В о л г и н. Значит, табак мое дело… Ну, раз не можешь… Придется до утра где-нибудь в кустах схорониться… Эх ты, интеллигенция!.. (Уходит.)
А л е к с а н д р о в. Да ты постой, постой!.. Ушел… Обиделся… А что я могу, если не могу?! (Обидчиво.) «Интеллигенция»… (Пьет из чайника и обжигается.) Тьфу ты!..
В окно легко вскакивает А н д р е е в.
Гражданин, сюда нельзя! Частным лицам сюда — строго воспрещается!
А н д р е е в. Я не частное лицо, браток. Ты большевик?
А л е к с а н д р о в. Что вы?! Я — нормальный беспартийный человек.
А н д р е е в. Нормальный человек — значит, большевик! Выручай, если ты человек! Телеграмма Ленину! Срочно. Скорей!
А л е к с а н д р о в. Ленину?! Давайте!..
А н д р е е в (облокотился на подоконник, быстро черкает в блокноте, вырывает листок и подает Александрову). Вот. Здесь только цифры.
А л е к с а н д р о в. Понимаю. Шифровка.
А н д р е е в. Да. Подпись Андреев. Торопись, можем не успеть. (Вынимает пистолет и выглядывает в окно.) По следу идет, гад…
А л е к с а н д р о в. Адрес, адрес?!
А н д р е е в (глядя в окно). Стучи. Москва, Кремль. Ленину. Копия Дзержинскому…
Александров начинает стучать ключом. В дверь вбегает Г р е к о в и сразу же стреляет в спину Андрееву.
(Обернулся, стреляет в Грекова, загораживая собой Александрова, падает и, умирая, шепчет.) Передай… Ленину… Спасибо…
Г р е к о в. Ага! Этот готов! А ты! Ручки вверх! Отойди! (Направляет наган на Александрова.)
Тот отходит.
Стой! Что он тебе диктовал?
А л е к с а н д р о в (подает ленту). Вот… все… читайте…
Г р е к о в (вырывает у него ленту и читает). «Москва. Кремль. Ленину. Копия Дзержинскому». (Зло.) Дзержинскому! Что он тебе еще бормотал?
А л е к с а н д р о в (накрывает фуражкой листок Андреева, лежащий на столе). Больше ничего не успел…
Г р е к о в (облегченно). Фу-у!.. Дай воды! (Сам пьет из чайника, обжигается и швыряет его.) Кипятком угощаешь, сволочь?!
Александров прижался в угол.
Испугался? Ну ладно, живи, пока, точка-тире!.. (Направляется к двери.)
А л е к с а н д р о в (указывая на лежащего Андреева). А куда же его?
Г р е к о в. Его? Передай по телеграфу Дзержинскому… товарищу!.. (С угрозой.) Ку-ку!.. (Уходит.)
А л е к с а н д р о в (шепотом). Бандит. (К Андрееву.) Товарищ Андреев?.. Товарищ?.. (Взял его руку, опустил.) Не дышит… все… Нет, не все!.. (Надевает фуражку, садится за аппарат, стучит ключом.) Москва… Кремль… Ленину… Копия Дзержинскому… (Читая листок, продолжает.) Четыре, семь, одиннадцать, девятнадцать, три, два, двадцать, пять, девять, пять, семь… четыре нуля…
Вдруг на башне Спасского монастыря раздаются три удара большого колокола.
Что это?!
З а н а в е с.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Под неистовый праздничный перезвон колоколов всех церквей города открывается занавес. На суперзанавесе — огромными буквами обращение к населению города Ярославля:
«ГРАЖДАНЕ!
ВЛАСТЬ БОЛЬШЕВИКОВ В ЯРОСЛАВСКОЙ ГУБЕРНИИ СВЕРГНУТА!.. ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ЯРОСЛАВЛЕ, ПРОИЗОШЛО В ТОТ ЖЕ ДЕНЬ И ЧАС ПО ВСЕМУ ПОВОЛЖЬЮ.
