“Вытащит, – поняла Арай, внутренне ликуя. – Я не утону”.
– Лапушка, – вымолвил наконец Исар, хотя уголки его губ по-прежнему не определились, – да мне лишь бы улыбку твою раз в день увидеть.
Арай почувствовала, что улыбается, испугалась, что это выглядит делано – как на заказ, но справиться с собой не смогла.
Они сидели так молча, сцепив руки, пока подавальщик не отвлёк их, выставив между ними высокий чайник. Опомнившись, оба отпрянули и занялись опустошением своих тарелок. У Арай горели щёки и пальцы, а Исар незаметно подвинул под столом ногу так, чтобы касаться её колена. Только когда с едой было покончено, он попытался возобновить разговор на безопасную тему.
– Репья сегодня судили. Штраф и увольнение.
– Он сознался? – уточнила Арай. Она верила Чикиру, но подтверждение всё равно не помешает.
Исар кивнул.
– Он не очень умный, как мне показалось. Сначала ещё как-то отнекивался, мол, не видел, не брал, а потом Ахмад-хон его немного спровоцировал…
– Это как? – заинтересовалась Арай. Провокации она уважала.
– Ну так обмолвился, вроде того что не одобряет твоё участие в программе, – сказал Исар и, увидев всполошённый взгляд Арай, тут же заверил: – Он так не думает на самом деле. Он и меня предупредил заранее подыграть. Вроде как мы с ним согласны, что тебе нечего там делать. Этого Репья и понесло – как начал тебя поливать, я даже удивился. Ты же с ним и дела-то не имеешь почти, так ведь? Откуда столько злости?
– Я ему отказала пару раз, – призналась Арай. – Он думал, я в программу пришла, потому что замуж никто не брал.
– У него глаз нету, что ли? – хмыкнул Исар. И тут же приосанился. – Я вот и вслепую не прогадал.
– Ну, – ухмыльнулась Арай, – он правда недалёкий. Не как ты. Ему в голову не пришло, что я просто хочу быть целителем.
Она подозревала, что если бы не Хотон-хон, Исару бы такое тоже в голову не пришло, но будет лучше, если сам Исар будет гордиться широтой своих взглядов. Глядишь, поверит, что он и правда только за.
– Ну вот, – продолжая улыбаться, заключил Исар, – этот Репей и проговорился, что, мол, без хёра в кармане тебе ничего и не оставалось бы, как побежать к мужу, и какое уж тут обучение. Байч-Харах его и подловил. Он ещё пытался нам скормить, что, дескать, ради твоего же блага это сделал, но у Байч-Хараха от этих слов руки чешутся – вломить кому-нибудь. Отец у него таким грешил в своё время… Ну а там уж пришёл подручный его и говорит, мол, так и так, деньги нашли у Репья в комнате, а больше им у него взяться неоткуда. Не все, конечно, что-то потратил уже, ну вот теперь должен всё вернуть в течение трёх месяцев, да ещё штраф государству.
Арай решила, что настал самый подходящий момент толкнуть свою историю.
– Как бы он не решил меня подкараулить вечерком, – заметила она, заёрзав на месте.
– Я ему подкараулю, – мрачно пообещал Исар.
– Ну ты же не всё время в столице, – вздохнула Арай.
Исар нахмурился.
– Может, тебе телохранителя нанять?
Арай пожала плечами, всем своим видом выражая, что это дело мужа.
– Я вот что ещё подумала, – сказала она легко, как будто это ей только что пришло в голову, а не было причиной всей встречи, – другие студенты в группе… Они ведь скорее на стороне Репья, чем на моей. Почти все. Боюсь, как бы мне не создали проблем…
– Ну-у, – протянул Исар, хмурясь ещё больше, – не знаю, может, Хотон-хон разрешит телохранителю присутствовать?
Арай посмотрела на него весело и удивлённо.
– Ты что, Исар, мы же там кишки перебираем. Где ты возьмёшь телохранителя, который такое вытерпит?
– Да, точно, – погрустнел Исар и потёр затылок.
– Если только… – задумчиво произнесла Арай, – кого-то из группы и нанять?
– Ты ж говоришь, они все за Репья?
– Почти все, – поправила она. – Этот парень, который продал драгоценности. Ему на меня параллельно, но и Репья он, понятное дело, теперь несильно любит. А деньги нужны.
– Хм, – оживился Исар. – А это мысль. Ему же, небось, штраф выплачивать тоже… Он-то к тебе не подходил с предложениями? – уточнил он с лёгким подозрением.
Арай хихикнула.
– Он вырос с пятью сёстрами в одном доме. По-моему, он вообще на женщин смотреть не может.
– Такой нищий? – фыркнул Исар. – Даже отдельного дома для женщин не было? Ну… А думаешь, он сможет тебя защитить, если что?
Арай пожала плечами.
– Если драка будет, то нет, но он учится хорошо. Хотон-хон за него вступилась даже из-за этого. Другие у него списывают. Они не захотят с ним ссориться.
Арай не знала, точно ли это так, но подозревала, что может быть.
– Ну, тогда за чем дело стало, – обрадовался Исар. – В Доме целителей, значит, этого балбеса приставлю за тобой приглядывать, а гулять будешь с телохранителем. Мне же спокойнее будет на душе.
