарищи по «Гельветическому обществу», как один, твердили о его невиновности, Песталоцци отпустили через три дня.
Следующий раз он будет арестован — тоже на очень короткий срок, — повздорив с самим Наполеоном, но это случится много позже.
Как было принято, состоялся суд, на котором в качестве обвинения выступала… прокламация «Крестьянский договор». Она была признана виновной и приговорена к казни путем сожжения. Причем «Гельветическое общество» обязали оплатить расходы на покупку дров для осуществления показательной казни.
Во время казни, а попросту говоря — сожжения нескольких листов бумаги, — Песталоцци с друзьями стояли на балконе близстоящего дома и наблюдали. Но не просто смотрели, а всячески приковывали к себе внимание: хохотали, кричали, шутили.
Им делали замечания. Даже грозили новым арестом. Ничто не действовало, и Песталоцци с друзьями чувствовали себя героями. Им нужно было продемонстрировать всем, а в первую очередь себе, что они — свободные люди.
Итак, «Гельветического общества „У скорняков“» больше не существовало.
Иоганн Яков Бодмер, как мы сказали, вскоре уедет в деревню и целиком посвятит себя литературному труду.
Все это, разумеется, расстраивало нашего героя. Надо было куда-то жить дальше, а куда — Песталоцци не понимал.
Однако он не очень сильно расстраивался.
Иоганн Генрих Песталоцци влюбился. Основательно и навсегда. Как и большинство романтических юношей любой эпохи.
Романтическая революционная борьба ушла в прошлое вместе с «Гельветическом обществом».
Иоганн Генрих Песталоцци утвердился в правильности своих взглядов и отныне он будет стараться воплощать их в конкретных делах, которые будут получаться у него, скажем мягко, с переменным успехом.
Но теперь уже он никогда не будет один.
Повторяю еще раз, — наш герой влюбился.
Часть четвертая. Анна
Не забыли еще, что у постели умирающего друга наш герой встречает прекрасную девушку по имени Анна Шульт?
Конечно, он был знаком с ней и раньше, они виделись на заседаниях «Гельветического общества». Но не обращал на нее внимания или старательно делал вид, что не обращает, потому что Анна, как вы уже знаете, дорогой читатель, была возлюбленной Меналька. А для нашего героя это означало абсолютное табу.
Но Менальк заболевает, причем смертельно. Анна и Иоганн Генрих проводят у его постели дни и ночи. Вдвоем.
Итак, перед нами трагический любовный треугольник, я бы сказал, достойный пера Шекспира. Сразу и не поверишь, что это не придуманная, а подлинная история.
Прекрасная дама. Ее возлюбленный, доживающий на земле последние дни. Юноша, которому все труднее делать вид, будто ему безразлична черноглазая красавица с высоким лбом, прямым носом и вечно сжатыми узкими губами.
Была ли Анна на самом деле красива? Кто может сказать это объективно, тем более через две сотни лет? Песталоцци считал ее самой прекрасной, а это — главное.
Казалось, Смерть пригласила Любовь в гости, как случается только в красивых романах. И вот теперь они живут рядом, и каждая по-своему мучает людей.
Влюбиться в возлюбленную умирающего друга… Что может быть мучительнее для человека тонкого и рефлексирующего, каким, без сомнения, был наш герой?
Но любовь, как известно, такая история, которая прорывается через любые заслоны. Ее даже смерть не останавливает…
Анна Шульт родилась 9 августа 1738 года, то есть была на восемь лет старше Песталоцци. В те да и в нынешние времена такая разница считалась неудачной для брака.
Отец Анны, Ганс Якоб Шульт, был известным в Цюрихе купцом, владел пекарней и кондитерской. Однако доход получал не только от этого, но и от продажи наркотиков и спайсов — курительных смесей растений, обладающих психотропным и наркотическим действием.