МЫ ДЕЙСТВУЕМ ВМЕСТЕ С СИБИРСКИМ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ И ПОДЧИНЯЕМСЯ ОБЩЕМУ КОМАНДУЮЩЕМУ, СТАРОМУ ГЕНЕРАЛУ АЛЕКСЕЕВУ.
СЕВЕРНОЙ АРМИЕЙ КОМАНДУЕТ СТАРЫЙ РЕВОЛЮЦИОНЕР БОРИС САВИНКОВ.
МОСКВА ОКРУЖЕНА НАМИ ТЕСНЫМ КОЛЬЦОМ…
МЫ ОБЪЯВЛЯЕМ ЧАСТНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ НЕПРИКОСНОВЕННОЙ И ТОРГОВЛЮ СВОБОДНОЙ!..
ВСЕ, КТО СПОСОБЕН НОСИТЬ ОРУЖИЕ, ИДИТЕ В ДОБРОВОЛЬЧЕСКУЮ АРМИЮ!..
Заливисто звонят колокола. Суперзанавес поднимается…
Большой подвал. Под потолком — решетчатое окно без стекла, через которое подвал прорезает яркий луч солнечного света. С улицы слышны трезвонящие колокола, ликующие крики и нестройное пение толпы: «Спаси, господи, люди твоя!» Подвал заполнен испуганными, жмущимися друг к другу л ю д ь м и, разноликими и разными по возрасту и полу. Под окном, спиной к стене, чиновник в форме — П о ч е ч у е в, на плечах которого стоит солдат С т о л б о в в лаптях, шинели и с котомкой за плечами. Он держится руками за решетку окна. Все находящиеся в подвале с напряженным вниманием и страхом следят за солдатом и слушают, что он говорит.
П о ч е ч у е в (с натугой). Ну, что вы там видите, уважаемый?
С т о л б о в (после паузы). Мать честна! Как при царе!..
П о ч е ч у е в (заинтересованно). При царе?!
С т о л б о в. Ей-богу! Покойникам расскажи — не поверят. Попы в ризах, купцы толстопузые, господа в цилиндрах, офицерье при всех погонах и кокардах, барыни в шляпках с перьями… чиновники!..
П о ч е ч у е в. Простите, и чиновники?
С т о л б о в. Со всех щелей тараканы! Видать, крестный ход во славу новой власти, потому как иконы, кресты, хоругви… А нафталином-то, нафталином!.. (Чихает и срывается вниз.) Извиняй за-ради бога, мил человек. Давай теперь ты на меня!..
П о ч е ч у е в. Нет-нет! Я боюсь. Там часовой ходит. Я уж лучше послужу. Не стесняйтесь, мне ничуть не тяжело. Вы только рассказывайте, что там, на улице. Всем интересно.
С т о л б о в. Ну раз не стесняешься под мужиком — становись опять. (Карабкается на Почечуева и снова смотрит в окно, ухватившись руками за решетку.)
Ч а с о в о й (за окном видны только его ноги в обмотках). Эй, тама, внизу! Не суйси! Нос отшибу!
С т о л б о в (обрадовался). Земляк! Ей-богу, земляк-пошехонец, по разговору, точно, свой! (Кричит.) Эй, земляк, а ну, отзовись ешо?!
Ч а с о в о й. Я тебе дам земляка, морда большевицка! (Бьет Столбова ногой по рукам.)
С т о л б о в. Ай! (Падает на пол.) Ты что, очумел, своих-то?! Ишь ты, «морда большевицка». А сам кто? Харя белогвардейска?!
Ч а с о в о й. А вот я тебе счас растолкую, что к чему! (Просовывает дуло винтовки в окно.) Всех перестреляю!
С т о л б о в. А ты не пужай, я на фронте сто раз пужанный!..
П о ч е ч у е в (Столбову). Вы с ума сошли! Из-за вас он всех перестреляет! (Кричит в окно.) Не стреляйте, здесь женщины!.. Извините нас, пожалуйста!..