– Ты так обо мне заботишься, – счастливо проворковала Арай, уже начиная прикидывать, как предупредить Чикира и чем можно будет убедить неизвестного пока телохранителя рассказывать нанимателю только о тех событиях её жизни, о которых она разрешит. В конце концов, Исар ей правда очень нравился и ничего плохого она не замышляла, но по отцу она знала очень хорошо: мужчину нужно ограждать даже от вероятности понять что-то не так.
Домой Арай шла в предвкушении. Исар даже не подумал умотать на лесопилку сегодня вечером, и Арай была вполне уверена, что теперь он на сыновей Чачи внимания не обратит, даже если они попадутся ему на глаза. Но Арай сегодня весь день невероятно везло, и когда-то это должно было кончиться.
Буквально на пороге дома ей позвонила Хотон-хон.
– Иди в Дом целителей быстро, – сказала она напряжённым голосом. – Когда ещё такое увидишь.
Арай примчалась почти бегом. Исар не отставал – он в свете их разговора не собирался отпускать её одну. В фойе мальчик за стойкой махнул ей, куда идти, а Исара задержал, мол, целительские дела. Арай рванула к интенсивной терапии. Там на кровати в полном одиночестве сидел очнувшийся Чача и нервно таращился в окно между палатой и коридором. Арай подумала, не к нему ли звала Хотон-хон, тут услышала шарканье двери за углом и свернула в смотровую. Там Хотон-хон и нашлась, а с ней Яна-хон, Чикир и князь. Стоило Арай войти, как её чуть не сшибла ворвавшаяся следом Задира.
– Я ж только что тут была, – заявила она. – Что случилось?!
– Смотрите.
Помещение было разделено на две части большим окном. В дальней стояла кушетка, ширма и большой сканер, а в ближайшей, где все и толпились, находился пульт управления сканером и экраны, на которые выводились с него изображения. В сканере стояла Камышинка – в одной нижней рубашке, с трудом различимая, но узнаваемая сквозь матовое стекло стенок сканера. На экране пошевеливалось чёрно-белое изображение её нутра, Арай различила позвоночник и пару органов. Но центральное место занимал огромный плод – косматый, с крыльями и открытыми немигающими глазами.
– Муданжцы, – сказала Хотон-хон всё тем же неестественным голосом, – и муданжки. Есть идеи, что тут вообще происходит?
21. Лиза
Мы всем табором приводим Камышинку к Чаче, который по самым оптимистичным прогнозам проснётся только завтра. Я распускаю тёток и инструктирую Камышинку насчёт трубок и аппаратов, к которым Чача подключён. Она явно переживает, но не плачет. Осторожно садится на посетительский стул и берёт мужа за руку. Я даже отвыкла от такого за годы на Муданге.
Оставив её высиживать Чачу, я ухожу заниматься своими делами. Однако когда я через пару часов прохожу мимо интенсивной терапии и бросаю взгляд в окно, замечаю, что пациент бодрствует – полусидит в кровати, оперевшись на свёрнутый диль, и даже вроде бы разговаривает с женой. Я немедленно врываюсь внутрь посмотреть, что и как.
– Хотон-хон, – гнусавит Чача с трубками в носу.
– Ты как себя чувствуешь? – спрашиваю я, не скрывая изумления. Муданжцы, конечно, живучие и регенерируют быстро, но это и по их меркам крутовато.
– Как будто меня прожевали и выплюнули, – признаётся он. – Я умру?
Я качаю головой – у него ещё есть силы на поэтические сравнения! Проверив все показатели, заверяю Чачу, что скоропостижная смерть маловероятна, но напрягаться всё-таки не стоит. Вытаскиваю из-под него диль и поднимаю изголовье кровати повыше, показывая Камышинке, как это делать.
– Не надо было её привозить, – говорит мне Чача хмуро, но без запала.
– Ты сам Азамата просил, – припоминаю я.
– Я не просил их привозить, – выпячивает губы Чача. – Только позаботиться о них, если я…
– Ничего с тобой не случится, глупый, – воркует Камышинка, гладя его по щеке. – И я сама попросила тебя увидеть. Ты же как дитя малое, когда болеешь. Переживаешь больше, чем есть той болезни.
В её голосе столько нежности, что мне даже неловко это слышать.
– Ну правильно, а тебе на последнем сроке ездить – ещё и на унгуцах летать! – об этом я переживать не буду, думаешь? – ворчит Чача.
– Кстати говоря, – вмешиваюсь я, пока мне не пришлось выслушивать ещё что-нибудь, не предназначенное для посторонних. – Чача, у твоей жены ненормально большой живот. Я боюсь, у неё могут быть осложнения при родах. Так что хорошо, что она здесь.
– Всё будет нормально, – резковато и быстровато отвечает Камышинка, но Чачу таким не убедишь.
– Я тебе то же самое говорил, – важно сообщает он. – Ты когда мальчишек носила, что одного, что второго, ты в два раза меньше была. Хотон-хон разбирается, она меня уже один раз вылечила. Тебе надо её слушаться.
– Да ничего особенного, – упирается Камышинка. – Тем более, это ведь дорого. На твоё лечение бы хватило, рыбачок, а я не первый раз рожаю, справлюсь…
– На всё у нас хватит, – возражает Чача. – Мне сейчас хорошо платят, да ещё неустойку по старым договорам вот-вот получу.
– Это тебе пока хорошо платят, – она снова тянется через живот погладить его по голове. – А потом опять не понравится что-нибудь – и полетишь.
– Да мы вроде уже привыкли к Чачиной манере вести дела, – усмехаюсь я. – Муж его ценит, и даже