Л е н и н. Долой позорный Брестский мир?
С п и р и д о н о в а. Да!
Д з е р ж и н с к и й. Савинков.
Л е н и н. Война с немцами до победного конца?
С п и р и д о н о в а. Да!
Д з е р ж и н с к и й. Керенский и Савинков.
Л е н и н. Учредительное собрание?
С п и р и д о н о в а. Да. Народовластие! Подлинная, чистая демократия!
Д з е р ж и н с к и й. Савинков, кадеты, меньшевики, монархисты. Случайные совпадения? Не много ли?!
С п и р и д о н о в а (взрывается). Я больше не могу! Он мне действует на нервы, этот красный следователь! Дзержинский, я вас ударю!
Л е н и н. Извините, но это тоже в стиле Савинкова. Его теория — революционеру все позволено…
С п и р и д о н о в а. Простите… Нервы… Я все-таки женщина.
Л е н и н (после паузы). Вашу горячность, Мария Александровна, можно и должно простить, но я не могу вам простить вашего идейного заблуждения. Я допускаю и даже верю вам, что вы с Савинковым не встречались и не договаривались. Но что же это? Когда Красная Армия занята обороной Казани и Самары, вы в Москве, а Савинков в Ярославле подняли мятеж в один и тот же день. Хотите или не хотите, но получается так, что вы как сговорились!
С п и р и д о н о в а (кричит). Не сговаривались мы!!
Д з е р ж и н с к и й. Но думали об одном!
Л е н и н. И хотели вы или нет, но вы — «прислужники Савинкова», вот как назовет вас история! Вы оказались пешками в руках ярославских белогвардейцев! Какая же вы партия?!
С п и р и д о н о в а. Мы — партия левых социал-революционеров!
Л е н и н (гневно). Вы перестали быть партией! Вы прислужники монархистов!!
С п и р и д о н о в а. Ах! Ах!.. (Падает в кресло.)
С е к р е т а р ь (в дверях). Владимир Ильич! Вас к прямому проводу! Казань!
Л е н и н. Иду. Сию минуту! (Растерянно.) Товарищ Дзержинский? Ну что делать? Дайте ей воды, что ли? Я не знаю. Она все-таки действительно женщина, черт возьми! И потом, знаете… освободите ее… может быть, она подумает… освободите… пусть идет… (Махнул рукой, уходит.)
Дзержинский наливает в стакан воды.
С п и р и д о н о в а (вскакивает). Я не возьму из ваших рук воды! Вы слышали, что вам приказал Ленин? Ленин вам приказал освободить меня, а вам, вижу, жаль…
Д з е р ж и н с к и й. Жаль. Вот у меня список советских работников. Его составили агенты англо-французской буржуазии для учета при вербовке своей агентуры у нас. Первый список. Большевики. Пометка. Не беспокоить. Второй. Работающие честно. Не трогать. Третий. Работающие из-за нужды. Прощупать. Четвертый. Саботажники. С этими работать. Проверьте себя, в каком вы списке, Спиридонова?
С п и р и д о н о в а. В пятом! Ха-ха!
Д з е р ж и н с к и й. Правильно. (Показывает.) Пятый список англо-французских разведчиков… (Читает.) «Все недовольные Советской властью, белогвардейцы, контрреволюционеры…»
С п и р и д о н о в а. Я ненавижу тебя, Дзержинский. Тебя съедает туберкулез. Тебе осталось жить два-три года, и ты злой на весь род человеческий. Что смотришь так? Расстрелял бы?
Д з е р ж и н с к и й. Непременно.
С п и р и д о н о в а. Раньше умрешь ты, Дзержинский. (Встает, направляется к двери.)
Д з е р ж и н с к и й. Возьмите пропуск, Спиридонова! (Дает ей пропуск.) Дайте подписать Ильичу, иначе вас не выпустят из Кремля.
