ет: учить и образовывать детей.
Да, возникнет еще масса трудностей, разочарований и, казалось бы, краха. Но отныне у него будет одно дело — реализовывать свое призвание, для чего Господь подарит ему весьма и весьма долгую жизнь.
Итак, впервые в своей жизни Песталоцци получил учебное заведение, которое, что называется, было поставлено на довольствие. Ему не надо думать о том, где взять деньги. Когда их будет не хватать, он всегда может пойти к Штапферу. Услышат его или нет — вопрос другой. Однако, как принято говорить сегодня, — логистика ясна.
Вдохновленный и счастливый, Песталоцци помчался в Станц.
Его встретило абсолютно разоренное здание бывшего монастыря. Кроме стен в нем не было ничего. Надо было искать и покупать все: столы, стулья, кровати, одежду для будущих воспитанников…
«Строение, когда я прибыл туда, отчасти не было еще закончено, отчасти совершенно не приспособлено для устройства сиротского дома на значительное количество детей»[91], — свидетельствует сам Песталоцци.
С самых первых дней, даже часов пребывания в Станце Песталоцци приходилось быть не только директором и учителем, но уборщицей, ремонтником, казначеем…
Рядом не было никого.
Почему? — вправе спросить вы, дорогой читатель. Неужто многоуважаемый Штапфер не мог выделить денег хотя бы для нескольких учителей?
Мог. И, более того, — предлагал. И деньги, и конкретных людей.
Песталоцци категорически отказывался.
Но — почему, почему?
Тут ведь вот какое дело… Песталоцци не просто строил школу. Как и героиня его романа, Гертруда, он хотел построить дом. В казенное учреждение — да, можно приглашать кого угодно. А в собственный дом?
Свое одиночество в Станце сам Песталоцци объяснял как всегда прямо и четко: «Чем ученее и образованнее были те люди, с которыми можно было объединиться, тем меньше понимали они меня и тем неспособнее оказывались они даже теоретически усвоить основные положения, на которые я опирался»[92].
И главную задачу тоже формулировал предельно ясно: «Прежде всего я хотел и должен был приобрести доверие и привязанность детей. Если бы мне это удалось, то я с уверенностью ожидал бы, что остальное сложится само собой»[93].
Надо сказать, что, в результате, так и получилось.
Наш герой прекрасно понимал, что один плохой учитель может подорвать доверие ко всему делу. Даже и не учитель — просто взрослый человек, живущий в доме, сделает что-то не так, и дети уже не станут никому верить.
Дом — это не метафора того, что делал Песталоцци, но — суть. Мы ведь все относимся к своему дому почти как к живому существу, с трепетом, волнением, нежностью. Работа, офис — это другое, но дом — наше место силы, наш тыл.
Для несчастных и обиженных судьбой детей наш герой готовил не казенное учреждение, а место жизни. И ему были не нужны равнодушные взрослые люди.
Кого ему действительно не хватало — верной Анны. Жена была вынуждена остаться дома из-за болезни. Она считала себя обузой и не хотела в такой сложный момент обременять мужа.
Как в юности, они снова писали друг другу письма.
Надо признать, что на этот раз Анна не очень верила в успех «предприятия». Ей казалось, что муж слишком стар для такого дела, да и совсем не практичен. Тем более, как водится, на расстоянии все казалось еще более трагичным, нежели было на самом деле.
Жена готовила мужа к поражению. Успокаивала его заранее.
Нашего героя такой подход раздражал.
«Я не могу выносить твоего недоверия! — писал он Анне. — И потому пиши мне письма, полные надежды. Ты ждала тридцать лет, и подождать еще три месяца уже не особенно трудно»[94].
Песталоцци уверен: жена 30 лет ждала его педагогического успеха. Осталось совсем немного. И она не просто обязана верить в то, что делает муж, но и непременно транслировать ему эту веру.
Наш герой был абсолютно убежден: жена должна делать только то, что необходимо мужу. И всегда, в любой ситуации, даже порой вопреки собственному мнению поддерживать его.
У Иоганна Генриха Песталоцци не имелось иного взгляда на семейную жизнь. И, судя по тому, что он прожил с женой столько лет — Анну это вполне устраивало.
Понимал ли Песталоцци обреченность своего дела? Осознавал ли, что построить посреди бушующей революции дом любви и радости, о котором он мечтал, вряд ли возможно?
Не знаю. Иногда мне кажется, что жизнь приучила Песталоцци воспринимать неудачи как нечто естественное и нормальное. Он не просто был готов к провалу, но даже словно ждал его. Поэтому, когда случался провал, он не являлся неожиданным. Главное было до краха успеть сделать как можно больше.
