(Широкий жест в сторону Рожкова.) А у нас гость. Ты бы, Рожков, и дочери по всей форме представился. «Явился гвардии старшина!»
Р о ж к о в (робко). Здравствуйте… (Решительно.) Здравствуйте, товарищ Постник… Екатерина Антоновна…
С о к а л ь с к о г о передернуло от этого обращения. К а т я чуть вскрикнула, рванулась к Р о ж к о в у, но внезапно остановилась и уронила кошелку, рассыпав картофелины.
Р о ж к о в растерян.
Р о ж к о в. Простите, Катя… Екатерина Антоновна… Я не мог… Я приехал… Я ему обещал…
К а т я закрыла лицо руками. Тягостная пауза.
Три месяца спустя. Слышна музыка. Едва доносится гул салютов. По радио передают приказ Верховного Главнокомандующего.
В той же комнате стол накрыт для званого ужина. Окно занавешено, но через тюль, когда вспыхивает фейерверк, просвечивают кусты, стволы деревьев. Распахнув дверь, входит нарядно одетая К а т я.
К а т я. Ох, устала… (Подходит к двери смежной комнаты, прислушивается.) Спит мой малышка. (Ставит в вазу букетик цветов.) Дима, где ты?
К а т я расшторила и распахнула окно. Теперь блики далекого фейерверка заиграли на листьях тополя, на кустах сирени. Громче доносится раскат нового салюта. Входит Р о ж к о в. Он в тщательно отутюженной гимнастерке без погон. Галифе заправлены в те же кирзовые солдатские сапоги. В руках коробка.
Р о ж к о в. Что за пир готовят в этом доме?
К а т я. Это папа затеял. Не до гостей мне сейчас.
Р о ж к о в (открывая коробку). Ленька утром проснется, увидит игрушки. «Что за самолетик ко мне прилетел? Откуда взялся этот зайчик на парашюте?» Катя, можно я развешу их над кроваткой? Тихонечко… Можно?
К а т я (слабо улыбнулась). Если тебе приятно…
Проводив взглядом Р о ж к о в а, который скрылся с игрушками в детской, К а т я глубоко вздохнула, повернулась к окну и у куста сирени, за окном, увидела незнакомую ж е н щ и н у под раскрытым зонтиком.
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м. Добрый вечер, милая. Слушай-слушай: Москва салютует. А вдруг — гром? Грома боюсь. Грозы боюсь.
К а т я. Что вы? Небо совсем чистое.
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м. А зачем в чистом небе столько лампадок навесили? Горят и гаснут.
К а т я. Это фейерверк. И звезды видны. Звезды!
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м. Не лги, не обманывай! Закатилась его звездочка. Мне похоронную прислали: «Ваш сын… Смертью храбрых»… Ты дождалась своего летчика — тебе и светит звездочка. Дай тебе бог счастья, а меня не обманывай. Горят и гаснут, горят и гаснут…
Ж е н щ и н а с з о н т и к о м скрылась. К а т я ошеломлена. Входит Р о ж к о в, К а т я круто повернулась к нему.
К а т я. Не надо было ехать в город.
Р о ж к о в. Праздник, Катя!
К а т я. Хотел меня развлечь?
Р о ж к о в. День Победы! Видела, какая радость кругом?
К а т я (грустно). Видела. Как мне тебе объяснить?.. Была недавно на одной свадьбе. Кругом радость, а я не выдержала, ушла. (Приблизилась к окну.) Горят, гаснут… Хоть бы одна долетела… Только почему она мне это сказала? Дима, знаешь, Дима, что люди в поселке о нас думают? Ведь Толю здесь никто не знает. Папа запретил мне Толину фотографию показывать. Прячу ее.
Р о ж к о в. Стыдишься, когда надо гордиться! Толин портрет надо повесить вот здесь! (Показывает на стену рядом с фотографиями Кати и Леньки.) Чем ты провинилась? Чем и перед кем?
К а т я. Толю по тревоге отправили прямо из училища на фронт. Где уж было регистрироваться — попрощаться не дали. А виноватой перед папой и перед людьми оказалась я. Леньке дали фамилию матери, мать зовут обидным словом — одиночка. Пособия не получаю…
Р о ж к о в. Толя выслал тебе денежный аттестат. Почему его вернули в часть?
К а т я. Разве?.. Я была в эвакуации, и там Ленька родился. С фронта никакой весточки, и писать некому. Папа за мной приехал, показал открытку из райвоенкомата: «Старший лейтенант Анатолий Постник пропал без вести». Пропал! Пойми, это хуже похоронной. Как может человек пропасть? Не верю!
Р о ж к о в. И мне не хотелось верить…
К а т я (зло). Я сказала: «Не верю!» Слышишь? (Подошла к шкафу, распахнула дверцы.) Вот Толин костюм, купил его для свадьбы. Нет, ты подойди, посмотри: ненадеванный… Голодала — костюм не продала. И не продам! Даже отцу не даю дотронуться. Мы, женщины, умеем ждать!
Р о ж к о в (потрясенный, взволнованный, он не знает, как утешить Катю). Ждать надо уметь, ты права, Катя! Там, на фронте, не было у нас, механиков, дня без тревожных ожиданий: вернется на аэродром твой летчик или… Ничего не могу добавить к тому, что ты уже знаешь.
