СЦЕНА ПЕРВАЯ
Боюсь влюбиться в самого себя,
В свои великолепные успехи,
Похожие на почки в цвете. Кровь
Вдруг заиграла; сам не знаю как,
Шальным стал от удачи. Мог бы вылезть
Из собственной я кожи, как змея, —
Так гибок стал. О, приживалы — это
Свалившаяся с неба драгоценность,
Не то что дурни, олухи земные.
Жаль, не считают это ремесло
Наукой, и притом первейшей. Все,
Кто каплю мозга в голове имеют,
На этом свете — только приживалы,
Одни крупнее, а другие мельче.
Но все ж не тех имею я в виду,
Кто овладел пустым искусством светским
Кормиться у чужих: живя без крова,
Семьи, забот, они слагают враки,
Чтоб распотешить слух своих кормильцев,
Иль, чтоб их небо ублажить и чрево,
На кухню тащат дедовский рецепт
Каких-то соусов; не тех собачек,
Которые, хвостом виляя, ластясь,
Стараются ухмылкой и поклоном,
Поддакнув лорду, сдув с него пылинку,
Добыть кусочек пожирней. Мне мил
Лишь тот блестящий плут, кто может разом
Взлететь и опуститься, как стрела;
Прорезать воздух с быстротой кометы;
Взметнуться ласточкой; быть здесь и там,
Вдали и близко — все одновременно;
К любым событьям нрав свой приспособить
И маску изменить быстрей, чем мысль!
С таким искусством человек родится,
Не учится ему, а применяет
Как чудный дар, самой природой данный, —
Вот это настоящий приживал.
А прочие годятся им лишь в слуги.
Бонарио! Сын старого Корбаччо!
Как раз его искал я. — Мой синьор,
Рад видеть вас!
А я тебя — нисколько.
Но почему?
Ступай своей дорогой.
Противно мне беседу заводить
С таким, как ты.
Любезнейший синьор,
Не презирайте бедность!
Нет, клянусь!
Но подлость буду презирать твою!
Как — подлость?
Да. Твое безделье — разве
Не доказательство? А лесть твоя?
Ты только ею кормишься.
О боже!
Обычны слишком эти обвиненья
И липнут к добродетели легко,
Когда она бедна. Синьор, поверьте,
Пристрастны вы ко мне. Хоть приговор
Вам верным кажется, вы не должны
Судить так строго, не узнав меня.
Свидетель Марк святой, жестоки вы!
Он плачет? Что же, это добрый признак.
Теперь я каюсь в резкости своей.
Да, крайностью жестокою гоним,
Я вынужден свой горький хлеб вкушать,
Чрезмерно раболепствуя; и правда,
Что должен я свои лохмотья прясть
Из собственной почтительности, так как
В богатстве не рожден. Но если я
Хотя бы раз бесчестно поступил:
Разбил семью, или друзей поссорил,
Иль подавал предательский совет;
Нашептывал неправду, обольщал,
Платил бы за доверье вероломством,
Невинность развращал иль был доволен
Своею праздностью и не желал бы
Идти любым суровейшим путем,
Который уваженье мог вернуть мне, —
Пусть я погибну здесь без милосердья!
Страсть разыграть такую невозможно!
Я виноват, что так в тебе ошибся.
Прости меня — и расскажи, в чем дело.
Все дело в вас. Хоть, может, поначалу
Покажется, что я неблагодарен
И наношу хозяину обиду,
Но из любви моей к одной лишь правде
И ненависти к лжи — открыться должен;
Отец ваш в эту самую минуту
Лишает вас наследства.
Как!
Поверьте:
Как пащенка, из дома выгоняет.
Хоть дело не касается меня,
Но, так как я всегда любовь питал
К добру, к высоким качествам души, —
Которых, слышал я, у вас так много, —
Решил из одного лишь уваженья,
Без задней мысли правду вам сказать.
Убила эта выдумка доверье
К тебе. Нет, быть не может! Не могу
Себе представить, чтобы мой отец
Таким бесчеловечным оказался!
Уверенность такая подобает
Сыновнему почтенью и возникла
Из вашей же невинной простоты.
Тем злее и страшней обида ваша.
Скажу вам больше: совершится все
Сейчас или уже свершилось. Если
Со мной пойти угодно, приведу вас
Туда, где не ручаюсь, что увидим,
Но где вы сможете услышать все:
Объявят вас ублюдком подзаборным,
Земли отребьем...