Парадокс жизни Песталоцци заключался, в частности, в том, что предчувствие неуспеха не отнимало силы, а, наоборот, придавало их. Он словно знал: у него имеется короткий промежуток времени, за который необходимо сделать максимум.
А там — как Господь решит…
Что волновало нашего героя более всего в тот самый первый месяц?
Налаживание быта.
За учебный процесс он не волновался.
Во-первых, был хорошо подготовлен. Жаждал реализовать на деле все то, о чем писал в первом своем романе и многочисленных статьях.
Кроме того, Песталоцци абсолютно верил в то, что в каждом человеке заложены правильные природные задатки, и достаточно поместить детей — как он сам пишет — в «простую, но чистую домашнюю обстановку и домашние условия»[95] и создать хорошую, добрую атмосферу, как силы природы сами откроют в человеке желание и возможность получать знания.
Несмотря на кажущуюся романтичность такого подхода, он срабатывал всегда.
А теперь представим себе…
Зима. Мороз. Холодные каменные стены монастыря. Нет ни одного надежного сотрудника. Нет времени — дети должны приехать вот-вот. Нет мебели. В первые дни Песталоцци не остается ночевать в монастыре потому, что ему просто не на чем было спать.
И вот из всего этого в минимальные сроки надо создать «чистую домашнюю обстановку и домашние условия».
Это невозможно.
Но не сделать этого еще более невозможно.
Песталоцци почти не спит. Каким-то чудом добывает мебель, одежду, все необходимое… На несколько дней нанимает людей просто, чтобы они помогли убрать запущенный замок.
Решается пригласить на работу одного человека: экономку. Кто-то все-таки должен готовить, стирать, выполнять другую хозяйственную работу.
Чуть больше чем через месяц после приезда Песталоцци — 14 января 1799 года — в Станц прибыли первые дети.
Они приехали в дом. Их встречал Иоганн Генрих с экономкой.
Детей было около пятидесяти человек. По указанию Штапфера их собрали и привезли в монастырь.
«Многие поступили с закоренелой чесоткой, многие с проломленными головами, — писал Песталоцци, — шли в лохмотьях, полных насекомыми, худые, как скелеты, желтые и с оскаленными зубами, и в то же время со страхом в глазах; у некоторых лбы были в морщинах — признак недоверия и заботы, некоторые были наглы с привычками к попрошайничеству, льстивости и всякого лукавства; другие были подавлены бедствием, терпеливы, но недоверчивы, замкнуты и робки»[96].
Обратите внимание: Песталоцци не жалуется, не ахает-охает… Ничего подобного! Первое, что он начинает делать — пытается понять прибывших детей. Изучает их.
Сначала Песталоцци всех вымыл и накормил. Чем вызвал интерес.
Дальше начались будни.
Деньги на обучение давало государство. Поэтому задачи заработать не стояло, и Песталоцци мог отказаться от механического соединения обучения с трудом.
Он по-прежнему готовит людей для бедной жизни, давая им такие навыки и такие знания, которые помогут прожить нелегкую жизнь. В этом смысле революция не подействовала на нашего героя: он не верил в то, что бедняки смогут изменить свое положение. Значит, надо помочь им прожить ту жизнь, какая у них есть.
Как строилась жизнь в Станце?
Ложились рано — в девять часов. Песталоцци часто засиживался допоздна — писал. Расписание его жизни во всех созданных им учреждениях было одно и то же: он позже всех ложился и раньше всех вставал. С 6 и до 8 утра шли учебные занятия, затем до четырех дня — работа, с часовым перерывом на обед. После этого до восьми вечера — снова учеба.
Какого-то специального времени на отдых не предполагалось. Позже, в других своих школах Песталоцци выделял часы для активных занятий на воздухе. В Станце для этого времени не было.
Принцип его обучения всегда был таков: любые занятия — будь то обучение ремеслам или наукам — должны проходить интересно, весело, чтобы ученики радовались тому, что получают новые знания. В этом случае отдыхом для них будет просто перемена занятий.
По сравнению с другими школами его времени программа в Станце была расширена. Здесь преподавали уроки чтения и письма, гимнастику, пение и, разумеется, любимое нашим героем природоведение.
Самое большое количество учеников, которое было в Станце, — восемьдесят человек. Как мог один человек справиться с такой ордой? Как один учитель был в состоянии дать им знания?
Песталоцци объясняет: «Дети обучали детей. <…> Так как у меня не было сотрудников-учителей, я сажал более способного ребенка между двумя менее способными, он обнимал их, говорил им то, что знал, а они учились повторять за ним то, чего не знали. Они сидели рядом, искренно любя друг друга. Радость и участие одушевляли их, а обоюдно пробудившиеся в них внутренние силы вели их вперед в такой степени, в какой это только могло сделать взаимное обучение»[97].
Песталоцци в приюте в Станце. Гравюра И. С. Хеги.