С п и р и д о н о в а (берет пропуск, язвительно). Мерси! (Уходит.)
Дзержинский пьет маленькими глотками воду.
Л е н и н (входя). Ушла. Я тоже подписал. Шут с ней! Ничего не поняла. Может быть, потому что в горячке? Полемический задор, а? Молчите. Знаю вашу точку зрения… Но Спиридонова ведь была настоящим революционером, прошла каторгу. Измучена… Может быть, успокоится, подумает… Да… А в Казани плохо… И в Самаре нехорошо… Казань просит помочь оружием, людьми… Ярославлю тоже нужно оружие, люди. Срочно… Ярославль, Ярославль… Что там сегодня? Как?.. Ведь Савинков, этот наиболее яркий выразитель мелкобуржуазной идеологии, согласно своей теории вождя и толпы, правильно рассчитал в Ярославле. Снять голову, а без вожака массы — толпа… (Продолжая размышлять вслух, ходит по комнате.) Да. Эту свою теорию Савинков построил именно на том, что одно из самых больших зол нашей революции — это робость рабочих и крестьян, которые, к сожалению, до сих пор еще убеждены, что командовать, управлять государством могут только «высшие»… (Горячо.) Но я верил и верю, что на каждой фабрике, на заводе, в деревне есть люди, способные преодолеть эту вековую робость. И революция ускоряет этот процесс, рождает из рядовых и героев и вожаков. Именно в этом главная суть пролетарской революции. Доказательства? Вот они. Савинков расстрелял всех вожаков в Ярославле, и что же? Гибнет советская власть? Некому повести массы в бой с контрреволюцией? А вот и есть кому. Волгин! Кто он? Рядовой коммунист, рабочий, ткач. А Столбов? Простой крестьянин, солдат, беспартийный!.. Именно они, рабочий и крестьянин, становятся вожаками, ведут за собой массы и громят ученых белогвардейцев. Крушат их идею, их теорию вождя и толпы, и на деле доказывают самую главную суть пролетарской революции, там, в Ярославле!.. (Остановился.) Да что я один говорю? Товарищ Дзержинский, почему молчите? Э-э, батенька мой! Да на вас лица нет!.. Что с вами? Устали? Нездоровы?
Д з е р ж и н с к и й (вытирая платком губы и улыбаясь). Говорят, что я еще два-три года протяну. А это не мало. За два-три года много можно сделать…
Л е н и н. Ну, ну! Кто это говорит? Врачи? Слушайте их!
Д з е р ж и н с к и й. И врачи. Просил я врача не говорить об этом никому, чтобы враги не радовались, а друзья не беспокоились. Так нет же…
Л е н и н. Я не врач, Дзержинский, но скажу вам категорически. Вам надо отдохнуть. Вы же работаете почти круглые сутки, без выходных, без отпусков! Это безобразие!
Д з е р ж и н с к и й. А вы?
Л е н и н. Я — другое дело. Вот с Ярославским мятежом закончим и… на этот раз вы не открутитесь… решением ЦК проведу. Запретить курить и на две недели отдых. Обязать! Да. Под Тулой есть совхоз. Там, говорят, такое питание! Все свое и без карточек… Но если вы начнете вызывать туда своих людей с докладами — предупреждаю. Сам выслежу и на самом интересном месте «цап вас за руку»! Да, да! Со мной, батенька, шутки плохи!
Д з е р ж и н с к и й. Дорогой вы мой, Владимир Ильич! Разве у нас один Ярославль? В двадцати трех городах вокруг Москвы раскрыты заговоры. А сколько еще не раскрыто? А спекулянты, саботажники, взяточники?.. В то время как рабочие Москвы и Петрограда голодают, они гноят хлеб, вредят, наживаются…
Л е н и н. А вот с этой сволочью надо расправляться так, чтобы все на годы запомнили!.. Да. Суровая, невыносимая обстановка. Нет. Тут добреньким дядей быть нельзя. Добрячество станет уже беспринципностью…
Д з е р ж и н с к и й. Ну вот, а вы меня — на отдых.