Не могу понять!
Не докажу — так обнажите шпагу
И вашу месть в мое лицо впишите,
Назвав мерзавцем. Зло готовят вам!
За вас страдаю, сударь, сердце кровью
Облилось.
За тобой иду. Веди!
СЦЕНА ВТОРАЯ
Как долго Моски нет!
Игру начните,
Чтоб скоротать томительное время.
Карлик, шут, евнух, мы встретились кстати,
Чтоб решить — кто из нас, троих собратьев,
Известных как утеха богатого вельможи,
Первым в угождении назваться может.
Притязаю на это.
То же делает шут.
Полно шутки шутить. Пусть вас в школу пошлют!
Первый-карлик: хоть мал, да умен на диво!
А все, что маленькое, — то красиво;
Иначе, увидев такую коротышку,
Не говорили бы: «Милая маленькая мартышка!»
А почему «мартышка», если не за подражанье
В смешном виде наших владык деяньям?
К тому ж, ловкому телу моему не нужна
И половина ваших яств, одежды и вина!
Допустим, лицо шута — повод для смеха,
Но по части ума — здесь у него прореха.
Хоть лицо его и кормит, но на что это похоже,
Если тело существует как придаток к мерзкой роже?|
Кто там? В постель! — Прочь!
Посмотри-ка, Нано!?
Подай колпак! Иди узнай!
Амур,
Пошли мне Моску моего с успехом!
Прекрасная мадам.
Ужели Вуд-Би?
Она.
Вот мука! Ну, тащи ее.
Уж коль войдет, надолго здесь застрянет.
Скорей!
Спровадить бы ее! Боюсь
Другой беды — что отвращенье к этой
Влеченье к той навеки уничтожит.
Ах, если бы она уже прощалась!
Как страшно то, что вынести придется!
Благодарю. Прошу оповестить
Патрона, что я здесь. — Как эта лента
Закрыла шею! — Я вас потревожу;
Хотела бы просить сюда прислать
Сейчас мою служанку. — Как сегодня
Я хорошо одета! — Это что?
Пустяк!
Сюда, бездельница, смотрите;
Что вы наделали?
Горячка в уши
Мои проникла. О, каким бы чудом
Ее убрать отсюда?
Подойдите!
Где этот локон? Почему он выше
Всех остальных? Глаза вы не протерли?
Иль вкривь они посажены у вас?
Подруга ваша где? Позвать!
Сан-Марко,
Спаси! Сейчас побьет своих служанок
За то, что красный нос у ней.
Проверьте
Прическу. Все на месте или нет?
Первая служанка
Один лишь волосок отстал, ей-богу!
Отстал, ей-богу? Ну, а где же были
Глаза у вас? Вы что, подслеповаты?
А вы? Приблизьтесь обе и исправьте!
Я вижу, что нисколько вам не стыдно.
А как уж я втолковывала вам!
Читала правила, обоснованья,
Изяществу и тонкости учила
И, одеваясь, на совет звала.
Дороже тряпки ей, чем честь и совесть.
Внушала вам, каким большим приданым
Познанья эти смогут оказаться,
Чтоб знатными обзавестись мужьями
По возвращенье. Вам же — хоть бы что!
К тому ж, вы знаете, как в этом строги
Все итальянцы, — обо мне что скажут?
«Одеться не умеет англичанка!»
Стране моей какое обвиненье!
Ну, убирайтесь, ожидайте рядом! —
Румяна слишком ярки... Не беда... —
Любезный сэр, вы их не развлечете?
Шторм приближается!
Ну как, мой Вольпи?
От шума пробудился я. Мне снилось,
Что злая фурия ворвалась в дом
И страшной бурей своего дыханья
Снесла всю крышу.
Вот и мне, поверьте,
Страшнейший снился сон. Сейчас припомню!
О, как не повезло! Я дал ей повод
Терзать меня. Теперь не остановишь...
Казалось — золотая середина,
Нежна, изящна...
Из любви ко мне,
Довольно! Выступает пот, чуть слышу
Про сон. Взгляните, я уже дрожу.
Увы, бедняжка! Сердце! Помогли бы
Жемчужинки на яблочном отваре,
Настойка золота, коралл, цитрон,
Мироболан, эликампана корень...
Беда! Сверчка схватил за лапку я!
