(прильнул щекой к рюмке) тебя мне одну… (Опрокинул в рот рюмку, встал, вытащил из кармана брюк бутылку коньяка. Обращается к Рожкову.) Цени! За наше знакомство, общие успехи и… (обращается к Кате) за возвращение доблестного мужа.
Р о ж к о в (резко). Пить не буду!
К а т я. Он не будет, ему нельзя. Он до рассвета уезжает на аэродром.
С е н и н. Какой там тарадром? Не прикрывай рюмку. Первый раз встречаю фронтовика, чтоб отказывался… Давай, герой!
Р о ж к о в (поморщившись). Герой… Будет вам болтать!
С е н и н. Не прибедняйся. «У нас героем становится любой… Мы будем петь и смеяться, как дети»… Валерий Петрович, я правильно высказываюсь?
Л е в к и н. Это же песня, из нее слов не выкинешь.
С е н и н. Именно! Не возражай, пей!
С о к а л ь с к и й (примирительно). Не будем торопиться. Я тоже заветный стишок припомнил: «Спящий в гробе мирно спи, жизнью пользуйся живущий!» Вот она, простая мудрость, Дмитрий.
Р о ж к о в (резко встал). Пользуйтесь! Без меня.
С о к а л ь с к и й (в наступившем замешательстве). Дмитрий, гостей не обижай.
Р о ж к о в (глухо). Не обижать гостей? (Покосился на Сенина.) Пусть пьет, а петь не смеет! Если такого не остановить, он и сейчас заладит, как до войны: «Небеса над врагом почернеют грозной тучею…» А видел он, как чернело над нашей головой? Видел, каким пламенем горели наши «Чайки» в первых воздушных боях? «Будем смеяться, как дети…» Не люблю!
С е н и н (поднялся, заметно протрезвел, вызывающе спрашивает Рожкова). Это как вас понять?
Р о ж к о в (Сокальскому). И не в гробах хоронили мы близких, Антон Саввич. Не в гробах. Обидно слушать разговоры. За павших в бою обидно. За безымянные братские могилы. За вдов и сирот. Обидно за нашего…
С о к а л ь с к и й (резко). Прекрати, Дмитрий!
Тягостная пауза. К а т я оробела, молчит, умоляюще смотрит на Р о ж к о в а, испуганно — на о т ц а.
Р о ж к о в. Прекратим. (Кате.) Прости, не могу я… Похожу немного… (Рожков уходит.)
Л е в к и н. Что же это он? (Сенину.) Типун тебе на язык. Чего пристал к человеку: «Пей!» Распелся…
К а т я (все еще волнуясь). Папа, мне можно? (Порывается уйти.)
С о к а л ь с к и й. Ступай. (Он ждет, когда за Катей закроется дверь.) Солдат. Совсем солдат, отвык от гражданского общества. И еще он контуженный.
С е н и н. Этот номер не пройдет! Контуженные так не выражаются.
С о к а л ь с к и й. Все! Забудем! Пейте, закусывайте. (Сенину.) Между прочим, за жакетку дочке я внес в кассу сполна.
С е н и н. Еще бы! Платим вам, Антон Саввич, как инженеру.
С о к а л ь с к и й. За малую плату другого ищите. Я — мастер! Моим рукам везде работа найдется.
С е н и н (Левкину). И зачем это я при нем насчет отходов?
Л е в к и н. Ну, чего встревожился?
С е н и н. А то… (Многозначительно.) Бди и упреди! Как это он выразился?.. И победа его будто не радует. За такие разговорчики…
С о к а л ь с к и й. Помилуйте, какие страхи?
С е н и н. Не страхи. А упредить всегда можно.
Л е в к и н. Извините, Антон Саввич. (Грузно поднялся, обращается к Сенину.) Пошумел, пора честь знать. (Сенин прячет в карман бутылку с коньяком.) Все образуется, наладится.
С о к а л ь с к и й. И уж вы простите, Валерий Петрович. (Сенину сухо.) Желаю… (Выпроводив гостей, Сокальский вернулся к столу, задумался.) Не чаял, не гадал. Для него же старался, а он за приют… Не выгнать ли тебя, Рожков, к чертовой… Нет, я узелок завязал. Я! И чтоб в моем доме не было согласия? Обломаешься…
З а н а в е с.
Восемь лет спустя.
За изгородью, в глубине двора, видна широкая застекленная веранда новой дачи Л е в к и н ы х. Теплый летний вечер. Где-то поблизости играют ребятишки и слышны их голоса.
Г о л о с п е р в о г о м а л ь ч и к а: «Старт! Давай старт, лопух!»
Г о л о с в т о р о г о: «Витька, натягивай трос!»
Г о л о с д е в ч о н к и: «Лень, дай команду!»
Г о л о с в т о р о г о: «Внимание, раз-два-три!»
В свисте взлетевшей модели слышен крик п е р в о г о м а л ь ч и к а: «Огонь по самолету!» — и тотчас раздается звон разбитого стекла в окне веранды Л е в к и н ы х и крик: «Полундра!»
С крыльца веранды сбегает С е р а ф и м а Л е в к и н а.
Л е в к и н а. Бандиты! Опять этот байструк Ленька, я ему руки-ноги перебью! (Пытается вырвать кол в изгороди.)
Л е в к и н (он выбегает следом). Симочка, успокойся.
Л е в к и н а. Молчи, тюфяк! В доме стекла бьют, а он… И это называется в доме мужчина!
Л е в к и н. Умоляю тебя, успокойся.
Л е в к и н а. Не умоляй! Он мог меня убить. Ну, чего ты стоишь?
