СЦЕНА ПЕРВАЯ
Здесь дышится свободней. Пусть мой столик
И зеркало поставят тут. — Эй, Галла!
Да, госпожа?
Из спальни голубой
Мне принеси жемчужные подвески,
Которые прислал недавно...
Клодий?
Нет, Цезарь. И не говори мне больше
Про Клодия и Курия.
А если
Придет Квинт Курий, пусть привратник скажет
Что я больна.
Вот эти, госпожа?
Да. Помоги-ка мне продеть их в уши.
Чудесный жемчуг, госпожа!
Еще бы!
Другого я не приняла б. Кончай
И заплети мне косы.
Как вчера?
Конечно нет. Я ни за что не стану
Два дня подряд носить одну прическу.
Как косы уложить — узлом, кольцом?
Как хочешь, лишь не задавай вопросов.
Не выспись вдоволь я сегодня ночью,
Меня свела б с ума ты пустословьем.
Увы!..
Да замолчи же ты, болтушка!
Ведь это врач мне приказал болтать
Для моциона госпожи.
Выходит,
Он злить меня велел для моциона?
Побудоражить кровь не значит злить.
Похлебка подогретая — одно,
Кипящая — другое.
О Юпитер!
Чесать язык ей запрети!
Чешу
Я не язык, а косы вам.
Юнона,
Над Галлой сжалься!
Надо мной? Зачем?
Бедняжка, что ты сделала с собою?
Я? Ничего.
Когда и как успела
Ты заразиться страстью к остроумью?
Какая вы насмешница! А нынче
Мне госпожа Семпрония приснилась.
Ага, теперь понятно, от кого
Твоя болезнь. Так что же ты видала?
Она произносила речь, какой...
Ты в жизни не слыхала?
Да.
О чем же?
Насчет республики, ее долгов
И займов для скорейшей их уплаты.
Вот государственная голова!
Вот странно! Неужель тебе приснилось,
Что у нее есть голова?
А как же?
Она владеет сразу и латынью,
И греческим.
Мне это неизвестно.
Я, к сожаленью, редко вижу сны.
Ах, госпожа все шутит?
Я? Нисколько.
Но продолжай. Итак, ты полагаешь,
Что у нее есть ум?
Притом мужской.
А может быть, мужиковатый, Галла?
Скажи, она ведь и стихи слагает,
И на язык остра?
Да, госпожа.
Она умеет петь? На инструментах
Играть различных?
Говорят, на всех.
Она танцует?
Да, и много лучше,
Чем — как сострил один сенатор лысый —
Пристало честным женщинам плясать.
Фи, вздор! Достоинства разумных женщин
Не умалят слова плешивых дурней.
Беда в одном: она щедра чрезмерно.
В вопросах денег иль в вопросах чести?
В тех и в других.
Однако ты ей льстишь.
Для лет ее, конечно, это лестно.
Для лет ее? Каких?
Весьма преклонных.
Хотела б я, чтоб это было правдой.
А я и так не лгу. Она когда-то
Была красива, да еще и ныне
Одета лучше всех прелестниц Рима
(За исключеньем вас) и под румяна
Морщины ловко прячет.
Потому
И говорят, что у нее личина,
А не лицо.
Ну, это клевета.
Она его лишь на ночь покрывает,
Как маской, слоем теста с молоком.
Но раз она, желаний не утратив,
Давно уж перестала быть желанной,
Скупиться ей нельзя.
Всезнайка Галла!
А что ты скажешь мне про щеголиху
Супругу Катилины Орестиллу?
Конечно, у нее нарядов много,
Но, несмотря на все богатство их,
Ей не дано искусство одеваться.
О, если б драгоценности ее
Хоть на минутку вы заполучили,
Все б увидали, что ее одежды
Гораздо больше стоят, чем она;
Тогда как, будь они на вас, за вами
Весь Рим гонялся б неотступно, ибо
Вы так себя умеете украсить,
Что, даже вашего лица не видя,
В вас за один наряд влюбиться можно.
