Пьесы для художественной самодеятельности. Выпуск II — страница 57 из 62

М а л о з е м о в. Нет, не так все просто: беда осталась бедой! И надо отвечать, коли уж случилось! Анна Георгиевна и Адамов хотят тебя вызволить — это ясно. А ты… Ты видишь, твою вину на другого человека перекладывают, на твоих глазах все делается — и ты молчишь, позволяешь это делать…

Л е о н и д (сквозь зубы). Иди ты к черту! Кто позволил, ну кто позволил?! Я ничего еще не позволил! (Тяжело опускается на стул, закрывает лицо руками.)

М а л о з е м о в (лихорадочно). Верно, Леня, мы снимаем шапки перед тобой, ты одарен… ты исключительный… Но это не значит, что ты должен быть сволочью! Если ты согласишься, если ты… (Кричит.) Это гнусность, подлость — и ты ее совершишь, Ленька, ты?!


Л е о н и д  вскочил, он весь дрожит, кулаки сжаты, кажется, вот-вот бросится на  М а л о з е м о в а.


(Тяжело дыша.) Ну что же… что же ты?.. И все молчишь! Продолжаешь молчать!.. Хорошо, ладно, кончаю разговор.


Повернулся к двери, ахнул: на пороге — Н а д я.


М а л о з е м о в. Калебошина? Ты что тут делаешь?

Н а д я. Слушаю. Я все слышала, что вы здесь говорили. Я к Лене прибежала, узнала о несчастье в цехе и прибежала, хотела сообщить. А, выходит, не надо было бежать.


З а н а в е с.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

VIII

Комната  Л е о н и д а. Современная мебель, телефон, радиоприемник, телевизор, много книг. У стены — небольшого размера пианино. Вечер. В комнате  А н н а  Г е о р г и е в н а  и Я к о р е в а.


Я к о р е в а. …Несложное дело. Была неподалеку, дай, думаю, попробую. Телефон под рукой, набрала номер, женский голос отвечает: «Ручьева нет, звоните через полчаса!» Ну, а кто эта женщина, что из квартиры Ленечки вечерком отвечает? (Смеется.) Хи-хи-хи… Не беспокойся, мне все известно — кто, к кому, зачем…

А н н а  Г е о р г и е в н а. Да, о личных качествах ваших я наслышана. (Отворачиваясь.) Леонид скоро будет, посидите.

Я к о р е в а. А он мне ни к чему, я к тебе пришла. Скажу прямо, товарищ Сербова, я — в курсе, меня Адамов по всему вопросу информировал. (Восторженно.) Ох, и женщина ты!.. Настоящая русская баба: «уж любить так любить, на, бери — всю себя не жалко!»

А н н а  Г е о р г и е в н а. Что вам от меня надо? То, что я сделала, — я сделала. Ни в чьем одобрении я не нуждаюсь. Смысла в этой беседе не вижу.

Я к о р е в а. Сейчас увидишь, поймешь. (Резко.) Учти: артачится Леонид, все дело может испортить! Я уж с ним разговор имела… Еще кое-кто ему внушал… Мальчик, дурачок, брыкается и брыкается. И вот решили мы: с тобой надо встретиться — ты милушка, ты его сердце держишь… А ведь стоит, хорош. Выйдет на стадион — картинка, загляденье! Ну да что я тебе расписываю, ты, поди, больше нашего знаешь. (Игриво.) Есть кого любить-обнимать. (Опять деловито.) Так вот, какая от тебя помощь требуется? Убеди парнишку, пусть молчит, пусть молчит, не возражает! Иначе нам его не сберечь. Что отвернулась? Не твоя, мол, забота, Якорева? Ошибаешься! Мое дело, милая, не только за состоянием «чаши» да спортинвентаря следить. Я свою задачу усвоила! Стадион должен спортсменов выращивать. Да! Чемпионов! Всячески им помогать и способствовать! (Вздыхая.) Эх, Ленечка, Ручьев Ленечка… На первом месте стояли по спортивной работе в области! На первом месте!

А н н а  Г е о р г и е в н а (глухо). Нам надо попрощаться. Я давно стремлюсь сказать вам до свидания.

Я к о р е в а. Понятно! Шагаю. Уже на лестнице. (Направляясь к дверям.) Мы на тебя очень надеемся, товарищ Сербова! Не подведи! (Дверь за Якоревой захлопнулась.)


А н н а  Г е о р г и е в н а  одна. Потрогала зачем-то столик, картину, безделушки. Подошла к шкафчику, вынула бутылку, рюмку. Расхаживая по комнате, наливает, пьет. Рюмка… другая… третья… Поставив бутылку и рюмку в шкафчик, устало опускается на диван.

Пауза.


Л е о н и д (появляясь со свертками в руках). Заждалась, Анночка? Сейчас я тебя кормить буду, моя голодающая. (Распаковывает у стола свертки.) Тарелки, вилки, бокалы сюда! (Раскладывает закуски, фрукты, откупоривает вино.) Лечу, знаешь ли, домой, вдруг смотрю — Якорева навстречу. Я — в сторону. «Пронеси, господи, — думаю, — неужто остановит?» Проскочил все-таки. Терпеть не могу толстуху. Мегера! Свинячьи глазки!

А н н а  Г е о р г и е в н а. Что ты… она чудная, я ее обожаю! Она прелесть — и все знает: кто, к кому, зачем…

Л е о н и д (подозрительно всматриваясь в нее). Пила? Коньяк пила? Там же только коньяк оставался. И без меня… Не стыдно, а?

А н н а  Г е о р г и е в н а. Стыдно. Но ты не обижайся, я и с тобой буду.


