Все та же логика: что Бог ни делает, все к лучшему. Самая низшая должность? Это прекрасно! Главное не это, а отыскать в жизни свою столбовую дорогу. И если случилось это счастье — так и шпаришь по ней, и ничто тебя остановить не в силах.
Бургдорф — симпатичный маленький городок неподалеку от Берна. Известен он, пожалуй, только одним: здесь был изобретен знаменитый сыр «Эмменталь», названный так в честь реки Эмме, на которой стоит Бургдорф.
Сегодня здесь проживает не более 16 тысяч человек. Знаменитый замок как стоял во времена Песталоцци, так возвышается на холме и сегодня. Как текла здесь когда-то тихая неспешная жизнь, так и сегодня проистекает.
В таких маленьких городах — будь это в Швейцарии, России или в любой другой стране — ничего не меняется веками.
Наш герой получает место помощника учителя в школе, которую возглавляет малограмотный сапожник Самуил Дизли.
Тут стоит непременно заметить, что сама жизнь, деятельность и, конечно, работы Песталоцци заставили сначала Швейцарию, потом — немецкоязычный мир, а потом и всю Европу (о встрече нашего героя с Наполеоном и Александром I поговорим позже) относиться к образованию и воспитанию детей как к делу государственному, то есть чрезвычайно важному. Уже в одном этом — огромная заслуга Иоганна Генриха Песталоцци.
Но в то время обучение в школах, как мы уже говорили, являлось делом довольно формальным: поскорее бы закончил ребенок эту учебу и — на работу, деньги зарабатывать! Поэтому то, что малограмотный сапожник руководит школой, никого не удивляло.
Песталоцци умел общаться с детьми так, что они сразу начинали его любить. Любовь вспыхивала мгновенно. Учащиеся бегали за учителем, задавая бесконечные вопросы, на которые получали спокойные и точные ответы.
Дети с удовольствием посещали уроки Песталоцци. На его уроках можно было смеяться и радоваться. Учение оказалось делом не только нужным, но и увлекательным!
Когда же дети приходили к Дизли, их словно подменяли — они становились угрюмы и пассивны. Они ждали, когда можно будет уйти к любимому Песталоцци.
Какому руководителю такое придется по душе?
У Самуила Дизли была своя, с позволения сказать, «педагогическая доктрина». Он был убежден: детей надо учить или сапожному делу, или каким-то иным ремеслам, с помощью которых впоследствии можно зарабатывать деньги. А чтение, счет, тем более природоведение — совершенно бессмысленные науки, вовсе не нужные детям бедняков. Про познание самого себя и окружающего мира Дизли вообще никогда не думал: это были неясные, а потому — бессмысленные слова.
Песталоцци сапожника раздражал. Как раздражает любой профессионал начальника-профана.
Однако просто выгнать его Дизли не мог: у Песталоцци была бумага от министерства. И тогда сапожник начал делать именно то, что всегда делают в подобных случаях неумелые люди, — начал своего помощника изводить.
Придирался к его внешнему виду — был убежден, что помощник учителя обязан выглядеть солидно, а не ходить в помятых штанах с подтяжками. Считал, что наш герой предоставляет ученикам слишком много свободы, что на его занятиях не устанавливается должная дисциплина, дети слишком распущены. И вообще бесконечно учил Песталоцци преподавать, делал ему замечания, считал, что наш герой дает слишком много лишних, ненужных для будущей жизни знаний.
Особенно упирал на то, что дети не особо уважают помощника учителя, потому что уважать, в представлении Дизли, значило бояться, а дети явно не испытывали в отношении Песталоцци никакого страха.
Да и грамотность нового помощника вызывает вопросы… Дизли начал распускать слухи среди родителей, что новый педагог не умеет как следует ни читать, ни писать.
То, что сам Самуил был человеком малограмотным, — привычно и никого особо не волнует. Самуил Дизли — директор школы и учитель, а Песталоцци — всего лишь какой-то помощник. То, что позволено начальнику — директору, категорически запрещено его подчиненному. К тому же Дизли — свой, привычный, а этот — пришлый невесть откуда…
Одновременно забавная и трагическая ситуация: никому не ведомый, малограмотный, необразованный сапожник хочет отнять у великого педагога право на преподавание.
Но, увы, история человечества предоставляет нам немало примеров того, как малограмотные и никчемные люди изводили, а то и побеждали образованных, а часто — и великих.
Работать в таких условиях становится невозможно. Песталоцци начинает раздражаться, и это состояние, увы, иногда переносится им на детей.
Песталоцци едет к Штапферу и просит перевести его в другую школу.
Заметим: он не требует, чтобы Дизли уволили, а его самого поставили на место директора. Никогда в своей жизни наш герой не боролся против конкретных людей или за конкретное место под солнцем. Песталоцци просит, чтобы его перевели, пусть даже на ту же должность, но в другую школу.