Я полагаю, также и за тело?
Не правда ль, Галла?
Что еще случилось?
Чем ты взволнован?
У ворот носилки
Семпронии. Ей госпожу угодно...
Клянусь Кастором,[194] сон был вещим!
...видеть.
Клянусь Венерой, госпожа должна
Ее принять...
Глупышка, успокойся!
Ты что, ума решилась?
...и послушать,
Что нам она расскажет о сенате
И разных государственных делах.
Как поживаешь, Фульвия?
Прекрасно.
Куда ты собралась в такую рань?
Меня позвала в гости Орестилла.
Не хочешь ли и ты пойти со мной?
Поверь, я не могу. Мне нужно срочно
Отправить кой-какие письма.
Жаль.
Ах, как я утомилась! До рассвета
Писала я и рассылала письма
По трибам[195] и центуриям[196] с призывом
Отдать все голоса за Катилину.
Хотим мы сделать консулом его
И сделаем, надеюсь. Красс[197] и Цезарь
Помогут нам.
А сам-то он согласен?
Он — первый кандидат.
А кто другие? —
Эй, Галла, где ж вино и порошок,
Которым чистят зубы?
Дивный жемчуг!
Да, недурен.
А как блестит! — Всего
Шесть кандидатов кроме Катилины:
Квинт Корнифиций, Публий Гальба, Кай
Антоний, Кай Лициний, Луций Кассий
Лонгин и пустомеля Цицерон.
Пройдут же Катилина и Антоний:
Лонгин, Лициний, Корнифиций, Гальба
Свои кандидатуры снимут сами,
А Цицерон не будет избран.
Вот как!
А почему?
Он неугоден знати.
Как сведуща она в делах правленья!
Он выскочка и в Риме лишь случайный
Жилец,[198] по выраженью Катилины.
Патриции не стерпят никогда,
Чтоб консулом, позоря это званье,
Стал человек без племени и рода,
Герба и предков, дома и земли.
Зато он добродетелен.
Вот наглость!
Низкорожденный должен и душою
Быть низок. Как посмел простолюдин
Затмить ученостью и красноречьем
И прочими достоинствами тех,
Кто благороден!
Но лишь добродетель
Дала их предкам благородство встарь.
Согласна. Но в ту пору Рим был беден,
Цари и консулы пахали землю,
А нам сегодня незачем трудиться.
У нас есть все: удобства и богатство
И знатность — добродетели замена.
Поэтому должны мы нашу власть
Оберегать, а не делиться ею
С безродными людьми. Зачем же нам
Ласкать пронырливого краснобая,
Вчерашнее ничтожество, за то,
Что он в Афинах мудрости набрался,[199]
И возвышать его себе на гибель?
Нет, Фульвия, найдутся и другие,
Кто говорит по-гречески. А он,
Как все мы — Цезарь, Красс и я — решили,
С дороги будет убран.
Что за ум!
Семпрония, гордись: мою служанку
Пленила ты.
Как поживаешь, Галла?
С соизволенья высокоученой
Семпронии, прекрасно.
А хорош ли
Для десен этот серый порошок?
Ты ж видишь, я им пользуюсь.
Однако
Мой порошок — белее.
Может быть.
Но твой приятно пахнет.
А уж чистит
Так, что в зубах ни крошки не завязнет.
Кто из патрициев к тебе зайдет
Сегодня, Фульвия?
Сказать по чести,
Я не веду им счет. Ко мне заходят
То тот, то этот, если есть охота.
Ты всех с ума свела. Был у тебя
Квинт Курий, твой усерднейший вздыхатель?
Вздыхатель? Мой?
Да, да, твой обожатель.
Коль хочешь, можешь взять его себе.
Как!
Я ему от дома отказала.
Он не придет.
Ты зря гневишь Венеру.
Чем?