Стол накрыт. Л е о н и д  разливает вино, придвигает закуски.


А н н а  Г е о р г и е в н а. Не хочу есть. Прости, погнала тебя, а теперь… (взяла бокал, рассматривает вино на свет.) У меня возникла мысль, дорогой… Не можешь ли ты мне объяснить, кто я такая? Нет, нет, официальная версия мне известна: специалист, советский инженер, владеет языками, честно делает свое дело… А неофициальная? Кто я?

Л е о н и д. Прекрасная женщина.

А н н а  Г е о р г и е в н а. Очень, очень мило. Твое здоровье! (Пьет.) А почему, собственно, это неофициальная версия? Быть женщиной, желать любви, любить — это противозаконно, противоестественно?

Л е о н и д. Какая чушь! Что это тебе взбрело в голову?

А н н а  Г е о р г и е в н а. Может быть, любовь — это что-то зазорное, скабрезное и ее нужно скрывать, держать в тайне?

Л е о н и д. Караул!.. Что случилось? Вдруг возникли вопросы, которые давным-давно решены в нашем обществе.

А н н а  Г е о р г и е в н а. Да, да, казалось бы, решены, а между тем… Ах, какие у тебя друзья, Леонид!

Л е о н и д (настороженно). О ком речь, Анночка, персонально?

А н н а  Г е о р г и е в н а. Не хочу, отбросим, давай говорить о чем-нибудь другом. (Берет наполненный бокал.) Послушай, «шери», мы давно не болтаем с тобой по-французски: все английский и немецкий у нас в ходу. Нехорошо, забудешь. (Чокается.) Итак, «ожурд’юи ну парлон франсэ»[4].

Л е о н и д. Дорогой педагог, не будет сегодня французской практики. Отпадает. В такие минуты… (Обнял ее.)

А н н а  Г е о р г и е в н а (после паузы). Хорошо. Уступаю. Но при одном условии. Я ведь останусь у тебя — ты разрешишь, полагаю. И утром, рано утром, когда мы проснемся — первый наш разговор на французском языке. И еще: ты споешь мне «На рассвете». Как всегда. Споешь и скажешь: «А вот здесь — неправда!»

Л е о н и д. Да. Спою и скажу. (Задерживая ее руку, протянувшуюся к бутылке с вином.) Может быть, хватит? Ты слишком возбуждена…

А н н а  Г е о р г и е в н а. Глупости! (Наполнила бокалы, взяла свой.) Пьем? (Осушила бокал.) Знаешь что, милый, спой сейчас и сейчас скажи, что это неправда.

Л е о н и д. Но, Анночка…

А н н а  Г е о р г и е в н а. Спой, я прошу! Вот выпей — и спой!

Л е о н и д. Но ты ведь знаешь, что никакого голоса у меня нет, я петь не умею.

А н н а  Г е о р г и е в н а. Знаю, знаю! Я даже больше могу сказать: это сентиментально, смешно, обычная французская песенка… Но я — женщина, пришла фантазия… каприз. Прошу тебя…

Л е о н и д (пожав плечами, встает с кресла, садится за пианино. Аккорд, другой. Аккомпанируя себе, начинает петь).

На рассвете, на рассвете

К нам приходят счастье и мечты,

И надежды, лучшие на свете,

С новой силой пробуждаешь ты.

Наши руки сплетены так тесно,

От видений замирает грудь.

На рассвете! Это так чудесно —

Это в завтра лучезарный путь…

А н н а  Г е о р г и е в н а. Умолк… А дальше? О печальном не хочется петь?

Л е о н и д. Мне вообще не хочется петь.

А н н а  Г е о р г и е в н а. Но это моя просьба! Я не очень часто прошу тебя о чем-либо.

Л е о н и д (поет).

На рассвете, голубом рассвете

И другое есть в людской судьбе…

(Опять замолчал.)

А н н а  Г е о р г и е в н а (закрыв глаза, продолжает шепотом).

Тщетно тянутся в минуты эти

Мои руки бедные к тебе.

Как бывает холодно и пусто

В этот грустный предрассветный час:

Угасают, умирают чувства —

И несчастны многие из нас.


Пауза.


(Открывая глаза, громко.) А теперь скажи: «Все последние строчки — неправда!»

Л е о н и д (мягко). Ну, конечно, неправда.

А н н а  Г е о р г и е в н а (вскакивая, кричит). Неправда! Неправда! Это не может быть правдой.


Пауза.


Нет, ты все-таки твердо, уверенно мне это скажи.

Л е о н и д. Совершенно убежден, что это неправда. Французский вариант «жестокого» романса — только и всего.

А н н а  Г е о р г и е в н а (приникая к нему). Милый мой… Хороший мой…


Стук в дверь.

Пауза.

Стук повторяется.


Н а д я (появляясь на пороге). Я звонила… никто не выходит. А дверь открыта… Ну, я подумала: можно. (Проходя вперед). Праздник у тебя сегодня, Леня?

А н н а  Г е о р г и е в н а (поднимаясь). Да, праздник, я у него в гостях! По-моему, сейчас вам лучше уйти, Наденька.

Н а д я. А я уйду. Я лишь спрошу два слова… Очень хорошо, что и вас застала. Мне разобраться надо. (Пауза. Присаживаясь на диван.) Зачем вы так сделали, Анна Георгиевна, а?

А н н а  Г е о р г и е в н а (Леониду). Постой, не вмешивайся! Раз уж так вышло, пусть знает. Ты-то знаешь, а она… Я отвечу, девочка! Представляете ли вы себе как следует, что такое любовь? Впрочем, вы слишком молоды, вы не поймете.