Не люблю газетных объявлений.
Элиза. Все-таки можно туда написать.
Рене (читает). «Мадемуазель Аглае Монтилье, улица Пот-о-Роз, 26, Нуаршан». Отметь у себя, Шарлотта. Ну, уж марки для ответа мы не приложим. (Шарлотта достает из сумочки авторучку и блокнот.)
Элиза. Что, у нее теперь — автоматическая ручка?
Рене. За пять франков девяносто пять сантимов.
Элиза. Это самые хорошие.
Этьен (Морису, почти с содроганием). Папа, как ты это…
Морис. Что, дорогой?
Этьен. Нет, ничего. (Берет руку отца в свою и крепко сжимает ее.)
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Спустя несколько дней. Место действия — прежнее. В комнате — Морис и Агата.
Морис(шутливо). Агата, мне только что в библиотеке нанес визит Лорансо.
Агата. Да?
Морис. Вы совсем не догадываетесь, какими планами он со мной поделился?
Агата. Не имею ни малейшего представления.
Морис. Он пришел единственно для того, чтобы поговорить со мной о вас, и сообщил мне о своем намерении… жениться на вас.
Агата. Он с ума сошел. Он меня совсем не знает — так же, как я его.
Морис. Он убежден, что вы — именно та женщина, какая ему нужна.
Агата. Это ребячество. Однако я не прочь узнать, что вы ему ответили.
Морис. Мне оставалось только слушать.
Агата. Я считаю, что вы могли, и должны были, уговорить его отказаться от столь абсурдных планов.
Морис. Почему — абсурдных? Пусть вас не вводит в заблуждение его седина, Лорансо на год моложе меня.
Агата. Вопрос не в этом.
Морис. Это очень порядочный малый, из него выйдет отличный муж. И если его до сих пор не оседлали…
Агата. Вы сами не можете удержаться от употребления комичных словечек, говоря о нем.
Морис. Что поделаешь? Слово «оседлали» ему очень подходит.
Агата. И вы хотите, чтобы я принимала его всерьез!
Морис. Он бы женился давно, попадись ему женщина, о которой он мечтал. Лорансо долгое время жил с матерью, женщиной замечательной во всех отношениях, но с непростым характером, которую он боготворил. Он посвятил себя ей до ее последних дней. Это трогательно, согласитесь.
Агата. Не спорю.
Морис. Странное у вас выражение лица!
Агата. Скажите, он поручил вам уведомить меня о своих намерениях?
Морис. Он попросил меня прозондировать почву.
Агата (с иронией). И вы тут же выполнили его просьбу…
Морис. Так что же, я должен был исподволь готовить вас к этой новости?
Агата. Поскольку вы совершенно не знали, какое впечатление она на меня произведет, — да, конечно, вы должны были бы действовать не столь грубо и прямолинейно!
Морис. Вот это действительно выпад.
Агата. Я вам уже говорила: мне кажется, вы не вполне представляете себе, что я чувствую и как следовало бы со мной держаться.
Морис. Но согласитесь, вы никогда не предоставляли мне возможности подобного анализа… Я вас узнал лучше — совсем чуть-чуть! — с момента отъезда Элизы, за эти шесть дней. Согласитесь, это небольшой срок. До тех пор вы почти не общались со мной.
Агата. И тем не менее вы не замедлили составить себе определенное мнение обо мне. Но, конечно, я слишком многого требую от человека, столь скорого на выводы и столь самоуверенного.
Морис. Однако ваши слова просто злы!
Агата. Вас удивляет даже это. Вы полагали, что я слишком глупа, чтобы быть неприятной, не так ли?
Морис. Вы несправедливы, Агата. Я не утверждаю, что не ошибался на ваш счет, но я ведь не судил вас.
Агата. Давайте не будем играть словами, хорошо?
Морис. Меня смущает то, что вы, насколько я мог заметить, не выказывали никакого доверия ко мне.
Агата. Неужели?
Морис. Вы были всегда так сдержанны…
Агата. Что тут удивительного? Чего вы, собственно, ожидали? К тому же это не так. Вы никогда не делали ни малейшей попытки внушить мне доверие, хотя сейчас и говорите об этом. Ваше отношение ко мне было неприязненным с первой минуты.
Морис. Уверяю вас, во мне говорило лишь чувство сострадания.
Агата. Уж очень глубоко затаенное. О, поверьте, я нисколько не жалею об этом; не сомневаюсь, что если бы вы захотели обнаружить свое сочувствие, то сделали бы это в такой форме, что оно только оскорбило бы меня.