Л е н и н. Э-э, батенька мой, вы меня не ловите на горячем слове.
Д з е р ж и н с к и й. Нет, Владимир Ильич, в такое острое время не могу оставить свой пост. Очень неспокойно у нас…
Л е н и н. А когда у нас будет спокойно? Никогда! Я вам это гарантирую, раз вы со мной связались. Так что же, вы совсем не будете отдыхать?.. Считаю дальнейший разговор на эту тему совершенно бесполезным. Решением ЦК. Все! (Звонит.)
Появляется с е к р е т а р ь.
Ну что же Царицын? Есть ответ? Вижу, телеграмма в ваших руках. Почему не сразу ко мне?
С е к р е т а р ь. Только что пришла, Владимир Ильич.
Л е н и н. «Владимир Ильич» — слово лишнее. Читайте. Пусть и Дзержинский послушает.
С е к р е т а р ь (читает). «До восстановления пути доставка хлеба немыслима».
Л е н и н. Скверно.
С е к р е т а р ь (продолжает). «В Самарскую и Саратовскую губернии послана экспедиция, но в ближайшие дни не удастся помочь вам хлебом. Дней через десять надеемся восстановить линию. Продержитесь как-нибудь, выдавайте мясо, рыбу, которые можем прислать вам в избытке. Сталин».
Л е н и н. Ага! Рыба. Это уже кое-что! (Секретарю.) Пишите. «Царицын. Сталину. Посылайте рыбу, мясо, овощи, вообще все продукты, какие только можно и как можно больше. Ленин». Телеграмму в Питер перепечатали?
С е к р е т а р ь. Да.
Л е н и н. Читайте.
С е к р е т а р ь (читает). «Петроград. Смольный. Зиновьеву. Категорически предупреждаю, что положение Республики опасное и что питерцы, задерживая посылку рабочих из Питера на чешский фронт, возьмут на себя ответственность за возможную гибель всего дела. Ленин».
Л е н и н (секретарю). Обе телеграммы отправить немедленно. А эту бумагу вернуть с пометкой, в о с к о л ь к о ч а с о в передана она в Питер, в Смольный.
С е к р е т а р ь. Да, Владимир Ильич. (Уходит.)
Л е н и н (Дзержинскому). Вот, пожалуйста! На фронтах у нас из рук вон плохо, а в Питере затеяли оппозицию! В связи с этим задерживают посылку рабочих на фронт. Пишу ультиматум по требованию ЦК… Так ошибаться! Просто поразительно!
Д з е р ж и н с к и й. Уж очень много у нас «ошибок», Владимир Ильич.
Л е н и н. Да. Много. Но этого не следует бояться. Мы и не боимся наших ошибок. Оттого, что началась революция, люди не стали святыми.
Д з е р ж и н с к и й. Это так, Владимир Ильич, но мне кажется, что и чрезмерное доверие к человеку может обернуться не добродетелью, а пороком.
Л е н и н. А вы знаете, что говорил о человеческих пороках Маркс?
Д з е р ж и н с к и й. Кажется, помню. На вопрос дочерей, какой самый основной порок человека, он ответил: «Угодничество». А это, как я понимаю, значит и двуличие, а двуличие — это уже предательство.
Л е н и н. Согласен, но потом дочери спросили Маркса: «Какой из пороков человека вы можете простить?» Что Маркс ответил? «Доверие к человеку». И не дай бог, если когда-нибудь люди этот порок заменят худшим из пороков на земле — недоверием к человеку! Страшно подумать, что начнется… Нет, нет. Надо все же в иных случаях быть более терпимым, делать кое-кому, знаете, скидку… Приходится… А как уже сейчас хочется думать о людях только хорошо! И без скидок! Ах, как хочется!..