Курий был всегда тебе так верен!
Да. Слишком. Я нуждаюсь в перемене.
Он, без сомненья, также. Уступить
Его тебе готова я.
Послушай,
Не искушай меня: ведь он так свеж.
Свеж, как без соли мясо. Он истратил
Все, что имел. Его любовь бесплодна,
Как поле истощенное. А я
Предпочитаю тучные участки
И без труда найду себе друзей,
Которые раз в десять больше стоят.
И в десять раз покладистее.
Верно.
Уж эти мне вельможные сатиры,
Чванливые и наглые юнцы,
Что, как кентавры,[200] с первого же взгляда
Бросаются на женщину!
И мнят,
Что та им на себе позволит ездить!
Ну, я-то их дарю своим вниманьем
Лишь до тех пор, пока не перестанут
Они носить дары.
А Цезарь щедр?
Нельзя тому скупиться, кто желает
Быть принят здесь. Одни приносят жемчуг,
Другие — утварь, третьи — деньги, ибо
Меня берут не белизной лебяжьей,
Не бычьей мощью, как Европу с Ледой,
А, как Данаю,[201] золотым дождем.
За эту цену я снесу капризы
Юпитера любого или даже
Десятка грубиянов-громовержцев,
Смеясь над ними лишь за их спиной.
Счастливица! Умеешь тратить с пользой
Ты красоту и юность, обладая
Той и другой!
Вот в этом-то и счастье.
А я сама должна платить мужчинам
И пиршества устраивать для них.
Увы! Не ты — твой стол их соблазняет.
Ростовщики меня нещадно грабят;
Супруга, слуг, друзей я разоряю,
Чтоб на приемы деньги раздобыть,
Но удержать поклонников мне даже
Такой ценою трудно.
Вся беда
В том, что ты любишь молодые лица,
А если бы, как остальные, ты
Морщин, бород и лысин не гнушалась...
Взгляни-ка, Галла, кто стучится.
Гость.
Я поняла, что гость. Но кто он?
Курий.
Ведь я сказать велела, что больна.
Не хочет слушать он.
Я ухожу.
Семпрония, прошу, останься.
Нет.
Клянусь Юноной, с Курием встречаться
Я не хочу.
Я вам мешать не стану.
Я запретить ему войти не в силах.
Да и не надо, дорогая Галла.
Семпрония, хоть ты...
И не проси.
Скажи ему, что я больна и сплю.
Клянусь Кастором, я его уверю,
Что ты с постели встала. Галла, стой!
Простимся, Фульвия. Из-за меня
Ты не должна пренебрегать свиданьем.
Входи, Квинт Курий. Фульвия здорова.
Ступай ты в ад с учтивостью своей!
Прелестная, зачем, как клад глупец,
Свою красу ты на замок закрыла?
Тот глуп вдвойне, кто вору клад покажет.
Ах, злючка милая, как ты сегодня
Сердита!
Злость — оружие глупца.
Сражаться так сражаться! Сбросим тогу.
Не в настроенье нынче я сражаться.
Я приведу тебя в него.
Ты лучше
В порядок приведи свою одежду,
А пыл свой рьяный для других противниц
Прибереги.
Ты испугалась боя?
Нет, просто я за славой не гонюсь.
Ты думаешь, тебе идет сердиться?
Нет, Геркулесом в том клянусь. Ты можешь
Взять зеркало, и подтвердит оно,
Что злое выраженье лик твой портит.
Пусть, но его я не переменю.
Напрасно. Не должна ты хмурить брови
И на меня смотреть с таким презреньем.
Знай, скоро я сведу тебя с Фортуной,
И будешь ею ты вознесена
На ту же высоту, с какой взирает
Богини этой статуя на Рим.
Ну, до чего он щедр на обещанья!
Кто смел его сюда впустить? Ты, Галла?
Верни ему обратно, что в награду
Тебе он дал, а если — ничего,
Спроси его, как он дерзнул ворваться
Туда, куда ему был вход заказан
И мной, и слугами.