...Шелк жженный и янтарь. Мускат у вас
Найдем?
Хотите выпить и уйти?
О нет, не бойтесь! Сможем ли достать
Английского шафрана хоть полдрахмы?
Гвоздик шестнадцать, мускусу и мяты,
Травы воловьей, ячменя?..
Пошла!
Притворно я болел, — теперь и вправду!
...И приложить под красною фланелью.[22]
Опять поток словесный! Сущий ливень!
Припарку сделать, сэр?
О нет, нет, нет!
Мне лучше, больше нет нужды в рецептах.
Я раньше изучала медицину,
Теперь же музыка милей мне. Утром
Часок, другой рисую. Буду дамой,
Познавшей все науки и искусства.
Смогу писать стихи, и рисовать,
И выступать на диспутах ученых.
Но музыка — основа, по Платону,
И так же мыслит мудрый Пифагор.
Поистине восторг, когда созвучны
Лицо, наряд и речь, — и в самом деле,
Что лучше пол украсит наш?
Поэт,
Платона современник мудрый, учит,
Что украшает женщину молчанье.
Какой поэт? Петрарка, Тассо, Данте?
Гварини, Ариосто, Аретин?
Чико де Адрия? Я всех прочла.
Что ни скажу, все на мою погибель!
Мне кажется, два-три из них со мной.
Скорее солнце, море остановишь,
Чем речь ее. Нет избавленья мне!
Вот «Пастор Фидо»...
Сохраню молчанье!
Спасенье только в этом.
Англичане —
Писатели, что знали итальянский,
У этого поэта воровали,
Пожалуй, столько же, как у Монтеня.
Слог современный, легкий у него,
Пригодный нам, ласкает слух придворных.
В Петрарке страсть кипит, но в дни сонетов
Он тоже много пользы приносил.
А Данте труден и не всем понятен.
Зато как остроумен Аретин!
Хоть пишет он и не совсем пристойно...
Но вы не слушаете!
Ум в смятенье.
Ну что же, в этих случаях призвать
Полезно философию.
О горе!
Когда мы чувствуем — бунтуют страсти,
Унять их должен разум и отвлечь,
Дав место настроениям другим,
Не столь опасным. Вот и в государствах —
Ничто не губит так, как размышленья:
Они туманят разум, если есть
Упор и средоточие в одном
Единственном объекте. Единенье
Предметов внешних с умственною частью
Дает отбросы, и они способны
Закупорить все органы у нас
И, наконец, как указал Платон,
Убить познанье.
Дух долготерпенья,
На помощь!
Право, я должна почаще
Лечить и навещать вас. Смех и страсть
Верну вам.
Ангелы мои, спасите!
Один был только человек на свете,
К кому симпатию питала я;
Лежал, бывало, он по три часа,
Внимая мне. Порой так увлекался,
Что отвечал мне невпопад — как вы,
А вы — как он. Я буду говорить
Лишь для того, чтоб вы заснули, сэр. —
Любили мы друг друга, были вместе
Лет шесть.
Ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой-ой!
Ровесники мы были, воспитанье...
Фортуна, силы неба, выручайте!
Храни вас бог!
Любезный сэр!
О Моска!
Спаситель, выручай!
Что с вами?
О!
Освободи скорей от этой муки —
Мадам с неумолкаемою речью!
Колокола во времена чумы
Так не звонили, отдыха не зная!
Что — петушиный бой! Весь дом наполнен,
Как баня паром, голосом густым.
Тут не услышишь адвоката, даже
Другую женщину, — такой град слов
Посыпался. Гони ее отсюда.
Что принесла она вам?
Безразлично!
Любой ценой куплю ее уход,
Любой утратой...
Леди...
Я дарю вам
Своей работы шапочку.
Прелестно!
Забыл сказать вам: рыцаря я видел,
А где — вы и представить не смогли бы!
Но где же?
Если только поспешите,
Пожалуй, вы догоните его.
Он по воде плывет сейчас в гондоле
С одной из знаменитых куртизанок.
Ужели?
Догоняйте — убедитесь!
Подарок передам я.
Знал, что клюнет!
Ведь те, кто сами удержу не знают,
Ревнивей всех.
Сердечное спасибо
За быструю смекалку и спасенье!
А как мои надежды?
Сэр, постойте...
Опять! Боюсь припадка.
А куда
Они поплыли вместе?
На Риальто.