Морис. Отлично! Надо будет мне предупредить Лорансо, что стоит вам завестись, как…
Агата. Пожалуйста, не возвращайтесь к этой теме, мне это неприятно. Ваш друг полностью заблуждался на мой счет, да и вы судили обо мне не лучше… Сделайте хотя бы так, чтобы мне не пришлось самой объясняться с ним. Любой демарш с его стороны я расценю как крайнюю бестактность; так ему и скажите.
Морис. Разрешите вам заметить, что вы воспринимаете все это не вполне адекватным образом.
Агата. Так, по-вашему, я должна быть тронута, польщена? Как! Мужчина, недурен собой, состоятельный — во всяком случае могу это предположить — и я имела счастье понравиться ему!.. Так нет, знайте же: это столь «заманчивое» предложение вызывает у меня отвращение. Прежде всего — кто дал вам обоим право думать, что я мечтаю изменить свою жизнь? Вы даже не задавались этим вопросом, для вас слишком очевидно, что я жду предложений, ловлю подходящий случай… Так вот, вы оба ошиблись. Я ни за что больше не выйду замуж.
Морис. Сколько горячности! Вы в самом деле хотите, чтобы я убедил беднягу Лорансо не искать встречи с вами?
Агата. Предупреждаю вас: если он придет сюда, я его не приму.
Вбегает Этьен; его движения порывисты, глаза сияют.
Морис. Откуда ты?
Этьен. Я провел пару часов с Андре Кутелье. Он приехал из Чехословакии и жаждет вернуться туда. Все, что он рассказывает об этой новой стране, поистине вдохновляет! Он видел Масарика вблизи и восхищен им.
Морис. Не знаю… Я как-то не доверяю этим чехословакам. Можно ли рассчитывать на славян? Боюсь, нас и здесь ждут разочарования.
Этьен. Ты ошибаешься. Нужно больше верить. Согласись, они страдали, они страстно боролись за свободу; так почему же они должны оказаться недостойными ее?
Морис. Дай бог, чтобы ты оказался прав.
Этьен. Завидую Андре: чувствуется, что пребывание там обогатило его, укрепило веру в значимость великих простых идей, которые у нас уже задохнулись, потонули в словах. Словно душа его проветрилась. Клянусь тебе, я ему глубоко завидую. А вы, Агата, — скажите, вам ясна моя мысль?
Агата. Мне кажется, да.
Этьен. Быть может, именно там, у этих призываемых к свободе народов, можно видеть рождение…
Морис. То, как ты сейчас говоришь, напоминает мне публицистику Ромена Роллана. Я далеко не в восторге.
Агата. По-моему, Этьен, проблемы слишком серьезны, чтобы стоило поощрять подобного рода смелые эксперименты, сколь бы привлекательны они ни были. В такие минуты, думается мне, следует занимать более умеренную позицию.
Морис. Вы не представляете себе, до чего я согласен с вами!
Этьен. И, однако, я не уверен, что вы оба правы. Мы переживаем фантастическое время — но разве наше общество способно оценить те великие зарождающиеся движения, которые сейчас всколыхнули мир!..
Морис. Что ты имеешь в виду, говоря «движения»? Большевизм?
Этьен. Да, возможно. Знаем ли мы, что это такое?
Морис. Знаем отлично.
Этьен. В таком случае ты осведомленнее меня. Со своей стороны, я считаю, что сейчас самым правильным было бы поехать на год или на два в Россию, на такой же срок — в Германию и, может быть, на несколько месяцев — в Соединенные Штаты. Папа, грустно признаваться, но Франция — уже не средоточие и не лаборатория новых идей. Смелые опыты…
Морис. Боюсь, не слишком ли много иллюзий ты питаешь по поводу этих опытов. Я убежден, что по сути это все тот же старый рефрен… те же утопические мотивы.
Этьен. Но даже если допустить, что в самом учении нет ничего нового, разве не вызывает восторга то, как людям удается реализовать их в современной жизни?
Морис. Перед нами, французами, сейчас стоят сравнительно скромные задачи, но они важны и не терпят отлагательства. Поиск, которому ты собираешься себя посвятить, ни на йоту не продвинет их решение.
Агата. Да, и в настоящий момент следует руководствоваться именно этим соображением.
Этьен. Не знаю… я чувствую иначе. Мы нуждаемся не в тех или иных ухищрениях, а в глубокой реформе, которая бы основывалась…
Морис. Дорогой мой, признаюсь, мне тягостно слышать эти фразы оратора в твоих устах… Ну, я пошел.
Этьен(глядя ему вслед). Что это с папой? Отчего он так внезапно нас оставил?
Агата. Вы не догадываетесь?.. Он почувствовал в вас слишком горячее желание воплотить новые социальные идеи в жизнь: его потрясла мысль о предстоящей разлуке.
Этьен. Да, дело, очевидно, в этом. Но ведь он же знает…
Агата. Что знает?
Этьен. Что я ни за что на свете не стал бы огорчать его.