Вот это мило,
Хотя и неожиданно!
Напротив,
Вполне естественно.
А я-то думал,
Что буду встречен ласково.
Спасибо
За лестное предположенье, но
И дальше будет так же.
Неужели?
Да, если б даже ты пришел с подарком.
Послушай, ты в игре теряешь меру.
Ну, рассуди сама, зачем тебе
Любовника держать на расстоянье
И всяческими выдумками страсть
В нем разжигать, как делала ты прежде,
Хоть и тогда в том не было нужды.
Как делала я прежде?
Да. Припомни
Твои рассказы о ревнивце-муже,
О неусыпных слугах, робкий шепот
И напускной испуг, чуть хлопнет дверь.
Еще бы! Чем запретней наслажденье,
Тем соблазнительней.
Наглец бесстыдный!
Меня впускала ты через окно,
Хотя могла велеть открыть ворота.
Что? Я тебя впускала? Я?
Да, ты.
Когда ж потом на ложе мы всходили,
Тобою вышколенная служанка
Врывалась с криком: «Госпожа, ваш муж!» —
И прятала меня в сундук иль печь,
Где без толку я корчился, тогда как
Твой смирный петушок торчал в поместье,
А если б даже он и не уехал,
То шесть сестерциев[202] глаза и клюв,
Как соколу колпак, ему б закрыли.
Речь грязная твоя тебе под стать,
Подлец, самовлюбленный хам, скотина!
Ого!
А как еще назвать тебя,
Кто, имя доброе навек утратив,
Чужую честь злословьем отравляет,
Чернит чужую славу? Убирайся
И в лупанарах мерзостных предместий,
Где, обнищав, ты будешь жить отныне,
Сочувствия у потаскух ищи.
Я вижу, мне тебя унять придется,
Сорвать твою трагическую маску.[203]
Ну, вот что, госпожа Киприда: полно
Разыгрывать невинность предо мной.
В обман я вновь не дамся, даже если
Венеру ты затмишь красой. Сдавайся
Или, клянусь тебе Поллуксом...
Ба!
Лаиса стать Лукрецией решила?[204]
Клянусь тебе Кастором, нет. Прочь руки
Иль не в себя, как сделала бедняжка,
А в грудь твою всажу я эту сталь,
Милейший мой Тарквиний. Ты бледнеешь?
Ты взялся за кинжал? Вот и прекрасно.
Ведь на меня поднять оружье проще,
Чем на сенат, откуда ты с позором
Был изгнан, став посмешищем для Рима.
Вот где свою отвагу доказать
Ты мог бы, если б не был жалким трусом.
Ты знаешь, Фульвия, что от тебя
Я все стерплю, что надо мной имеешь
Ты власть. Но ею злоупотреблять
Не надо.
Да, я знаю это так же,
Как знает и сенат, что все ты стерпишь.
Клянусь богами, за, твои попреки
Заплатит мне сенат, как ни досадно,
Что тем, кого и так я ненавижу,
Придется мстить и за твою вину.
Прощай. Хотя твое высокомерье
И придает тебе двойную цену,
Однако в нем раскаешься ты скоро
И вновь придешь ко мне.
Ты полагаешь?
Не полагаю — знаю.
По каким
Приметам тайным угадал ты это?
По внутренностям сундуков матрон.
Лежащие там золото и жемчуг
Мне говорят, что и тебе достаться
Они могли б. Но ты не хочешь их.
Когда ж захочешь, будет слишком поздно.
Уж столько гор златых сулили мне,
Что слушать надоело обещанья.
Когда увидишь ты, как потекут
Рекой богатства, твой ларец минуя,
Как в рабство будут продавать на рынке
Сенаторов и жен их горделивых,
Как их сады и виллы конфискуют,
Как вынесут их утварь на торги
И в землю дрот воткнет над ней глашатай,[205]
Когда ты не получишь ничего
Иль меньше, чем надеялась, когда
Став старой, на подушке одинокой
Ты будешь пальцы тощие ломать,
Ты пожалеешь, что тобой из дома
Любовник изгнан был.
