Все трое повернулись, уходят.
Л е о н и д (вслед). Сэнкью! Данке шён! Весьма признателен! (Наде.) Ну вот, все улажено. Где встречаемся завтра?
Н а д я. Я не поеду, Леня.
Л е о н и д. Что? Здрасте! Причина?
Н а д я. Не могу. Я работаю.
Л е о н и д. Отпросишься!
Н а д я. Не буду отпрашиваться. Не хочу.
Л е о н и д. То есть… Позволь! (Он изумлен.) Я… я тебе предлагаю…
Н а д я (торопливо). Это ничего, Леня, мы встретимся! Я же сама мечтаю об этом… Встретимся! Не обязательно утром или днем. Все вечера в нашем распоряжении! (Словно клюнув, чмокнула его в щеку, убегает.)
Л е о н и д долго растерянно смотрит ей вслед. Пожал плечами, отвернулся.
З а н а в е с.
Кабинет А д а м о в а. Утро обычного делового дня. В кабинете двое — А д а м о в и Ш е в л я к о в.
А д а м о в (с досадой). Прибежала, нажаловалась, попрыгунья…
Ш е в л я к о в. Она не попрыгунья, а член партии. Кстати, ты тоже член партии, Артемий Николаевич!
А д а м о в. Головомоечку решили мне учинить, товарищ секретарь?
Ш е в л я к о в. Скажи спасибо, что на бюро не вызвал! А ты как думал: коммунист позволяет себе совершенно непозволительно разговаривать — грубит, скандалит, а я промолчу?! (Резко.) Соловьева заведует агитпунктом — выполняет партийное и государственное дело.
А д а м о в (мрачно). Я не скандалил. Я только выразил протест. Могу и сейчас то же самое повторить! Считал и считаю, что такого парня, как Ручьев, можно и не гонять по квартирам. Для перевыборной кампании на заводе немало народа найдется…
Ш е в л я к о в (перебивая). Твоя приверженность к спорту общеизвестна, товарищ Адамов, но уж такая опека…
А д а м о в (запальчиво). Да, я люблю спорт! И ничего плохого в этом не вижу! Но в данном случае дело не в спорте и не во мне — дело в большем! Ручьев — уникум, исключительный молодой человек, таких беречь, ценить надо!
Ш е в л я к о в. Погоди, погоди! Никто не умаляет достоинств Ручьева: он паренек способный…
А д а м о в (темпераментно). Не то! Он талантлив, всесторонне талантлив! Пожалуйте… Конструкторская интуиция!.. В расчетах — кудесник: головоломнейшие вычисления в уме производит! Полиглот: три иностранных языка самостоятельно освоил! Великолепно владеет роялем! И, наконец, спортсмен! И какой спортсмен, боже мой! Потенциальный чемпион страны по десятиборью!
Ш е в л я к о в. Все так. Но не слишком ли велики восторги? Вы же из него идола делаете, вы, осатанелые поклонники!
А д а м о в (ехидно). Виноват, кто это мы, «осатанелые поклонники»?
Ш е в л я к о в. Ты, директор, Якорева… Много вас, идолопоклонников, на заводе, черт бы вас драл!
А д а м о в (усмехаясь). Так точно, много! Между прочим, если прямо говорить, не мешало бы в число идолопоклонников включить и секретаря парткома завода — Шевлякова Василия Сергеевича. (Быстро.) Ни слова! Я свидетель, как ты на стадионе стучал ногами и орал: «Браво, Леня! Замечательно!»
Ш е в л я к о в (несколько смутившись). Да, это есть, я тоже ору и стучу… Аллах его знает, психоз какой-то овладевает нами во время соревнований… (После паузы.) Ну, ладно, что мне, то мне, а что тебе, то тебе! Кстати, не скажешь ли, дорогой, почему Ручьева нет сейчас на работе?
А д а м о в. Как нет на работе? (Потянулся к звонку, но тут же отдернул руку.) Ах, да, я и позабыл, я же его отправил с поручением.
Ш е в л я к о в. Наверно, давно отправил, а? Прошу к телефону — его нет, прихожу — его нет… «Поручение»… Ох, чую, бить тебя нужно, Артемий Николаевич! И не только за тон разговора с Соловьевой!
Комната конструкторов отдела. Около трех часов того же дня. На своих местах, за столами, М а л о з е м о в и А н н а Г е о р г и е в н а. Леонида нет.
А н н а Г е о р г и е в н а (работая, негромко). Это правда, Игорек, он не болен?
М а л о з е м о в. Здоров, как бык. Валяется на тахте, кругом журнальчики… По-моему, просто в растрепанных чувствах товарищ. Поругались вы с ним, что ли?
А н н а Г е о р г и е в н а. Нет. Не из-за чего нам ругаться. (Улыбаясь.) Да и негде. Служба не очень подходящее для этого место.
М а л о з е м о в. А я, кстати, меньше всего имею в виду служебные часы.
А н н а Г е о р г и е в н а (опустив голову, тихо). Этого давно уже нет, Игорек. Три недели. (После паузы.) Он расстроен? Удручен?
М а л о з е м о в. Я бы не сказал, что удручен. Он довольно-таки бодро послал меня к черту «за лицемерное проявление заботы о людях»… Вот гусь! Это я-то лицемер! Поворачивается язык у человека!
