зать? Провидение Господне бывает весьма причудливо.
Однако Промысел Божий — таинствен, Господь о своих планах не докладывает. Песталоцци ненавидит слова «следующий год», — каждый год для него как последний.
Он столько в своей жизни болел, что смерти уже не боится, его страшит то, что вместе с ним погибнет система.
Наш герой твердо убежден: его метод не просто лучший для образования и воспитания людей. Бери шире — система поможет осчастливить человечество! А эта задача куда как важна и серьезна.
Как же ее решить? Ответ очевиден: еще более активно воспитывать учителей, которые усвоят его систему и начнут по ней преподавать.
Едва открыв институт, Песталоцци обращается в правительство своего кантона с требованием — замечу, не с просьбой, а именно с требованием — направить юношей (не менее десяти человек!) в Ивердон и оплатить их обучение в течение двух лет, чтобы они могли усвоить систему. Ему кажется принципиально важным, что учителя и ученики станут учиться вместе, в одном доме. Так они будут познавать его систему не только теоретически, но и на практике.
Начальники поступили ровно так, как поступают во все времена начальники. На словах они радостно поддержали идею, на деле — не помогли ничем.
Тогда Песталоцци сам, на собственные средства, собрал будущих учителей и приступил к их обучению своему методу.
В период расцвета Ивердонского института там помимо двухсот учеников и приглашенных будущих учителей неизменно находились десять-пятнадцать педагогов, которые наблюдали за методом, чтобы потом использовать его в своей практике.
Благодаря — как говорят официальным языком — «комплексу мер» педагогическая система Песталоцци все активнее начала внедряться в повседневное школьное образование, в первую очередь в Швейцарии, а потом и в других странах Европы.
Дабы не быть голословным, расскажу, для примера, лишь об одном человеке, которого воспитал Песталоцци и который всю свою жизнь посвятил практическому воплощению идей своего учителя.
Звали его Йоханнес Рамзауэр. Ребенком он попал в Бургдорфский институт. Его талант учителя проявился настолько быстро и явственно, что, когда Йоханнесу исполнилось всего 11 лет, Песталоцци доверил ему обучение других детей чтению и письму.
Вместе с нашим героем Йоханнес переехал в Ивердон. В 16 лет — он младший учитель, в 20 — старший, и еще успевает выполнять обязанности личного секретаря Песталоцци.
Как мы говорили, именно Рамзауэра Песталоцци рекомендовал Александру I для работы в России. Сначала он не поехал, но позже в России все же преподавал.
Для молодого человека естественно желание самостоятельной жизни, Рамзауэр ушел из Ивердона. Работал в Штутгарте принцем-воспитателем — такая была в те времена должность! — у королевы Вюртемберга Катарины фон Вюртемберг, которая на самом деле — великая княгиня российская Екатерина Павловна Романова.
Затем поехал в институт, который основал Фридрих Кристиан Копп. Его тоже можно назвать учеником нашего героя. Правда, Копп лишь однажды побывал в Ивердоне, но с тех пор в течение нескольких десятилетий учил детей исключительно по методу Песталоцци.
Потом Рамзауэр преподавал в разных странах и городах, везде опираясь только на метод своего учителя. Он даже написал несколько работ, которые были призваны помочь учителям и родителям овладеть практическими приемами в воспитании детей. Статьи эти наполовину (если не больше) состоят из цитат из работ Песталоцци.
Одна судьба одного педагога. Благодаря работе Ивердонского института таких были десятки, если не сотни.
В Бургдорфе и более того — в Ивердоне наш герой перестал восприниматься, как некий изгой, странный, полусумасшедший человек. Он превратился в серьезного авторитета в области педагогики. Его ученики и просто люди, приезжающие посмотреть, как он работает, распространяли его метод, а главное — его отношение к детям, к образованию человека.
Как выглядел в те годы Песталоцци — признанный педагог и именитый писатель?
Один из учеников так описывал своего учителя: «Представьте себе человека, очень некрасивого, с взъерошенными волосами, с лицом, изрытым оспой и покрытым веснушками, всегда без галстука, в панталонах, плохо застегнутых и сползающих на чулки, которые, в свою очередь, спускались на толстые башмаки, с подпрыгивающей нервной походкой, с глазами, которые то расширялись, как бы бросая молнии, то закрывались, чтобы предаться внутреннему созерцанию, с чертами лица, выражающими то глубокую печаль, то полное неги блаженство, с речью медленною или стремительною, нежною и мелодичною или гремящую как гром; вот каким был тот, кого мы называли своим „отцом Песталоцци“»[139].
Эксцентричный, странный, ни на кого не похожий. Отдельный человек, которого ученики называют не иначе как «отец».
Когда у человека ничего не получается, мы говорим: «Он — сумасшедший» с долей презрения. Когда результат налицо, интонация меняется: мы говорим: «Он — сумасшедший» весьма уважительно, имея в виду, что гений имеет право на странности.