К а т я. А я ничего не знаю. И говорить не надо. Слова, слова…
Р о ж к о в (задумчиво, про себя). Дали мне механики какую-то несуразную кличку: «Третий в паре». А Толин напарник, капитан Лаврушин, называл Тузом. В шутку, конечно. На самолете капитана Лаврушина был третий номер, у Толи — семерка. Тройка, семерка… Туза им не хватало… Другого механика они не хотели, и я один управлялся с двумя самолетами. Мы очень дружили… В то утро вернулся один Лаврушин… Будто онемел, слезы в глазах. А назавтра его ранили, отправили в госпиталь. И «третий в паре» остался один… Но я поклялся Толе, если с ним что случится…
К а т я. Бывает, что похоронную получат, а потом, внезапно…
Р о ж к о в. Бывает.
К а т я. Ты меня таким тоном утешаешь…
Р о ж к о в. Зачем жить призрачными надеждами? Война научила нас…
К а т я. Хватит о войне! (Рассматривает накрытый стол.) Дима, почему не переходишь в папину артель? Им нужен моторист. Уставать будешь меньше.
Р о ж к о в. Меня уже соблазняли. Не выйдет!
К а т я. Ты не летчик. До аэродрома далеко. Да и зачем он тебе?
Р о ж к о в. Я ему нужен. Без нас, Катя, и летчик не взлетит. Вот какие мы персоны — механики! Зовут нас технарями. Только девушкам об этом не говорим, пусть принимают за летчиков. Жена технаря — не звучит…
К а т я. Девушки! Сколько их в поселке — красивых, славных, а ты…
Р о ж к о в. Сама сказала, что о нас в поселке думают… Вот и хорошо! «Живет моя зазноба со мною в терему».
К а т я. Чудной! Ну что ты во мне нашел? Однажды папа назвал меня жалмеркой. Если и ты из жалости…
Р о ж к о в. Из жалости часто лгут, из жалости обнадеживают. Нет ничего хуже, и я не хочу, чтобы между нами это было. Хватит и об этом! Пойдем, на Леньку посмотрим. Распластался на кроватке вот так. (Показывает.) Кулачки сжаты, ножки поверх одеяла.
К а т я. Любишь его?
Р о ж к о в (пожал плечами, смутился). Разве я знаю, как любят отцы?..
К а т я долго смотрит на Р о ж к о в а, даже губы прикусила, чтобы не проговориться. Измерила его взглядом, приблизилась вплотную.
К а т я (строго). Не знаешь… И я не знаю, зачем тебе свободному и одинокому, счастье мое материнское, горе мое вдовье. Зачем?
Р о ж к о в. Я искал тебя и нашел. Я остался здесь не по желанию твоего отца. Это, конечно, не объяснение в любви. Только нужно ли…
К а т я (испуганно). Нет, не нужно!
Слышен шум приближающейся компании. Д м и т р и й и К а т я разошлись в разные стороны. Входят С о к а л ь с к и й, Л е в к и н, С е н и н.
С о к а л ь с к и й. Молодые уже дома? Знакомьтесь. (Представляет гостей.) И прошу за стол. Что ж ты, Катенька, не похвалишь меня? Без тебя сервировал. (К Левкину.) Уважаемый Валерий Петрович, здесь ваше место. Будьте и в гостях столоначальником.
С е н и н (он уже навеселе). Наказали мне врачи придерживаться строгой диеты. Того нельзя, этого… Но при виде рыбки, которая, как известно, по суху не ходит… Хе-хе! Скажите, Екатерина Антоновна, вы своих мужчин не держите на диете?
К а т я. Какая сейчас диета, хоть бы по карточкам крупу отоварили… Может, кому и нужна диета, а Дмитрий — рабочий человек, ему поесть надо.
С е н и н (с наигранной обидой). Это выпад, вылазка. А мы? Кто мы такие? Мы — производители материальных ценностей. Вот этих, например. Узнаю жакеточку нашей артели. (Осклабился и бесцеремонно ощупывает Катину жакетку. Интимно.) Люкс! Вот я какой… Начал с диеты, перешел на жакеты, хе-хе.
Л е в к и н. Ладно тебе, молодой женщине это неинтересно.
С е н и н. Ах, до чего мы нелюбим прозу жизни! Я, Валерий Петрович, не чистоплюй. Не брезгую работать на отходах, чтобы жить на приходах. На том держимся. Не на собрании выступаю, здесь, надеюсь, все свои?
Л е в к и н. Иссяк ваш регламент. (Поднял рюмку.) Твое здоровье, Антон Саввич. (Повернулся к Рожкову и Кате.) За молодых! (Сенину.) Ну, этот уже выпил… Так, дай бог, не последнюю в этом обществе. (Сокальскому.) А хата твоего соседа — развалюшка. Зачем купил? В надежде со временем обновить. Подведу каменный фундамент. Крышу покрою железом, железо — масляной краской.
С е н и н (наливая Рожкову, кивнул в сторону беседующих). Дельцы! Учись разуму… Был у меня перед войной пятистенный дом под Волоколамском. Поди знай, что немец туда допрет. Пепел остался. А вот Антон Саввич будто знал, к востоку от Москвы строился. И приехал ты в обжитой дом, к родному очагу да к сладкому пирогу. (Взглянув на Катю, опять осклабился и хихикнул.) Значит, фортуна. Выпьем?
Л е в к и н (продолжая беседу). Участок мне нравится, есть где посеять, есть где детишкам поиграть. А их трое. (Рожкову.) Сколько лет вашему малышу?
С о к а л ь с к и й (выручая Рожкова). Четвертый годок Леньке пошел.
Л е в к и н. На год старше моей Зинульки. Глядишь, когда-нибудь и породнимся.
С е н и н. Дочка, дачка, тишь да гладь, ах, сама садик я садила… Ничего бобылю мне не надо, только надо