Л е в к и н (не зная, что предпринять, помогает жене расшатывать кол). Симочка, зачем колом? Шлепнешь по мягкому месту.
Л е в к и н а. Не шлепать — убить мало этого бандита, изверга. Кого они растят? Кого?
Л е в к и н. Да это не Ленька Рожков, это наш Мишка стекло разбил. Целился в Ленькину модель, угодил в окно. Я видел…
Л е в к и н а. Он видел! Он еще заступается за этого хулигана! А кто у них главный заводила-атаман? Кто наших детей портит? Что за наказание иметь таких соседей! И куда наши дети разбежались? Мишунь! Мишунь! Зи-ну-ля!
Л е в к и н а убегает разыскивать детей, и пока Л е в к и н ищет в траве сбитую модель, за изгородью появляется С о к а л ь с к и й.
С о к а л ь с к и й. Чего ищете, Валерий Петрович?
Л е в к и н. Вещественное доказательство преступления вашего внука. Вот оно! (Поднял модель планера, изящно сделанную из бумаги и тростиночек.) Ишь, стервец Ленька, какую штучку смастерил, а Мишка по ней камнем и угодил… (Отдает Сокольскому модель.) Верните Леньке эту диковинку.
С о к а л ь с к и й (озлобленно). Людям в диковинку, как мой внук в залатанных штанишках бегает, босой, в отцовской фуражке. Стыдно сказать: зять запретил от меня подарки принимать. А сам на свои жалкие гроши покупает Леньке всякую чепуху, учит разным глупостям-забавам.
Л е в к и н. А может, он и вправду того?.. Все-таки можно посочувствовать, хлебнул человек горя: на войне контуженный, после войны наказанный. За какие грехи?
С о к а л ь с к и й. С войны я его ждал. Из лагеря, хоть без вины он там сидел, а лучше бы не возвращался.
Л е в к и н (с тревогой). Грозится?
С о к а л ь с к и й. Молчит. Мне это молчание хуже ругани, хуже угроз.
Л е в к и н. Про доносчика не спрашивал? Этот тип на многих пакости строчил. Как бы и нас, Антон Саввич, не привлекли? Вместе работали.
С о к а л ь с к и й. Пусть привлекают тех, кто его пакостным доносам верил. Нас за что?
Л е в к и н. А Рожкова за что? Читали в газетах про Берия? (Заметил прячущегося в кустах Леню.) Эй, Рожков-маленький, иди сюда, нашлась твоя летунья.
Появляется Л е н я. Он боязливо приближается к С о к а л ь с к о м у, чтобы взять модельку, но тот ломает ее пополам.
С о к а л ь с к и й. К черту летунью, к черту!
Л е н я. У, дед, вредный дед!
С о к а л ь с к и й. Как смеешь, щенок? (Хватает Леню за ухо.) На колени! Прощения проси, ну!
Появляется Р о ж к о в. Он в промасленном комбинезоне механика, в авиационной фуражке. Заметив зятя, С о к а л ь с к и й отпустил мальчика и швырнул сломанную модельку, которую Л е н я тут же подобрал. Тесть и зять стоят лицом к лицу, готовые к схватке. Оба молчат. Л е в к и н уводит А н т о н а С а в в и ч а, по дороге успокаивает его.
Л е в к и н. Нельзя так. Антон Саввич. Отец, он сам накажет. (Уходят.)
Р о ж к о в. Ну, Лень, рассказывай. Набедокурил?
Л е н я. Не набе… ненадебе… Это Мишка разбил окно. Честное слово, папа!
Р о ж к о в. Честному слову верю.
Л е н я. Пап, а починить ее можно?
Р о ж к о в (рассматривая модель). Можно, Лень, только не нужно. Не те летные качества будут… Что за надпись на крыле? (Читает.) «ЛР-один».
Л е н я (с гордостью). Леня Рожков, модель первая.
Р о ж к о в. Вот как? Леня Рожков… Нет, не будем мы, Лень, чинить эту модель. (Швыряет ее на землю.) Новую построим. И назовем ее так — «ЛП-два».
Л е н я. Почему «П»? Моя фамилия на «Р».
Р о ж к о в. «Л» — значит Леня, а «П»?.. Ну, допустим, Ленин планер, модель вторая. Потом сделаем модели пассажирских лайнеров. Целую серию. И все будут «Л-П».
Л е н я. А я хочу «Л-Р»!
Р о ж к о в. Нет, я в этом деле больше соображаю. Будем строить «Л-П». Оборудуем на чердаке ангар, и никто о наших моделях знать не будет, только ты да я… Айда, поищем досок.
Л е н я. Айда!
Р о ж к о в ы уходят. С другой стороны появляются С о к а л ь с к и й и Л е в к и н.
Л е в к и н. Вырастут дети, что они будут знать о наших заботах, радостях? Да и захотят ли знать? Суета сует… Стоит ли близко к сердцу принимать?
С о к а л ь с к и й. Любите вы, Валерий Петрович, утешать. Себя и других. Разве я против мира в семье? Но почему уступать должен я?
Л е в к и н. Ради согласия. (Доносится голос Серафимы Левкиной, она скликает детей.) Слышите? На кого моя Симочка разрядит всю обойму злости? (Голос Левкиной: «Валерий Петрович!») Иду! Огонь на меня! (Театрально раскинув руки, идет на зов жены, но по дороге круто повернулся к Сокальскому.) Терплю. Молчу…
С о к а л ь с к и й (вслед Левкину). Баба в штанах…
Л е в к и н (остановился.) Что вы сказали?
Появляется Л е в к и н а. Заметив ее, С о к а л ь с к и й разводит руками.
С о к а л ь с к и й. Молчу.
Л е в к и н а (грозно наступает на Сокальского)