Ч а с о в о й. То-то ж… (Отходит от окна.)
П о ч е ч у е в. Ну вот видите, все обошлось мирно. В нашем положении сейчас остается только одно: сидеть, ждать, молчать и ни в коем случае не обострять. Понимаете?
С т о л б о в. Ждать, молчать, не обострять. Цельна стратегия. Он мне, значит, пальцы, сволочь, отшиб — крови нет, а синеют, а я, значит…
П о ч е ч у е в. А вы на пальцы компресс.
С т о л б о в. Чего? Подую, и засохнут. Не впервой. Подвинься, «конпрес». (Садится рядом с Почечуевым.) Ты мне лучше скажи вот что, ежели ученый. Что же это у вас в городу делается-то? Вчерась только советска власть была, а ноне — не разбери поймешь?..
П о ч е ч у е в. Катаклизмы истории. Проще сказать — сумбур…
С т о л б о в. А-а. Ну да…
П о ч е ч у е в. Понимаете, моя фамилия Почечуев. Банковский работник. Двадцать лет непорочной службы. Я ко всякой власти отношусь лояльно, но ведь беречь государственную копейку — это же незыблемый закон при всякой власти. Не так ли? Я им только это и сказал. И вот, пожалуйста… я здесь… И очки разбили… А вас за что?
С т о л б о в. А разбери их! С фронту я. Три ночи в дороге не спамши. Прибыл на вокзал, а тут земляк. Айда, говорит, к нам в казарму, на моей койке поспишь, а завтра утречком и в деревню и моей бабе привет передашь. У нас, говорит, в Первом Советском полку полная свобода. Ну, думаю, сходно посплю, а не вышло.
П о ч е ч у е в. Почему же?
С т о л б о в. А потому, что не свобода, в их казарме, а ералаш! Всю ночь, почитай, митинги! Преют, галдят до хрипоты, руками махают, того гляди заденут, чего говорят — непонятно, а спать нельзя… Меньшаки, большаки, есеры правы, есеры левы, анархисты, артисты — и каждый свое! Енти говорят — наша правда, лупи тех, а те говорят — правда наша, лупи ентих… Кого лупить? Себя, что ли? Накричатся, схватятся. Офицеров то свяжут, то обратно развяжут… Какой тут сон?
П о ч е ч у е в. Да, так, конечно, можно подорвать нервную систему.
С т о л б о в. Во-во! Тады я плюнул да к Волге на свежак. Ложусь в кусте, а там еще один. Рабочий человек. Пондравился он мне. Насчет земли, насчет хлеба, мануфактуры, об советской власти толкуем, а тут стрельба. Какие-то людишки с винтовками к нам. «Вы кто?» Хватают, руки крутят. Тады мой сосед размотал их в разны стороны, бежать, а они в его из винтовок. За что, спрашиваю? А тут один из них, весь в кожах одетый, с наганом наружу: «Ты кто, дезертир?..» — «Никак нет, — отвечаю. — По чистой отпущен, домой к бабе, пахать, сеять…» — «Это, говорит, все обождет, бери винтовку!» — «На кой она мне ляд, говорю, я за нее четыре года в окопах держался… Ленин объявил конец войне!..» Тут этот, в кожах который, ка-ак двинет меня… во, гляди… вчерась тут два зуба было… «Ты, говорит, дурак, посиди в подвале, может, одумаешься, а Ленина твоего мы — к стенке»… Это что же, а? Слышь-ка, ты человек ученый, неужели правда, что этот… кожаный-то… про Ленина?
П о ч е ч у е в. Не знаю, уважаемый. Я человек сугубо беспартийный, но когда меня вели сюда, я слыхал, как они говорили, что все поднялись против советской власти. И Волга вся, и Сибирь, и что Москву уже взяла Добровольческая армия генерала Алексеева, и что Совнарком весь арестован…
С т о л б о в. Смотри-ка ты, чего в России-то делается!..