Живее, Галла,
Верни его.
Себя ведет он странно.
Он что-то знает. Выпытать должна я
Секрет.
Ну что, сменила гнев на милость?
Мне и самой смешны мои капризы.
Но не сердись: ведь голубки всегда
Клюют друг друга перед поцелуем.
Как я доволен! Пусть порой ты зла,
Моя любовь; от этого лишь слаще
Потом твои лобзанья.
Ты же видишь,
Как я тебе стараюсь угодить.
Ты думаешь, что не принес подарка
И этим рассердил меня? Нет, нет.
Отбрось такие мысли, если любишь.
Клянусь душой, я так тебя люблю,
Что жажда мщения во мне слабее
Желания тебя счастливой сделать.
Я счастлива, когда ты говоришь
О близкой мести, ибо покоряет
Меня твоя решительность сильней,
Чем все посулы. Доблесть мне дороже,
Чем женщине — ее краса и платья;
Ее люблю я больше, чем себя.
Дай мне тебя обнять. Но что за средства
Избрал ты для осуществленья мести?
Расскажешь ли ты мне, каков твой план?
Да, если будешь ласковой.
О, буду!
И поцелуешь?
Поцелую крепче,
Чем створки может раковина сжать.
И жарко?
Так, что губы опалю.
Раз или два?
Так часто я засею
Твои уста лобзаньями, что жатвы
Тебе не снять. Ну, что же вы решили?
Теперь светла ты, Фульвия моя,
Как имя светлое твое.[206]
Скажи мне,
Что вы решили, Квинт, любимый мой.
Как властны звуки слов твоих над сердцем!
Какая в них гармония! Я вижу,
Чувствительней ты к ласкам, чем к угрозам.
Жжет женщина огнем, когда сурова,
И ясный свет струит, когда нежна.
Ты долго будешь от меня таиться?
Поверь, все мысли и мечты мои
Лишь о тебе.
Скажи, что вы решили?
Что консулом стать должен Катилина.
Ты хочешь знать подробности?
Конечно.
Я их на ложе расскажу. Идем.
Рим будет обречен на разграбленье.
Ждет слава нас, а родину — паденье.
Марс, сын Юпитера, чья сила
Хранила Рим со дня, когда
Дыханье в Риме навсегда
Десница брата угасила,
Своих детей не покидай
И злонамеренным смутьянам,
От алчности и крови пьяным,
Наш город погубить не дай.
Двух консулов нам выбрать надо.
О, просвети, наставь народ!
Пусть к власти он не приведет
Тех, для кого мятеж — отрада.
Пусть те, кому мы отдадим
Бразды правленья на год ныне,
Известны станут не гордыней,
А светлым разумом своим.
Пускай они добьются сана
Лишь бескорыстьем, прямотой,
Отвагою и простотой,
Без взяток, подкупа, обмана;
Пускай они горой стоят
За истину, закон и право;
Пускай ни страх, ни льстец лукавый
От правды их не отвратят,
Чтоб, восхваляя их деянья,
Любой бедняк воскликнуть мог:
«Вот те, кто не себя берег,
А граждан честь и достоянье»;
Чтобы, как Брут в былые дни,[207]
Они отечеству служили;
Чтобы не год, а вечность жили
В народной памяти они;
Чтоб, как Камилл[208] и Сципионы,[209]
Важнее всех наград и благ
Они считали каждый шаг,
Во имя родины свершенный;
Чтобы, ревнуя лишь о ней
И заняты лишь общим делом,
Они верны душой и телом
Ей были до скончанья дней.
Такие люди в непогоду
Из рук не выпустят руля
Им вверенного корабля
И счастье принесут народу.