Ганс Якоб Шульт слыл в городе благочестивым господином, регулярно ходил в церковь, к тому же — занимал высокий пост в гильдии купцов Цюриха. О его сомнительном бизнесе, видимо, догадывались многие, но благочестивый глава семейства оставался вне подозрений.
Мать Анны, тоже — Анна, в девичестве Хольцхальб, вела домашнее хозяйство и помогала мужу в бизнесе, когда он отлучался по делам гильдии. Анна Шульт-Хольцхальб родила мужу шестерых детей, четверо из которых умерли в младенчестве.
Анна росла в атмосфере спокойствия и достатка. Жизнь текла размеренно и тихо. Ее воспитывали с любовью и весьма свободно, что позволило подросшей Анне существовать довольно вольно, не отчитываясь перед родителями за каждый выход из дома.
Девушка рано научилась читать и с упоением проглатывала те же книги, которыми зачитывался Песталоцци. Книги были ее главным развлечением в детстве. Когда же она немного подросла, начала помогать родителям в пекарне и кондитерской, но эта деятельность ее не сильно увлекала.
Книги призывали ее жить интересно, с пользой для себя и других. Одни произведения походили на наставников, которые учили уму-разуму. Но были и иные, в которых красивые люди вели напряженную и очень наполненную жизнь.
Мир книг был манящий, но пугающий, придуманный, какой-то чужой. Прекрасный для того, чтобы в него окунуться. И совершенно невозможный для того, чтобы в нем жить.
А жить напряженной жизнью хотелось.
Как Анна узнала о «Гельветическом обществе», неизвестно. Можно, разумеется, придумать историю о том, как какой-нибудь молодой человек заглянул в кондитерскую, увидел Анну и пригласил ее в революцию.
Может, так и было, а может нет — об этом история умалчивает. Но так или иначе, Анна попала в совершенно иной, неведомый ей мир, в котором люди с горящими глазами говорили о том, о чем Анна даже думать стеснялась.
Встречи в «Гельветическом обществе» произвели на Анну ошеломляющее впечатление. Девушка из купеческой семьи, выходящая за порог своего дома разве лишь для того, чтобы погулять по улицам и помечтать, вдруг оказалась в обществе, где страстно и эмоционально рассуждали о народе, о свободе, о будущем страны.
Кто такой «народ» и почему он так важен? Что такое «свобода» и почему она столь необходима? Почему будущее — это то, за что надо бороться, ведь оно всяко и так настанет?
Наверное, Анна задавала себе эти вопросы, впервые понимая, что мир шире, противоречивее и, главное, интереснее, чем ей до сих пор казалось.
Вместе со всеми она вслух читала «Эмиля» Руссо и удивлялась тому, что воспитывать можно не просто так (как было в ее доме и в тысячах других семей), но следуя некоей системе. И что система эта настолько понятна и проста, что ее вполне можно использовать в воспитании будущего собственного ребенка, дабы образовать из него честного человека и настоящего гражданина.
О том, что из детей можно воспитывать граждан, Анна Шульт впервые узнала в «Гельветическом обществе». И там же впервые всерьез задумалась о том, что у нее тоже будут дети.
Эти мысли пришли к ней в голову, когда она влюбилась в Иоганна Каспара Блунчи — всеобщего любимца, по прозвищу Менальк.
До того как попасть в «Гельветическое общество», Анна жила довольно замкнуто, и, судя по всему, Менальк был первой любовью 27-летней женщины.
Роман едва начался, Анна еще не успела как следует привыкнуть к тому, что у нее теперь есть кавалер, как истощенный аскезой Менальк заболел. Очень быстро выяснилось, что болезнь неизлечима.
Первая любовь, которая должна быть красива, ярка и романтична, отныне будет ассоциироваться у Анны с кормлением суженого с ложечки и с другими, вовсе не романтическими и весьма, увы, физиологическими подробностями жизни человека, мучительно расстающегося с жизнью.