Прошу, ссудите карлика.
Возьмите.
Надежды ваши, как цветы, прекрасны
И обещают плод. Но подождите,
Пока созреет он. Нет, не вставайте:
Сейчас придет Корбаччо с завещаньем;
Уйдет — скажу вам больше.
Кровь моя
И дух во мне вскипели. Я воскрес!
И, как неистовый игрок в примеро,[23]
Решивший твердо ставки не сбавлять,
Я тут засел и выжидаю схватки.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Здесь притаясь,
услышите. Прошу
Иметь терпенье.
Ваш отец стучится,
Я вынужден покинуть вас.
Ступай.
Поверить не могу, что это правда.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
О, горе мне!
Зачем сюда явились?
Ведь мы же сговорились, что пришлю
За вами я.
Боялся, ты забудешь
И кто-нибудь нас вдруг опередит.
Кто так еще гонялся за рогами?
Придворный так не рвется к должностям.
Ну, что ж теперь мне делать?
Оставайтесь.
Сейчас вернусь я.
Челия, ты где?
Зачем привел тебя сюда, ты знаешь?
Не очень. Вы не досказали.
Слушай,
Сейчас я доскажу.
СЦЕНА ПЯТАЯ
Отец ваш, сударь, присылал сказать,
Что он задержится на полчаса.
А потому немного погуляйте
На галерее, в том ее конце.
Вы там найдете несколько книжонок —
Вам время скоротать они помогут.
Я постараюсь, чтоб вам не мешали.
Там подожду.
Не верю я ему.
Он далеко, услышать не сумеет,
Отца же мне удастся задержать.
СЦЕНА ШЕСТАЯ
Нет, отступления быть теперь не может.
Решайся — так приказываю я.
Так быть должно. Не говорил я раньше,
Чтоб фокусов, кривляний избежать
Твоих дурацких.
Я вас умоляю,
Не подвергайте странным испытаньям.
Коль усомнились в верности моей,
Заприте в темноте меня навеки,
И пусть отныне буду жить я там,
Где страх велит ваш, если нет доверья.
Нет, не имел я умысла такого.
Что думал, то сказал. Не помешался
Я на рогах. Понятно? Будь послушной
Женой.
О небо!
Как я приказал —
Так делай.
Это западня?
Сказал я
Тебе врачей решенье и насколько
Оно меня касается; ты знаешь
Мои дела и средства. Это путь
К спасенью моему. И если ты
Моя жена — уважь мои дела.
Превыше чести?
Честь? Пфф... Это воздух!
Ее в природе нет. Одно названье,
Глупцам на страх. Прикосновеньем разве
Мы портим золото, иль взглядом — платье?
Вот так и здесь. Старик больной и дряхлый,
Без сил, без чувств; он принимает пищу
Из рук чужих; разинуть рта не может,
Пока на челюсть не нажмут. Звук, тень!
Чем он тебя обидит?
Что за бес
В него вселился!
Сплетен ты не бойся,
Не будет их! Как будто я пойду
И разглашу на площади Сан-Марко!
Кому известно станет? Лишь ему,
Безгласному, да Моске, чей язык
Уж мною куплен, и тебе, конечно
(Захочешь, так болтай), — ну, кто еще
Узнает?
Ангелы и бог — ничто?
Глаза закроют? Не поймут?
Ну!
Будьте
По-прежнему ревнивым! Умоляю,
Подумайте о том лишь, как сурово
Наказан небом будет всякий грех.
Будь грех тут, я бы к этому, поверь мне,
Не принуждал тебя. Вот если б отдал
Французам молодым, тосканцам страстным,
Начитанным в твореньях Аретина,
Прошедшим в лабиринте наслаждений
Все закоулки, знатокам разврата,
А сам на них глядел бы с одобреньем, —
То был бы грех; а здесь, наоборот, —
Благое дело, милосердье к старцу
И честное устройство дел моих.
О небо! Как терпеть ты это можешь!
Ты честь моя и гордость, милый Моска,
Восторг мой, счастье, радость. Приведи их.
Прошу вас подойти.
Иди, не то...
Не вздумай бунтовать! Иначе...
Сударь,
Пришел проведать вас синьор Корвино.
О!
Зная, что консилиум был созван,
Согласен предложить для излеченья,
Вернее, подложить...
Спасибо, Моска.
Без просьб, по доброй воле...
Хорошо.