Взрослые начали уважать странности гения. Известны случаи, когда посетители Ивердона ходили за Песталоцци, записывая за ним буквально каждое слово.
Понятно, что дети такого «сумасшедшего» обожали. Им казалось, что учитель всегда с ними играет. Он был, по сути, такой же, как они. Или, сказать точнее, такой же, какими они хотели быть. Всегда готовый к озорству, странностям, нелепостям, но при этом — мудрый и справедливый.
Каким только странностям не придавался наш герой! Например, новогоднюю речь 1817 года он произносит… над гробом, приготовленным для себя. После этой речи Песталоцци прожил еще целых десять лет…
«Уже седой, я был все еще ребенком»[140], — признавался он.
И это абсолютно справедливо.
Как же была устроена жизнь в Ивердонском институте?
Подъем и зимой и летом в половине шестого утра. В шесть часов — молитва, уроки Закона Божьего. И только после этого умывание и завтрак. Умывание было организовано на улице в любую погоду. Это тоже — часть системы: день должен был начинаться со встречи с Богом и с Природой.
С семи до двенадцати — уроки. Пять часов. Детям до одиннадцати лет полагалось ежедневно делать физические упражнения, чтобы выплеснуть свою энергию. Дети постарше тоже занимались физкультурой, но не ежедневно: обучение отнимало у них больше времени.
В двенадцать часов — обед. Ели не торопясь, как положено. На обед отводилось аж полтора часа.
От половины второго до половины четвертого — снова уроки.
Следующий час — до половины пятого — воспитанники проводили на плацу у озера, в разных играх. Это были просто «развлекательные истории». Говоря современным языком, дети «балдели».
Песталоцци считал: игры на природе, общение с природой воспитывают сами по себе. Но при этом каждый педагог был обязан отвечать на любой вопрос ученика. Здесь нельзя «отмахиваться» от детей, потому что именно они — самые главные люди в Ивердоне.
Следующие полчаса — полдник, за которым снова следовали занятия до восьми вечера.
В восемь — вечерняя молитва и ужин.
В девять — сон.
Все это время учителя — рядом со своими учениками. У Песталоцци — единственного — была отдельная комната. Всего одна, которую он делил с женой. Остальные педагоги жили вместе с учениками.
Поздние исследователи любили пенять Песталоцци за то, что он лишал учителей личной жизни и даже личного пространства. Но это был принцип коммуны, в которой учителя и ученики оставались неразлучными, как сейчас бы сказали, 24/7. То есть всегда.
Ровно так же жили и сам Песталоцци, и его жена — помощница во всех его делах. Его принцип: жизнь учителя — это его ученики. Больше никакой жизни не положено: такая профессия или, если угодно — служение.
Итак, суммируем: десять часов на занятия и восемь — на сон.
Правда, заметим, никаких домашних заданий. Песталоцци, как позже и великий русский педагог Константин Ушинский, был категорическим противником занятий детей вне класса без контроля учителя.
Десять часов — это много, не так ли?
Вопрос в том, как проходят эти часы.
В Ивердоне Песталоцци, разумеется, не забывал своего главного принципа: если ребенку на уроке скучно, виноват учитель. Такие учителя в Ивердоне не задерживались. Если ребенку не интересно, то обучение теряет всякий смысл: скучающий ученик не в состоянии получить никакой информации.
Получается, что десять часов учебы — это время, когда дети занимаются самым интересным делом на свете: познанием мира и самих себя.
Нельзя сказать, что на уроках Песталоцци никто ничего не зубрил. Зубрили и еще как! Песталоцци считал, что таким образом тренирует у детей память.
Но это не считалось главным. Главное, начиная с самого раннего возраста, развивать ум, сообразительность.
Вот, например, какие вопросы задавались на уроках в Ивердонском институте.
Кто имеет что-нибудь, чего нет у других?
Кто хочет? Чего хочет?
Вы знаете ответы? Я — нет.
Ответы такие:
Человек имеет разум. Лев — силу.
Голодный хочет есть. Пленник хочет свободы.
Разве не интересно на уроке размышлять об этом?
И вот — опять же! — соединение обучения и воспитания.
Это ведь не просто вопросы на сообразительность. Получив ответ, ребенок невольно рисует картину мира. Открывает мир. Открывает себя.
Можно ли определить нечто самое основное в подходе Песталоцци к своим ученикам в Ивердоне?
Ответ прост: Песталоцци любил детей.
Красивые и, увы, мало что значащие слова.
В своей практической работе я провел, наверное, сотни разговоров с родителями, которые приходили ко мне за помощью: потерян контакт с детьми, как помочь его наладить? Они рассказывали мне ужасные, подчас трагические истории взаимного непонимания, однако все как один утверждали: «Мы любим своих детей».