А н н а Г е о р г и е в н а. Вы, кажется, начали рассказывать о его состоянии…
Малоземов Ах, да, простите… Состояние… Ну что же, не очень оно такое критическое, но меланхолия определенно чувствуется. Не черная меланхолия. Скорее, я бы сказал, лирическая меланхолия, знаете, этакая помесь: грусть и мечта… На лице грусть, а в глазах мечта.
А н н а Г е о р г и е в н а (небрежно). Вон как? О чем же он мечтает? Или, правильнее спросить, о ком он мечтает, а?
М а л о з е м о в. То есть? (После паузы, мягко.) Ну-ну, не выдумывайте. Никого у него нет. Он меня хоть и часто посылает к черту, но все же мы с ним настоящие друзья. Я бы знал.
А н н а Г е о р г и е в н а (не поднимая головы). Извините меня, Игорь, я отвратительная: из-за меня вы не пообедали сегодня.
М а л о з е м о в. Ох, «из-за меня»… А почему вам не предположить, что и других могло заинтересовать отсутствие товарища? Не вышел человек на работу… В чем дело? Что случилось?..
В дверях своего кабинета появляется А д а м о в. Постоял, мрачно оглядел комнату, ушел обратно к себе.
М а л о з е м о в. Чего это наш Адам выскочил? Что-то ему нужно было…
А н н а Г е о р г и е в н а (обеспокоенно). Уж не трезвонят ли, из штамповочного? Я Артемию Николаевичу ничего не говорила.
М а л о з е м о в. И я не говорил. Не нервничайте. Ленька придет в себя — наверстает.
Пауза.
Л е о н и д (появляясь на пороге). Привет, дорогие сограждане! Вы по мне скучали? Я здесь!
А н н а Г е о р г и е в н а (не отрываясь от работы). Надо полагать, чувство было взаимным, уважаемый согражданин!
Л е о н и д. Безусловно. Я потому и явился. (Идет к своему месту.)
А н н а Г е о р г и е в н а (сухо). Из цеха штамповки ретиво запрашивают. О защитном устройстве беспокоятся, ждут.
Л е о н и д (садясь за стол). Ладно, столько ждали — еще потерпят. (Вынимает и раскладывает на столе папки с материалами.)
А н н а Г е о р г и е в н а (после паузы, Малоземову). Леонид Петрович что-то у нас не в рабочем настроении последнее время…
М а л о з е м о в (поспешно). Ну, самочувствие в работе конструктора — великая штука! (Делает укоризненные знаки Анне Георгиевне.) Разумеется, задание есть задание, тут ничего не попишешь. Я вот пыхчу, пыхчу…
Л е о н и д (перебивая, ледяным тоном). Мне, конечно, очень приятно, что некоторые так пристально наблюдают за моим настроением. Но настроение — это сугубо личная вещь и…
А н н а Г е о р г и е в н а (быстро). Посторонним до него нет дела, это вы хотите сказать?
М а л о з е м о в. Посторонним? (Встал.) Вы что… вы кому это говорите, Анна Георгиевна?
Л е о н и д (зло). Садись, ты… «пыхтящий» мужчина! (Пауза. Вдруг рассмеялся.) Ха-ха-ха… Чур не рычать, чур не набрасываться, Анна Георгиевна! Как-никак я вроде больной, не в себе, меня баловать надо… (Хлопая Малоземова по плечу.) Вот он, мой настоящий заступник. Силен! Грудью встал!
М а л о з е м о в, отстранившись, молча садится на свое место.
Л е о н и д (всплеснув руками). Пожалуйста, и этот обиделся! У вас определенно портится характер, друзья. Если дальше так пойдет, в один прекрасный момент вы меня просто живьем слопаете.
А н н а Г е о р г и е в н а (улыбаясь). Легко уйти от такой опасности: избегайте общества людоедов — только и всего.
Л е о н и д. Аусгешлоссен. Исключается. Это не в моих силах.
А н н а Г е о р г и е в н а. Не в ваших силах? Но почему же не в ваших силах? (Она все так же улыбается, но чувствуется, что напряженно ждет ответа.)
Л е о н и д (не глядя, лениво). Помилуйте, работаем на одном заводе, в одном отделе, как же тут избежишь?
А н н а Г е о р г и е в н а. Ах, вот что… Совершенно верно! Хочешь не хочешь, а приходится сталкиваться! Как ни противно… (Она вдруг вскочила, быстро вышла из комнаты.)
М а л о з е м о в (после паузы, робко). Прости, Леня… Безусловно, это не мое дело, ты вполне можешь в очередной раз послать меня куда следует. Но я вам друг, и тебе, и Анне Георгиевне. И честно скажу, я не понимаю, что у вас происходит. Какая-то едкая пикировка, злое поддразнивание друг друга. Что случилось? Ты очень переменился в последнее время, Анна Георгиевна права.
Л е о н и д (хмуро). Уж не она ли просила тебя со мной побеседовать?
М а л о з е м о в (вспылив). Ты идиот! Дурак! Ты понимаешь, что это за женщина?! Да ведь она трижды тридцать раз умрет, прежде чем о таком попросит!
Л е о н и д. Ладно, рыцарь, остынь! (Встал, шагает по комнате.) Ничего в наших отношениях не изменилось. Только, видимо, нам друг от друга отдохнуть следует. Анна Георгиевна… Трудный у нее характер, не простая она. (Помолчал, про себя.) А ведь есть на свете совсем иные люди — ясные, радостные, милые…
М а л о з е м о в. Ты о ком это? (Леонид задумался, не слышит вопроса.) Кого ты имеешь в виду, Леня? Ты с кем-нибудь встречаешься?