...Как истинный и пылкий знак любви к вам,
Свою супругу, красота которой
Известна всей Венеции...
Резонно!
...Чтоб вас утешила и исцелила.
Пришел конец мне! Передай Корвино,
Что очень я благодарю его
За помощь и отзывчивость. Однако
Труд бесполезный спорить с небесами,
Огнем жечь камень... кха-кха-кха-кха-кха...
Иль оживлять листок увядший. Все же
Ценю услугу. Можешь рассказать,
Что для него я сделал. Но, увы,
Я безнадежен: пусть он за меня —
Помолится и вспомнит добрым словом,
Богатство получив.
Синьор, слыхали?
Скорей с женой к нему!
Клянусь душою!
Ты упираешься? Изволь идти!
Ведь это вздор... ты видишь... Берегись,
Приду я в ярость! Говорят, иди!
Убейте лучше! Отравлюсь сейчас же,
Горящий уголь съем...[24]
Чтоб ты пропала!
За волосы стащу тебя домой;
На улицах оставлю шлюхой; рот
По уши раздеру! Распотрошу
Твой нос, как рыбу! Не гневи, ступай!
Ну, подчиняйся! — Черт! — Куплю раба,
Убью и с ним тебя свяжу живую.
В окне вас вывешу и обвиню
В грехе, который буквами большими
На теле вытравлю я царской водкой
Иль кислотою на груди строптивой.
Клянусь моею возмущенной кровью!
Как пожелаете. Я — жертва ваша.
Не будь упрямой. Я не заслужил.
Подумай — просит кто. Ну, умоляю!
Получишь драгоценности, наряды,
Все, что захочешь. Поцелуй его!
Дотронься лишь ради меня и дела
Разочек. Нет? Ну, я тебе припомню!
Меня позоришь? Хочешь разорить?
Советую, синьора...
Нет, нет, нет!
Нашла же время! Показать решила
Характер свой! Тьфу, пропасть! Это подло,
Ужасно подло! Ты...
Синьор, постойте...
Ты саранча, клянусь я, саранча!
Ты шлюха, крокодил с запасом слез!
Ждешь случая пролить их!
Нет, простите,
Она подумает...
Когда б могла
Ценою жизни...
Черт! Скажи хоть слово,
Чтоб поддержать меня, — и то бы дело!
Но нагло так готовить мне погибель!
Теперь она судьбой владеет вашей.
Мешает скромность ей. Я удалюсь.
Без вас она покладистее будет,
Я знаю, за нее готов ручаться!
Жена при муже что посмеет? Право,
Оставим здесь ее!
Душа моя!
Ты в силах все исправить. Я молчу.
Не сделаешь — погибнешь! Оставайся.
Мой бог! Святые ангелы! Куда
Девался стыд людской, что так легко
Отбрасывают честь свою и вашу,
А то, что было прежде смыслом жизни,
Оценивают ниже дел пустейших
И скромность изгоняют ради денег!
Да, подлецы, подобные Корвино,
Не испытавшие любви блаженства!
Поверь мне, кто тебя продать способен
В надежде на барыш, — и то неверный, —
Тот за наличные готов продать
В раю удел свой, был бы покупатель.
Смутилась ты, увидев, что воскрес я?
Славь лучше чудо красоты своей,
Свое могущество! Не только ныне
Я воскрешен твоею красотой.
Сегодня утром, изменив обличье,
Я приходил под маской шарлатана
Тебя в окошке увидать. Готов я
В преображениях своих поспорить
С самим Протеем иль рекой рогатой,
Чтоб удостоиться твоей любви!
Приди!
Синьор.
О, не беги меня!
Пусть ложное воображенье, будто
Я болен, умираю, не заставит
Тебя решить, что это так и есть.
Ты убедишься — я теперь так свеж,
Так полон жизни, радостен и пылок,
Как был во время представленья сцены
Из той комедии, что мы давали
На празднествах в честь Валуа.[25] Тогда
Играл я Антиноя[26] и привлек
Вниманье дам, следивших восхищенно
За грациозным жестом, нотой, па.
Челия, со мной лови
Наслаждедия любви.
Время мчится быстротечно,
Разлучит и нас, конечно,
Ты даров его не трать,
Солнце, сев, взойдет опять,
Но коль свет любви уйдет, —
В душу вечный мрак сойдет.
Отчего ж ты медлишь так?