Позиция, конечно, «красиво-благородная», но я лично вовсе не убежден, что правильная. Подозреваю, если бы наш герой поставил цель победить Дизли, то, вполне вероятно, смог бы ее достичь. Уверен: Песталоцци удалось бы убедить любящего его Штапфера уволить Дизли. Тем более революционное время, как известно, все спишет. И тогда дети получили бы хорошую школу и чудесного директора. В конце концов, если сапожник не будет учить детей — это ведь по большому счету справедливо, не так ли?
Мне кажется, в таком подходе существует определенная логика. Но это не логика Иоганна Генриха Песталоцци.
Он всю жизнь боролся только за одно-единственное — за свое право войти в класс, где ждут его ученики.
Есть люди, которые делают карьеру — дай им Бог здоровья.
Гении, как правило, делают не карьеру, а жизнь. Иоганн Генрих Песталоцци, без сомнения, был гением.
Его перевели, все тем же помощником, в другую школу, которой руководила некая мадам Штэнли.
О ней нам известно довольно мало, однако мы точно знаем: мадам Штэнли не особо интересовалась делами школы, а потому не боялась конкуренции. Главным для нее было, чтобы в школе все сияло чистотой, чтобы дети регулярно посещали занятия и не ленились.
К Песталоцци на занятия дети ходили охотно. В мире дистиллированной чистоты странный учитель в вечно мятых штанах, всклокоченный, постоянно машущий руками, казался каким-то странным пришельцем. Но Штэнли, отдадим ей должное, закрывала на это глаза. Главное: дети ходят в классы, занятия идут и, что важно, никто не жалуется.
Работать у мадам Штэнли Песталоцци нравилось. Жизнь омрачало одно: страх увольнения.
«Я чувствовал себя счастливым, — свидетельствует наш герой, — но поначалу я был как бы напуган. Я все время боялся, что меня выгонят из моей комнаты в школе (курсив мой. — А. М.). Это, вероятно, делало меня еще более неловким, чем вообще. И когда я вспоминаю о том огне и той жизни, с какими я на первых порах моей работы в Станце строил себе какой-то чудесный храм, а затем — ту робость, с которой я, соответственно требованиям моего ремесла, вползал в школьное ярмо, — я почти не понимаю, как мог один и тот же человек делать одно и другое»[108].
Невероятно, не так ли?
54 года; автор теории воспитания, напечатанной в романе, который вышел большим тиражом; любимец детей; наконец, — личный друг министра, — и боялся, что ему запретят преподавать.
Уже столько раз рушилось то, что он создал, что страх потери поселился в душе, казалось, навечно и мешал свободно дышать.
Представим себе, каково это: будучи мастером, дрожать, что тебя могут в любой момент выгнать; сдерживать себя на уроках, чтобы не позволить лишнего.
Педагог, который был убежден: только свобода от страха может помочь любому ребенку получать знания, сам вынужден постоянно оценивать себя, живя в страхе потерять эту, предельно не престижную работу, которая дает главное — возможность учить детей.
Несмотря на все объективные, а более — субъективные проблемы, Песталоцци удалось добиться в школе мадам Штэнли серьезных результатов, которые вскоре оценят, что кардинальным образом изменит его жизнь.
Что же он такого делал? Работал по своей системе. Заинтересовывал, не отступая от своего метода природосоответствия. Не боялся играть с учениками, но в такие игры, которые помогали развивать и сердце, и разум.
За несколько лет до начала работы в Бургдорфе Песталоцци в одном из своих писем дал совет, который очень хорошо помогает понять принцип работы нашего героя с маленькими детьми.
«Разрежьте Вашему мальчику бумагу на куски неравной величины и с неравными углами, но таким образом, чтобы с помощью наметанного глаза можно было все эти куски собрать и соединить в одно целое, — и Вы заставите его больше поработать головой и лучше разовьете рассудок, чем применяя большинство обычных многословных упражнений, при помощи которых наш книжный век хочет добиться от молодежи, я бы сказал противоестественно, скороспелых плодов, что… всегда кончается неудачей»[109].
Замечу, никаких лего и пазлов нет в магазинах. Это все Песталоцци придумывал сам.
Игра. Естественность. И тогда — понятность.
Любая цифра — неясная абстракция, пока перед ребенком не положить реальные предметы, скажем, три груши или три яблока. Тогда для него становится ясно, что такое цифра «три» и почему она больше, чем цифра «два».
Книга — это прекрасно. Она дает множество правильной информации для души. Но в первую очередь надо объяснять не то, что маленький человек прочел, но то, что он видит в реальности. Объяснять окружающий мир, окружающие отношения, окружающих людей.
Это ведь уроки деда: смотри на мир внимательно и старайся понять, что ты там видишь. Тоже ведь своего рода игра. Но какая полезная и важная!
«Человек научается считать в тысячу раз правильнее, если он сначала поймет реальные различия чисел на предметах, чем когда различию чисел его учат путем заучивания наизусть таблицы умножения до того, как он сам увидит и поймет реальное различие этих отношений на предметах»