Слух, молва — какой пустяк!
Неужель с тобой вдвоем
Мы глаза не отведем
Соглядатаям тупым?
Неужель не усыпим
Мужа бдительность с тобой
Хитрой, ловкою игрой?
Плод любви украсть не грех,
Быть же пойманным при всех,
Уличенным, словно вор, —
Вот воистину позор!
Пускай ослепну я иль гром ударит
В лицо!
Зачем ты, Челия, грустишь?
Ты вместо мужа низкого нашла
Достойного любовника. Владей
Им радостно и тайно. Посмотри,
Ты здесь — царица! И не в ожиданьях,
Которыми кормлю других, а словно
Законная владычица на троне!
Вот нить жемчужин. Каждая ценней,
Чем та, что выпита была с вином
Египетскою славною царицей.[27]
На, раствори и пей! Смотри, карбункул —
Он мог бы ослепить святого Марка.
Брильянт — им купишь Лоллию Паулину,[28]
Лучом звезды представшую в алмазах,
Награбленных в провинциях. Бери,
Носи, теряй! Вот серьги — возместят
Потерю; всю Венецию окупят.
Вот гемма — хоть цена ей состоянье,
Ее нам хватит на один обед.
Головки ара, соловья язык,
Мозги павлинов будут нам едою;
Добудем феникса, — хоть, говорят,
Перевелся, — он станет нашим блюдом!
Синьор, все это соблазняет тех,
Кто жаждет наслаждений; для меня
Невинность — наслажденье и богатство,
И, потеряв ее, утрачу все!
Купить меня нельзя приманкой грубой.
Коль есть в вас совесть...
Есть она у нищих!
Но, если ты умна, послушай, Челия:
Купаться будешь в соке из цветов,
Благоуханиях фиалок, роз,
В дыхании пантеры,[29] молоке
Единорога, смешанных с вином
Чудесным критским. Наш напиток будет
Из золота и амбры приготовлен.
Пока не закружится потолок,
Мы будем пить. Тогда запляшет карлик,
Потешит шут кривляньем, евнух — песней,
А мы с тобой Овидия сыграем:
Юпитером я буду, ты — Европой;[30]
Потом я — Марсом, ты же — Эрициной;[31]
Так пробежим с тобою мы по кругу
И превзойдем все мифы о богах.
Потом в обличье наших дней предстанешь —
Наряженной француженкой веселой,
Испанскою красавицей, тосканкой,
Или женой персидского царя,
Султана одалиской, иль, для смены,
Искуснейшею куртизанкой нашей,
Холодной русской, пылкой негритянкой.
В таких же масках встречу я тебя.
В уста из уст проникнут наши души,
Утехи вновь и вновь приумножая.
Любопытным не узнать,
Сколько нам их испытать.
Знай завистники число —
Всех в могилу б унесло!
О, если можно вас заставить слушать...
Глаза раскрыть... И сердце ваше тронуть...
И сохрани вы душу человека.
Святое что-то... веру в рай небесный...
То сжальтесь, отпустите. Если ж нет, —
Из милости убейте. Вам известно,
Что предана, обманута я тем,
Чей стыд хотела бы забыть навеки.
Но если не хотите пощадить,
То лучше утолите гнев, чем похоть
(Мужчине это больше подобает),
И покарайте тяжкий грех природы,
Что ложно красотой моей зовете.
Лицо мне жгучей кислотой облейте
За то, что взбунтовало вашу кровь!
Проказой заразите эти руки, —
Пусть в кровь проникнет до мозга костей!
Обезобразьте, но не троньте честь!
Готова на колени встать, молиться
За вас, класть тысячи земных поклонов
И добродетель вашу прославлять
Везде...
Ты думаешь, во мне нет страсти?
Замерз, бессилен — так ты полагаешь?
Или, как Нестор, грыжей я страдаю?
Я лишь позорю нацию мою,
С удобным случаем играя столько!
Нет, взять тебя, а рассуждать уж после!
Отдайся иль заставлю...
Боже!
Тщетно!
Насильник, прочь! Развратная свинья!
Свободу ей, иль ты умрешь, обманщик!
И хоть претит мне наказанье вырвать
Из рук суда, хотелось бы мне очень
Тебя казнить пред этим алтарем,
Пред этим хламом — идолом твоим!
Уйдем скорей, синьора. Вот уж мерзкий
Вертеп! Не бойтесь. К вашим я услугам.
А он наказан будет по заслугам.
Обрушься, крыша, погреби в обломках!
В могилу превратись, мой кров! О! О!
Я обличен, погублен, уничтожен
И обречен на стыд и нищету.
Куда деваться мне, людей позору?
Где жалкий лоб разбить?
Сюда, сюда!
Ты ранен?
Лучше б он своею шпагой
Из милосердия рассек меня,
Чем оставлять в живых, чтобы я видел,
Как мой хозяин... Все надежды, планы —
Все рухнуло из-за моей ошибки.
Кляни свою судьбу!
И глупость тоже.
Ты погубил меня.
Да и себя.
Кто б мог подумать, что он все услышит?
Что делать нам?
Не знаю. Если сердце
Способно искупить вину, я вырву
Его. Вы можете меня повесить
Иль горло перерезать, коль угодно, —
И мы, синьор, как римляне умрем,
Хоть жили мы как греки!
Тише! Кто там?
Наверно, пристава пришли сюда
Забрать нас. Чувствую, уже клеймо
Горит на лбу моем... И даже уши
Щемит...
В постель, синьор, скорей! Всегда
На этом месте вам везло.
Виновный
Ждет вечно кары.
Вот синьор Корбаччо.
Ну, Моска, что теперь?
Погибли, сударь!
Ваш сын, каким-то образом узнавший
О ваших замыслах насчет Вольпоне,
Которому наследство завещали, —
Сюда ворвался с обнаженной шпагой,
Искал вас, звал бесчеловечным, подлым,
Клялся убить!
Меня?
Да, и Вольпоне.
За это надо впрямь лишить наследства!
Вот завещанье.
Славно.
Все по форме.
Ты для меня старайся!
Жизнью, сударь,
Не дорожу так. Я всецело ваш.
Как он? Протянет долго?
Опасаюсь,
Май проживет.
Помрет?
Нет, май протянет.
Нельзя ль подлить ему?..
Нет-нет, оставим...
Я не прошу...
А, вот он где, мошенник!
Вольторе здесь! Он слышал.
Приживал!
Кто здесь? — Явились кстати вы.
Едва ли!
Мне кажется, твои раскрыл я плутни...
Его всецело ты? И мой, не так ли?
Кто? Я, синьор?
Ты самый. Что за фокус
Тут с завещаньем?
В вашу пользу.
Хватит.
Обманом не возьмешь. Я раскушу!
Вы не слыхали?..
Слышал, что Корбаччо
Все отказал хозяину.
Конечно.
Я хитростью склонил его на это,
Внушив надежду...
...что хозяин тем же
Ему отплатит? Так ты обещал.
Синьор, я действовал для вашей пользы!
И, более того, раскрыл все сыну,
Привел и спрятал здесь его, чтоб мог
Он слышать, как отец закончит дело.
Затеял я все это, полагая,
Что бессердечие отца такое
И отреченье полное от сына
(К чему я подстрекал) взбесит его
И приведет к насилью над отцом,
В которое сумеет суд вмешаться, —
А вы бы получили два наследства!
Порукой пусть мне будут честь и совесть,
Что выкопать стремился вам богатство
Из этих старых, сгнивших двух гробов...
Прости меня!
...достойное заслуг
И вашего терпенья. Но не вышло!
Как? Почему?
Пропали! Помогайте!
Пока мы ждали ворона, пришла
Жена Корвино, посланная мужем.
С подарками?
Нет-нет, синьор, с визитом!
(Потом все объясню.) Прождавши долго,
Юнец терпенье потерял, ворвался,
Хватил меня мечом и тотчас даму
Увел с собой, сначала приказав
Ей клясться и божиться на суде
(В противном случае убить грозился),
Что ею овладел хозяин силой.
Похоже — сами видите. Он с этим
Понесся обвинить отца, ославить
Вольпоне, вас сгубить!
Где муж ее?
Пошли за ним сейчас же.
Побегу!
И в Скрутинео[32] приведи.
Иду!
Мы дело прекратим.
Вы благородны.
Увы, все затевалось вам на пользу,
И был достаточно обдуман план,
Но вмиг фортуна опрокинуть может
Проекты сотни мудрецов, синьор!
Что там?
Угодно вам пройти со мною?
Вставайте же! Молитесь за успех!
Иду. Стать набожным в беде — не грех!